Однако было одно событие, которое обещало надежду людям, страдающим за пределами Тапсиса. Запасные осадные машины поступили в армию накануне и уже собирались за частоколом осадной батареи. Вскоре они добавят свой вес к обстрелу, производимому большим онагром, который инженерам удалось построить из местных ресурсов. Часть стены слева от ворот была выбрана в качестве цели, и зубцы на стенах уже были разрушены, а верхние восемь футов стены превратились в руины. С дополнительными снарядами и новыми онаграми Корбулон ожидал возможного прорыва в течение месяца. Но к тому времени половинный рацион и большее количество смертей могут оказаться невыносимыми для армии.
Мятеж витал в воздухе. До Макрона доходили слухи о том, что люди переходят из подразделения в подразделение, чтобы спровоцировать инакомыслие и враждебность по отношению к командующему Корбулону. У него даже было имя предполагаемого главаря: Борен, который утверждал, что он легионер Восьмой когорты Шестого легиона. Только в отряде такого человека не было. «Заговорщики осторожничают», — подумал он. «И они должны были, учитывая, что им грозит смертная казнь, если они будут идентифицированы. Когда их идентифицируют», — он поправился.
И теперь нужно было принять во внимание новое дело: обнаружение тела одного из центурионов из того же легиона. Было достаточно плохо потерять ценного офицера, но если его смерть окажется подозрительной, все будет бесконечно хуже. Если бы он был убит недовольным человеком или людьми под его командованием, это создало бы ужасный прецедент для остальной армии. «Если солдаты вынуждены убивать своих офицеров, падение дисциплины и последующий за этим хаос не заставят себя долго ждать», — подумал Макрон, глядя на людей, медленно выстраивающихся по обе стороны от прохода.
Тело центуриона Пизона лежало лицом вниз рядом с канализацией, которая проходила через латрины на низине в углу лагеря. Опцион и двое его людей стояли на страже, в то время как небольшая толпа любопытных легионеров и ауксиллариев собралась вокруг места происшествия.
Макрон, нахмурившись, повернулся к ним и помахал своим витисом. — Что вы здесь торчите? Либо ссыте, либо срите, либо валите и готовьтесь к утреннему построению. Прежде чем я решу набрать новую команду для чистки латрин…
Солдаты поспешно разошлись, и он наклонился над телом для более внимательного изучения. Ни на Пизоне, ни на земле вокруг него не было никаких следов крови и никаких явных следов колотых ран. На теле не было и снега, а значит он умер в течение последних двух-трех часов. Макрон взял его за руку и перевернул на спину. Глаза центуриона были широко открыты, челюсть отвисла, придавая лицу удивленное выражение. Прямо над складкой его шейного платка Макрон увидел участок кожи, синевато-пурпурный от кровоподтека. Он развязал свободный узел ткани и снял ее, обнажив четкую ярко-красную линию по окружности шеи офицера.
— Задушен, — заметил Манлий.
— И скорее удавкой. — Макрон выпрямился. — Кто его нашел?
Манлий указал на одного из легионеров, стоявших с опционом. — Пиндарий.
Макрон посмотрел на молодого человека. У него было прыщавое лицо и насморк, заставлявший его сопеть через каждые несколько вдохов. — Что за история, Пиндарий?
— История, господин?
— Расскажи мне, как ты его нашел, как можно подробнее, насколько ты можешь вспомнить, — терпеливо сказал Макрон.
Юноша собрался с мыслями. — Я дежурил на южной башне, когда прозвучала смена вахты. Мне действительно нужно было поссать, и я сбежал сюда, в канаву, и тут я нашел центуриона, господин.
— Что не так с писанием в латринах?
— Трудно увидеть свой путь в темноте, господин. Если вы войдете внутрь.
— Может быть, но это против правил ссать или срать за пределами латрин. Что, если бы все это делали? Представь себе, каким будет лагерь. Вот почему у нас есть долбанные правила. Вот почему ты будешь неделю дежурить в латринах. Продолжай.
— Я увидел, как он лежал там, господин. Я подумал, он может быть пьян. Такое случается иногда, когда кто-то отчаивается от тягот службы. Потом я понял, что это офицер. Я спросил его, что может быть что-то не так, и когда он не ответил мне, я пошел его перевернуть. Но было очевидно, что он мертв, господин. Я пошел и позвал опциона. Он увидел тело и послал за центурионом. — Пиндарий пожал плечами. — Это все.
— Когда ты нашел тело, был ли кто-нибудь поблизости?
— Нет, господин.
— Ты что-нибудь слышал? Что-нибудь необычное?
— Нет, господин.
— И ты это сделал? Ты убил его, Пиндарий?
Рот юноши отвис, и он покачал головой. — Нет, господин!
Макрон на мгновение посмотрел на него и кивнул. — Все в порядке. Годится. Ты и опцион держите тело под охраной.
Пиндарий отсалютовал, и Макрон приказал другому легионеру отправиться в штаб, чтобы сообщить полководцу о находке. Когда солдат убежал по снегу, Макрон снова посмотрел на тело и глубоко вздохнул.
— Корбулону это ни капельки не понравится…
— Ты говоришь, убит? — прорычал Корбулон, глядя на тело. Снова пошел снег, мелкие хлопья кружились на легком ветру, и Макрону пришлось стряхнуть тонкий слой, чтобы обнажить следы от удавки.
— Задушили удавкой, господин. Думаю, он только что вышел из туалета, когда убийца набросился на него сзади. Это было бы быстро, и в этот час было бы очень мало людей.
— А что насчет дежурных?
— Они склонны следить за подходами к лагерю, господин, а не за тем, что происходит внутри него.
— Был бы благодарен, если бы ты держал свои саркастические комментарии при себе, центурион. Кто-то, должно быть, что-то видел или слышал.
— Возможно, господин. Но пока никто не предоставил никакой информации.
Корбулон снова осмотрел тело и откашлялся. — Я хочу поговорить с центурионом Макроном наедине. Остальные, оставьте нас. И убедитесь, чтобы нас не беспокоили.
Манлий и другие зашагали на другую сторону открытой площадки между валом и рядами хижин, вокруг которых собирались люди, ожидая звука буцины, означающего утреннее построение.
— Как ты думаешь, кто это сделал? — спросил Корбулон. — Могли ли это быть повстанцы? — продолжил он с надеждой. Даже мысль о том, что мятежник проникнет в лагерь, чтобы убить Пизона, была предпочтительнее, чем перспектива убийства центуриона одним из его людей.
— Сомневаюсь, господин. Единственный возможный путь, чтобы часовые не увидели, — это отверстие, через которое сток из латрин проходит через вал. Но этому счастливчику пришлось бы сильно попотеть, чтобы протиснуться сквозь него. Кто бы это не сделал, он рискнул ради такого человека, как Пизон. Есть причина, по которой солдаты прозвали его Зверем. Конечно, есть и другие причины.
Корбулон приподнял бровь. — Другие причины?
— Насколько я понимаю, у Пизона была репутация человека, который более чем свободно применял свой витис. Похоже, Зверь любил поколотить ребят. Такие офицеры, как правило, наживают себе врагов.
— Ты говоришь, что его убил один из его парней?
Макрон склонил голову набок. — Я говорю, что это вероятно, особенно с учетом настроения в лагере. Ребята голодны, и им не нравятся постоянные наказания. Особенно в отношении солдат, которых заставили разбить лагерь за валом.
— Трудности — это образ жизни в армии, Макрон. Ты это понимаешь не хуже любого солдата. Но убить центуриона? Это возмутительно.
— Да, господин. Это так.
— Я не потерплю этого. Центурионы — это костяк армии. Они то, что скрепляет весь ее организм. Если люди начнут нападать на своих офицеров, то армия станет не чем иным, как мятежным сбродом. — Корбулон замолчал и оглянулся, чтобы убедиться, что его не подслушают. — Похоже, мы можем столкнуться с началом мятежа.
Макрон глубоко вздохнул и кивнул. — Да, господин. Боюсь что так.
— Знаем ли мы, кто главарь? Есть ли вообще какие-нибудь имена? После того, как они проведут несколько часов с дознавательной командой, мы узнаем подробности обо всех, кто причастен к этому.
— Есть имя, господин. По крайней мере, слух. Человек по имени Борен. Он должен быть легионером Восьмой когорты.
— Тогда арестуйте его.
Макрон покачал головой. — Это вымышленное имя, господин. Я проверил списки.
— Кто бы он ни был, как ты думаешь, он виноват в убийстве Пизона?
— Может быть. Или это может быть просто один из людей Пизона, который устал от побоев. — Макрон откашлялся. — Меня беспокоит то, что это может быть только начало. Если моральный дух не улучшится, ситуация может ухудшиться. И если парни, получающие половинный рацион, продолжат ворчать из-за этого, центурионам ничего не останется, кроме как прилагать все усилия, чтобы заставить их выполнять свой долг. Это только ухудшит настроение солдат. — Макрон пожал плечами и сделал круговой жест пальцем. — Порочный круг, господин.
Корбулон поморщился. — Что ж, при нынешнем положении вещей я мало что могу сделать с увеличением рациона. Так что единственный способ поддерживать порядок — это поддерживать железную дисциплину. Вот что поможет им пережить зимнюю осаду. Сейчас они могут ворчать, но потом поблагодарят меня за это.
Макрон сомнительно покачал головой. — Надеюсь, господин. Но я думаю, что дело вышло далеко за рамки ворчания, — он указал на тело.
Корбулон скривился. — Достаточно далеко.
На весь лагерь прозвучал плоский рев буцины, и люди начали выстраиваться между своими хижинами, прежде чем опционы начали выкрикивать их имена. Корбулон некоторое время смотрел на них, прежде чем принять решение. — Передай мой приказ. Я хочу, чтобы после переклички было общее собрание. Пора пресечь эту чушь о мятеже в зародыше.
Час спустя скромная армия численностью около четырех тысяч человек выстроилась на открытой местности за пределами лагеря среди случайных небольших снежных порывов. Командующий рассматривал их со своего места на смотровой площадке перед знаменами, в то время как преторианцы заняли свои позиции вокруг насыпи лицом к остальным солдатам. Макрон не мог избавиться от ощущения, что в подобном порядке построения было что-то вроде конфронтации, учитывая напряженность в лагере. В воздухе царила тревожная тишина. В основном из-за приглушающего эффекта снега, но также и из-за угрюмого молчания людей, ожидающих, пока заговорит их командир. Макрон не