А кто?
– Кто, по-вашему, мог ее особо интересовать?
Максим осторожно перемешивал сахар в чашке с растворимым кофе, который любезно согласился выпить вместе с пожилой паспортисткой.
– Ой, я не знаю.
Она мгновенно перепугалась. Сильно напудренное лицо вытянулось, пальцы перестали поигрывать с кофейной чашкой и исчезли под столом. Взгляд, еще минуту назад казавшийся внимательным и дружелюбным, мгновенно сделался колючим.
– Я вообще не обязана была с ней говорить! У меня и так из-за нее теперь неприятности. Но подкупила, знаете, тема статьи, над которой она работала. Мы ведь тоже заинтересованы в том, чтобы уличать недобросовестных жильцов. Вот я с ней и разговорилась. – Паспортистка тяжело вздохнула, кивнула в сторону ящиков с картотекой: – Народ нынче изобретательный: счетчики скручивают, без прописки жильцов пускают. А когда приходят квитанции с общедомовыми расходами – возмущаются.
– А почему она интересовалась именно этими людьми? Как-то объяснила?
– Да не особо она и объясняла. Болтала, правда, много. Умеет же расположить к себе эта братия, – тихо возмутилась женщина. Ее пальцы вернулись к кофейной чашке, снова принялись вертеть ее на блюдечке. – Я потом, сколько ни пыталась, так и не смогла точно вспомнить, о чем мы с ней говорили. Но она почти час у меня в кабинете провела. Представляете: час!
– Немало, – Назаров хлебнул кофе, тепло улыбнулся настороженной женщине. – Согласен с вами, эта братия нас давно переплюнула. Лезут куда не нужно.
– Вот-вот. Час сидела, уболтала меня насмерть! Я ей сведения-то о жильцах и выложила. А теперь у меня неприятности могут быть, – пожаловалась паспортистка. Пальцы с силой сдавили хрупкую чашечку. – Вон люди все ходят и ходят! Вопросы вот вы задаете. А что я могу знать? С десяток имен запросила, я ей все… А потом она еще двоих назвала.
– Гаврилов и Нестеров?
– Да, кажется. – Женщина оторвала руку от хрупкого бока кофейной чашки, быстро выдвинула ящик стола, заглянула в него и утвердительно кивнула. – Гаврилов и Нестеров. Только у нас таких жильцов нет и не было. Ни среди умерших, ни среди съехавших не значатся. Именно чтобы Михаил Сергеевич Гаврилов и Степан Игнатьевич Нестеров. Я ей так и сказала.
– Она расстроилась?
– Что, простите? – Женщина на мгновение отвлеклась и пропустила вопрос.
– Она расстроилась, когда вы сказали ей об этом?
– Да нет. Кажется, нет. А чего ей расстраиваться-то! – вдруг зло фыркнула паспортистка. – Это не у нее из-за этого неприятности могут быть, а у меня!
– Здесь я с вами согласиться не могу. У нее неприятности покрупнее. Ее убили, – напомнил Назаров.
И поставил на стол пустую чашку мимо блюдца. Захотелось вдруг оставить след от мокрого донышка на этом безупречно чистом столе. И ветра захотелось ураганного, чтобы разметал укладку паспортистки и заставил кружить по комнате кипы аккуратно сложенных бумаг.
Он не знал ее лично, но почему-то был уверен, что Настя Глебова была неплохим человеком. Лишенным осторожности, это да. Но неплохим точно.
– Она погибла! – с нажимом повторил он. – И это самая страшная неприятность, которая может случиться с человеком.
– Да, конечно! Простите! – Ее пальцы сплелись у груди, прижались к белоснежной шелковой кофточке. – Конечно, вы правы. Она погибла, да… Она делала свою работу. Но, понимаете, мне все равно обидно!
– В каком смысле?
Назаров уже поднялся и рассеянно поглядывал сквозь зарешеченное окно на улицу. Дворик перед ЖЭКом был аккуратно выметен, в старых автомобильных покрышках буйствовали какие-то цветы. Пара пустующих скамеек. Резиновый шланг, гигантской змеей свернувшийся у крыльца. Наверное, Настя переступала через него, когда заходила в здание. Он тоже переступил: шланг лежит прямо на дороге. И всегда, наверное, там лежал. Пока лето.
– Она даже не расстроилась, когда Гаврилова и Нестерова не обнаружилось в моей картотеке, – выпалила вдруг женщина и осторожно, чтобы он не заметил, поставила его пустую чашечку на блюдце. – Даже рассмеялась, знаете! Говорит: «Я так и думала». И рассмеялась. А я рылась, рылась…
– Рассмеялась?
Назаров насторожился. Снова сел напротив паспортистки. И даже позволил себе дотронуться до ее рук, продолживших игру с кофейной чашкой.
– Давайте с вами вспомним, что это был за смех.
– Обычный смех. – Она осторожно вытянула пальцы и снова спрятала их под столом, от греха подальше. – Просто рассмеялась и все. «Я так и думала!»
– Это был смех беспечный? Радостный? Саркастический?
– Знаете, я не помню! – Теперь уже она перебила его. И даже возмутилась. Встала и шагнула к картотечным шкафам, как к баррикаде. – Разве я обязана?
– Нет. Но я прошу вас вспомнить. Пожалуйста.
Назаров уставился на нее просящим взглядом, сам еще толком не зная, что это ему даст, но чувствуя, что здесь что-то есть. Что-то крылось в этом смешке погибшей девушки. Какой-то смысл был во всех ее кажущихся бесполезными поисках, в этих подставных персонажах. Что-то здесь было.
– Ладно. Постараюсь.
Паспортистка встала к нему спиной, выдвинула один из ящиков. Постояла, не двигаясь. Потом обернулась, глянула рассеянно, для чего-то приложила палец к губам. Взгляд ее сместился к стулу слева от Назарова.
– Знаете, а ведь она и правда рассмеялась как-то не так, – неожиданно призналась она и ткнула пальцем в сторону пустого стула. – Я когда ей сказала, что эти люди не зарегистрированы, она… Она так вот шлепнула себя по коленям, – паспортистка осторожно хлопнула себя по юбке из темного льна, – и рассмеялась. И говорит: «Так я и думала!» И смех и эти слова ее были… торжествующими. Да, именно так!
– Иначе говоря, она обрадовалась такому повороту?
– Можно сказать и так.
– Отлично! – Назаров потер ладони, постарался вспомнить, как зовут паспортистку, но так и не смог. – А давайте теперь еще раз глянем личные карточки всех, кого она запрашивала.
– Но ваш сотрудник уже смотрел.
– Знаю.
– Тогда зачем?
– Мой сотрудник взял у вас адреса, по которым проживают люди, интересовавшие журналистку Глебову. Так?
– Да. А вас интересует что-то еще?
– В точку. Давайте, поработаем, а?
Когда стало ясно, что визит прилипчивого полицейского затягивается, она чуть не расплакалась. Только вчера начальство предупредило ее, что, если к ним в ЖЭК еще раз сунется полиция, она может смело искать другую работу. Сегодня начальство весь день отсутствовало, и она молилась, чтобы этот улыбчивый парень ушел до того, как оно явится.
Не вышло. Машина начальника подъехала к зданию ЖЭКа как раз в тот момент, когда капитан Назаров выходил из ее кабинета. И нет бы пройти молча, так он еще остановился напротив сурового директора, поздоровался и тому тоже начал вопросы задавать.
– Что, простите, вы сказали? – вытаращился директор на Назарова.
– Шланг, говорю, вам надо убрать с дороги. Лежит прямо перед ступеньками, споткнуться можно и упасть. – Назаров нагло улыбался полному лысому мужику с папкой под подмышкой. – Что же у вас так службы здесь работают? Если порядка нет в самом ЖЭКе, что спрашивать с жильцов, а?
– Исправим, исправим, непременно. – Директор сунулся в карман за носовым платком, судорожно вытер потные полные щеки. – В паспортном столе с вами нормально обошлись, товарищ капитан?
– О, вот там как раз все отлично. – Назаров обернулся и неожиданно подмигнул бледной паспортистке. – Никаких нареканий. Полный порядок. Знаете, я тут подумал…
Директор замер, паспортистка в дверях схватилась за сердце.
– Надо бы поощрить.
– Что? – носовой платок закрыл рот и обе щеки.
– Надо бы поощрить сотрудника. Я ходатайствую.
И ушел. А директор потом весь день на нее дулся, потому что не знал, как поступить. Уволить же собрался, если полиция еще раз к ней сунется. А она сунулась и о поощрении ходатайствует. И что делать теперь прикажете?
А она, запирая дверь паспортного стола, неожиданно вспомнила еще кое-что о странной журналистке, которая ввела ее в заблуждение. С виду так, мелочь, могла и значения не иметь, но этому симпатичному полицейскому все казалось важным. Разве нет?
Вот если придет еще раз, она ему, может быть, и расскажет, решила она, бойко двигаясь в направлении автобусной остановки. Сама звонить не станет. Ни за что не станет.
Инициатива, она, как известно, до добра не доводит.
Глава 10
Назаров точно знал, куда направится первым делом.
По адресу, где когда-то проживала Мария Ильинична Степанова. Этот адрес его и интересовал, когда перебирали вместе с паспортисткой ее картотеку. Он не встретился со Степановой, отложил это на потом. Не был с ней знаком, не видел ни разу, но почему-то был согласен с Мишкой, что что-то в этой дамочке не так. И дело даже не в любовной связи с большим человеком, а в чем-то еще.
Он ведь заставил Мишку после визита к Степановой трижды повторить, как она отреагировала на страшную новость. Как стояла, что делала, как дышала, даже спросил. Может, коллега и сгущал краски, но заинтриговать Назарова у него получилось.
Что-то было не так с этой Марией Степановой. Только вот что?
Могла журналистка узнать о ее амурных делах? Могла. Если для соседей это не было тайной, почему она не могла? С ее-то умением разгадывать чужие секреты! Хорошо, узнала – и что? Принялась шантажировать высокопоставленное лицо? Вряд ли. Редактор газетный из кожи вон лез, когда доказывал, какая она была порядочная. Значит, в такие грязные игры она не играла.
Тогда что?
Настя Глебова могла узнать какие-то нехорошие вещи о любовнице высокопоставленного лица. Грязное прошлое? Запросто. Что-то нехорошее настоящее? Почему нет.
Итак, она узнает, является к Степановой и выкладывает ей все. Угрожает, что расскажет кому надо. И Степанова…
Могла убить? Если на кон поставлено слишком много – могла!
А насколько высокими здесь могли быть ставки?
Дальше мысли Назарова разбежались, как перепуганные блохи. Додумался даже до заговора против высокопоставленного лица из силовых структур. Эта идея, разумеется, ему понравилась меньше всего.