Когда они добрались до города, уже наступила ночь. Сторожа пропустили их через ворота, как только они разглядели доспехи стражников царского дворца. На улицах по-прежнему было много людей и повозок, и, хотя главная улица была шириной тридцать футов, Рамалан был вынужден замедлить свой отряд, пока они шли через город мимо надвигающейся массы акрополя и не вышли на огромное открытое пространство агоры, освещенное факелами и жаровнями. Толпы собирались вокруг уличных артистов — акробатов, мимистов, травников медведей и музыкантов — в то время как философы обращались к своим последователям, а потенциальные пророки изливали уговоры на более доверчивых и отчаявшихся жителей города. Как и всегда, заметил Катон, толпы, привлеченные лжепророками, были намного больше, чем те, кто придерживался мудрости философов. Когда всадники приблизились к дальней стороне агоры, один из пророков, человек с выпученными глазами и слабым подбородком, увидел их и, протянув руку, завыл на них по-гречески.
— Смотрите! Римляне! Пленненные храбрыми воинами нашего царя Вологеза. Это предзнаменование. Я, Мендасем Фарадж, предвижу великую победу нашего царя и светлое будущее Парфии!
Толпа повернулась и насмехалась над римлянами, а некоторые наклонились, чтобы найти комья грязи и фекалий, швырнув ими в них. Несколько дворцовых стражников также были поражены, и Рамалан обрушился на толпу и обнажил свой меч.
— Хватит, собаки! — крикнул он. — А ну стоять, или у меня окажется голова следующего дурака, который еще кинет хоть что-нибудь! — Он повернулся к пророку. — А ты, Фарадж, на один день извергнул достаточно дерьма. Прочь, пока я не бросил тебя в Тигр!
Фараджу не потребовалось еще одно предупреждение. Он спрыгнул со стула, собрал брошенные к его ногам монеты и поспешил прочь через агору. Рамалан вложил свой меч в ножны и направил свою лошадь назад к лошади Катона. — Мои извинения, трибун. В настоящий момент в городе идет засилье таких вот подстрекателей.
— К сожалению, у нас они тоже есть в Риме.
Они покинули агору и пошли по широкому проспекту к пристани, которая тянулась вдоль берега Тигра почти на километр. Сотни кораблей и малых судов были пришвартованы рядом, а за ним широкое пространство Тигра плавно текло мимо города. Полумесяц низко висел в небе, и рябь на поверхности великой реки мерцала, как косяк прыгающих сардин. Очертания дальнего берега были отчетливо видны в тусклом свете, и здесь и там по всей длине мерцали блики факелов.
Рамалан свернул вверх по реке, проехав еще двести метров, они прошли через стену, протянувшуюся через причал, и спешились. Каменная лестница вела к выходящему к реке пирсу, где была пришвартована большая баржа. Факел горел от кронштейна, закрепленного над носовой частью. При виде всадников экипаж зашевелился с того места, где они сидели вдоль причала, и занял свои места в широкоугольном судне.
— Там, внизу, — проинструктировал парфянский капитан. — В лодку.
Они сели на баржу, и команда оттолкнулась от причала и уселась на весла, пока течение не начало уносить судно вниз по реке. Затем, по команде, они опустили весла и начали грести в унисон, и баржа поплыла от западного берега в сторону более темной воды. Катон сидел рядом с Хаграром на скамейке лицом к корме, чтобы он мог видеть все больше и больше бескрайних просторов Селевкии, пока они отплывали.
— Прекрасный город, не правда ли? — сказал Хаграр. — Даже Рим не может сравниться с таким зрелищем и его богатством.
Катон ничего не сказал, но теперь он понял, почему его вели через город к пристани, а не вокруг стены. Маршрут был выбран, чтобы убедить его в могуществе и богатстве Парфии.
Шум Селевкии утих позади них, и вскоре послышался только скрип весел в уключинах и плеск лопастей, врезавшихся в поверхность Тигра. Катон вскоре заметил, что они не направляются к далекому отблеску Ктесифона, а вместо этого направляются к тому, что, казалось, было маленьким городком, немного дальше вниз по реке. Он наклонился ближе к Хаграру.
— Куда мы держим путь? Я думал, царь в Ктесифоне.
— У него там дворец, но большую часть времени он проводит в другом дворце на берегу реки. Вот куда нас везут.
Катон подсчитал, что переход через реку занял больше часа, и когда они подошли ближе к дальнему берегу, он начал различать некоторые детали дворца. Там был причал с еще несколькими баржами, а за ним — открытый павильон, в котором мерцали костры. Музыка и смех разносились по воде к тем, кто находился в лодке. На некотором расстоянии от берега возвышался силуэт огромной резиденции с множеством башен и куполов, темный на фоне звезд.
— Похоже, там идет настоящий пир. — Катон указал на павильон.
Хаграр хмыкнул. — Наш царь — человек плотских утех, трибун. Ему нравится вино, компания женщин и другие развлечения. Но не стоит недооценивать его. Его ум остер, как тончайшее острие меча.
— Я буду иметь это в виду.
Баржа с легким ударом ткнулась в причал, и два члена экипажа соскочили на берег, чтобы закрепить нос и корму, когда римляне и их парфянский эскорт вылезали наружу. Они прошли от пристани на берег, и Катон увидел, что широкая тропа ведет прямо ко дворцу. По обе стороны безукоризненно ухоженные сады простирались в самую ночь. В ста шагах слева от него находился павильон, и теперь он мог видеть помост с одной стороны, где золотой диван смотрел на ярко освещенных гостей, пока они пировали и наслаждались музыкой и артистами. На диване сидела фигура, балансируя в руке золотой чашей, и смотрела на происходящее.
— Я прощаюсь с вами здесь, трибун, — сказал Хаграр. — Я искренне надеюсь, что однажды мы снова встретимся. Как друзья.
Он протянул руку, и они ненадолго сцепили запястья.
— Возможно, я увижу вас во дворце в ближайшие несколько дней.
— Возможно. — Хаграр быстро улыбнулся и затем повернулся, чтобы зашагать к павильону.
— Пойдем, — приказал Рамалан, и группа зашагала по тропинке ко дворцу. Стена пятнадцати футов высотой показалась из мрака, протянувшись по обе стороны от арочных ворот. Пока они ждали входа, Катон оглянулся на павильон и увидел человека, взбирающегося на помост, чтобы склониться к уху царя. Вологез кивнул и поманил, а затем Хаграр вышел из толпы и низко поклонился своему господину, прежде чем подняться, чтобы поговорить и указать в сторону дворца. Вологез повернулся на диване и взглянул в сторону компании. Катон испытывал волнение и тревогу из-за того, что прибыл в присутствии царя Вологеза, правителя империи, которая была единственным оставшимся противником Риму в известном мире.
Ворота открылись со скрипучим грохотом, и Катон и его люди вошли во дворцовый комплекс. Он видел часовых, патрулирующих стену по периметру, и негде было спрятаться между этой стеной и внутренней, в пятидесяти футах от него. Любой, кто попытается сбежать через открытую местность, сразу будет замечен. Напротив стояли другие ворота, и как только они прошли через них, Рамалан остановился и указал на людей Катона, отдавая приказ стражникам. Их отвели в сторону на фоне проклятий и жалоб преторианцев.
— Что происходит? — спросил Катон.
— Твоих людей везут в один из кварталов бараков. Они будут находиться там на время пребывания посольства здесь.
— Если что-нибудь…
Рамалан поднял руку. — Они будут накормлены, и за ними будут хорошо ухаживать, трибун. Это приказал мой хозяин.
Беспокойство Катона улеглось. Приказ повелителя капитана был гораздо большей гарантией благополучия преторианцев, чем предостережение трибуна.
— А что насчет меня и моего советника?
— Я отведу вас в комнаты, приготовленные для вас во дворце.
Пока остальных уводили, Рамалан повел Катона и Аполлония ко входу в длинное крыло, где они поднялись по широкой лестнице в коридор, тянувшийся к сердцу дворца. Кроме охранников, выставленных через определенные промежутки по коридору, не было никаких других признаков жизни, и капитан провел их небольшое расстояние, прежде чем он остановился и указал на резные двери с обеих сторон.
— Ваши покои. Ваш советник слева, а вы справа, трибун.
Он махнул Аполлонию в сторону своей двери, агент открыл ее и остановился на пороге. — Поговорим позже, господин?
Катон кивнул. — После того, как мы помоемся и поедим.
— Это запрещено, — сказал Рамалан. — Вы не должны покидать свои покои, не спросив разрешения. Это приказ моего хозяина.
— А как вы думаете, когда я смогу получить аудиенцию у вашего хозяина?
— Это уже решено, трибун. Завтра во втором часу утра тебя проводят к нему.
Глава XXI
В углу комнаты стояла инкрустированная слоновой костью ванна, наполненная теплой водой еще до того, как он вошел. Рядом стояла подставка с мраморной крышкой, на которой для него были расставлены кисть, бритва, зеркало и сосуды с ароматизаторами. На полке внизу лежала аккуратно сложенная одежда из тонкой шерсти. Когда Катон поднял ее, он увидел, что это была туника с длинными рукавами, спускавшаяся до его икр. Рядом на полу лежали сандалии. Он накинул тунику на край кровати и оглядел богато вышитые гобелены, висящие на стенах, кивнув самому себе, оценивая все это окружение. Вологез пока что относился к нему как к почетному гостю, но не было никаких гарантий, что такое гостеприимство переживет попытку Катона заключить мирный договор.
Как только он разделся и лег в ванну, раб проскользнул в комнату через секретную дверь за одним из гобеленов и, подняв одежду Катона, поспешил обратно тем же путем, которым пришел.
— Привет! Эй, ты! — крикнул ему вслед Катон. — Положи их, черт тебя побери!
Ему удалось вытащить только одну ногу из ванны, прежде чем раб скрылся за гобеленом. На мгновение он заколыхался, а затем все стихло, единственный звук — вода, плескавшаяся внутри ванны. Катон яростно посмотрел на гобелен на мгновение, прежде чем снова погрузиться в ванну.
Позже, когда вода остыла, он вышел и вытерся льняным полотенцем, оставленным для него на ближайшем табурете, затем оделся в тунику, предоставленную парфянами, и прошел через занавешенный дверной проем, чтобы оказаться на балконе с видом на сад во внутреннем дворе, подсвеченный немного лунным светом в серые цвета. Легкий звук заставил его обернуться, и он увидел охранника, стоявшего дальше по балкону и внимательно наблюдающего за ним.