И снова полез из-за стола. Столовая скоро закрывается на перерыв, а он проголодался. И плевать, что на нем тесная и потная рубашка, он есть хочет.
– Эта версия тоже лопнула, как мыльный пузырь, Макс. Признай это, – посоветовал Борцов, уже выходя из кабинета.
И не слышал, как тихо тюкнулся бумажным клювом в дверь пущенный ему вслед самолетик.
Остаток дня они почти не разговаривали. Назаров несколько раз звонил в следственный изолятор и сверялся со сроками. Завтра. Уже завтра они должны были отпустить подозреваемых, потому как предъявлять им было нечего. Максим злился из-за того, что ничего не вышло. Мишаня злился из-за того, что у Назарова не вышло. Значит, снова тупик, снова все сначала. А лето проходит.
До вечера просидели молча. Назаров вышел куда-то без четверти шесть. Миша, не дождавшись его, ушел домой. И даже не позвонил напарнику. Зашел в цветочную палатку и назло Назарову купил Карине цветы. Самые дорогие из тех, что были. Он знал, что Назаров такого расточительства не одобрил бы. Не то что бы тот был против цветов женщинам. Но чтобы на последние и еще самые дорогие! А у Миши в самом деле в карманах посвистывало, а до зарплаты оставалось еще полторы недели. А он все равно купил Карине цветы.
Она сначала обрадовалась. А потом ворчала весь вечер. И сразу разглядела в его поступке какой-то внутренний протест.
– Никогда так больше не делай, – она закончила день этой фразой и сопроводила ее протяжным зевком. – Послезавтра занимать денег придется, и все у того же Назарова. Как ему удается жить на одну зарплату? Может, потому что один?
Глава 15
Ему не везет последнее время – к такому выводу пришел Назаров, рассматривая яйцо, шлепнувшееся на пол у газовой плиты. Может, потому что он один? Потому что давно пора подумать о жене, милой, надежной, верной? Чтобы провожала его утром, а вечером встречала и…
И выносила мозг, как Карина Мишке.
Он полез за половой тряпкой, которая висела на гвоздике под раковиной левее мусорного ведра. Урони он в присутствии такой вот Карины яйцо, что будет? Вой будет. Упрекнет тут же в неаккуратности, косорукости и еще бог знает в каких грехах. А один он что? Он молча уберет за собой. Молча проглотит пустой кофе. Молча выйдет на улицу, сядет в машину и разомкнет рот в кафе в квартале от дома. И то только для того, чтобы сделать заказ.
Нет, такой как Карина, ему точно не надо. А других образцов у него перед глазами давно не было, сравнивать не с кем. Он вообще мало с кем общался, только с Мишкой. Но тот в последнее время стал какой-то не такой. Дуется без причины, ворчит, в отпуск просится. Можно подумать, Назарову в отпуск летом не хочется.
Он поставил машину на сигнализацию, шагнул к дверям кафе и вдруг поймал себя на мысли, что ведь и правда не хочется ему сейчас в отпуск. Ему до дрожи в пальцах хочется найти убийцу милой журналистки Насти Глебовой. Найти и привлечь к ответу. А не получается ничего. Все концы, которые он ловит, тут же рвутся, как паутина.
– Что будете заказывать? – Заспанная девушка с густо подведенными глазами нависла над его столом.
– А что можете предложить? – Он попытался улыбнуться.
Но девица, видимо, очень сильно не выспалась, если вообще спала.
– Все в меню, – рявкнула она и уставилась мутными глазами на Назарова.
Он выбрал омлет с ветчиной, рисовую кашу и чайник чаю с пирожными. Через полчаса, справившись с завтраком, расплатился и пошел к выходу. И в эту минуту позвонил Мишаня.
– Макс, ты где? – заверещал напарник.
Тоже раньше не замечалось за ним таких интонаций, с раздражением поморщился Назаров и телефон отодвинул подальше от уха.
– Сейчас буду, десять минут. А что?
Назаров полез в машину, вставил ключ в замок зажигания, повернул.
– У нас тут такое! Такое!
Еще расплачься. Вот бабы до чего человека доводят.
– И что там у вас? – нарочито без всякого интереса поинтересовался Максим, хотя любопытство жгло.
– Звонили из следственного изолятора: Проскурин ночью повесился. И никто ничего не видел! Все спали, говорят. А Митрофанова истерит и на допрос к тебе просится.
– Нет худа без добра, Мишаня, – проговорил вполголоса Назаров.
И тут же подумал, что сильно горевать по убиенному Проскурину, а его, конечно, убили, ни за что не станет. Вовчик Проскурин ни за что не стал бы с ним откровенничать. А вот Митрофанова, напуганная новостью, наверняка теперь все расскажет.
Нет худа без добра.
– Господи! Они и за мной придут!
Это было первое, что Анна выкрикнула, едва успела опуститься на стул посреди кабинета. Обняла тощие плечи руками и принялась качаться взад-вперед. И на Назарова смотрела страшными перепуганными глазами.
– Понимаете, товарищ капитан, они теперь и меня повесят! – И она заплакала, тихонько подвывая. – Вовку повесили, а теперь меня!
– С чего вы решили, что его повесили? Может, он сам на себя руки наложил? – спросил Назаров, не демонстрируя вообще никаких эмоций: ни сожаления, ни сочувствия, ни азарта. Заученным движением потянул из лотка лист бумаги. – Совесть замучила, не смог пережить, что бросил умирающего товарища в парке почти голым, поэтому взял и удавился. А, Анна? Как вам такой сюжет?
Она замерла, согнувшись крючком на стуле. Даже, кажется, дышать перестала. Потом кивнула:
– Знаете уже, да?
– Что знаем?
– Что Вовка его в парк оттащил и оставил умирать на скамейке. И тряпки с него снял, ублюдок! Ко мне в дом притащил. Постирай, говорит, все, чего добру такому пропадать. Вот поделом ему, товарищ капитан. Поделом! Все через задницу в его жизни, все! И меня втянул…
– Во что, Анна? – Он аккуратно сложил первое крыло бумажного самолетика.
– Во все! – гневно потрясла она руками, чуть распрямляясь. – Оказалась бы я сейчас здесь, если бы не он! Все из-за этих долбаных тряпок. Пиджак ему понравился! Ботинки красивые! Дебил!
– Вот как, – не выдержал Назаров. – Значит, все не из-за того, что вы совершили кражу, а потом не поделили награбленное и довели дело до поножовщины, а из-за того, что пиджак Проскурину понравился. Лихо, гражданка Митрофанова, лихо.
– И это знаете? – ахнула она и сдавила грудь ладонями. – Все знаете?
– Для чего вам был нужен в ту ночь Сима Ключ? Сейф вскрыть?
Она молчала, во все глаза рассматривая Назарова.
– Не смотрите на меня, гражданка Митрофанова, так, будто не понимаете, о чем речь! – повысил голос Назаров. – Все знают, кем был Сидоров Серафим Ильич при жизни. Не дворник и не пекарь.
– Медвежатник знатный, да, – кивнула она согласно и даже улыбнуться попыталась. – Такие байки травил о своих подвигах – только книжки писать. Однажды, говорит…
– Не отвлекаемся! – прикрикнул он, накрывая готовый самолетик ладонью. – Сидоров нужен был вам для того, чтобы открыть сейф?
– Да, – кивнула кротко.
– Где сейф, что в нем было? Давайте, гражданка Митрофанова, по порядку. Не по слову же из вас тянуть. Как вышли на Сидорова? Что явилось причиной поножовщины?
– Я все по порядку, ладно? – Она дождалась его согласного кивка, запросила воды, выпила полстакана, отдала стакан в руки Мише Борцову. – Дело было так, начальник. Вовка просадил все деньги в карты и даже остался должен прилично. Стал ныть, меня пинать. А я чего? Я где возьму? Собачились неделю. Потом к нему кредиторы явились, пригрозили. Мы с ним сели, стали думать. А много надумаешь на пьяные мозги-то? Ничего, кроме кражи, в башку не лезло. А это новый срок. Вован очковал конкретно. Не хочу, говорит, садиться больше, нужен какой-то беспроигрышный вариант, чтобы все шито-крыто. И тут журналистка нарисовалась.
– Анастасия Глебова?
– Она. Караулила меня. Потом сказала, что два дня караулила. Я с ней лясы точить сразу отказалась. Плати, говорю, потом посмотрим. Она немного денег дала. И стала спрашивать – умора о чем.
– О чем?
– А насчет аварии, в которой Женька погиб! Три года прошло, а она вспомнила.
– О чем конкретно спрашивала?
– Э… – Анна наморщила лоб, потерла грязные щеки, передернулась, будто от холода. – Ничего, мол, странного не было в той аварии? Евгений вроде опытный байкер и так нелепо погиб. А я сказала: они все так кончают рано или поздно. Она тогда начала ко мне с Машкой приставать.
– Степановой?
– Да. Какую-то чепуху спрашивала: где живет, с кем дружит? А я знаю, что ли? – возмутилась Митрофанова и пальцем у виска покрутила. – Говорю: тебе чего надо-то? Тебя кто конкретно интересует, Женька или Машка? А она улыбается, как дурочка! Боюсь, говорит, что Марии угрожает опасность. Это Машке-то! Она сама с кем хочешь справится. Сама кому хочешь угрожать сможет. Она же из бетона!
Анна внезапно затихла, уставилась в угол невидящими глазами. Лицо ее сморщилось, и она снова расплакалась.
– Это журналистка виновата! Она, сучка! Я ведь и думать забыла об этом чертовом тайнике. Вот те крест, начальник, забыла совершенно. А она о Машке мне напомнила и о Женьке, я и…
– Подробнее! – снова повысил голос Назаров.
– Когда Машка переехала, она сразу начала ту квартиру переделывать, перестраивать. Женька ей помогал. И однажды под мухой признался мне, что соорудил Машке тайник под кондиционером. Простой совсем: сделал дырку в стене, вмонтировал туда небольшой сейф, а сверху башку от кондиционера. Только он нерабочий был. А хрен догадаешься. И вот я тут про этот тайник возьми и вспомни. И Вовке рассказала. Он сразу загорелся. Начал наблюдать за Степановой. Дня три наблюдал. Говорит: живет одна, возвращается всегда поздно. На площадке с ней старик древний живет и больше никого. Замки на двери плевые, вскрыть легко, так что можем смело сейф проверить. Только человек один нужен. Профессионал. Сказано – сделано. Нашли Симу, обсудили с ним, что и как. Понимали, что втемную играем: сейф мог оказаться пустым.
– Но там что-то было?
– Было. – Митрофанова печально улыбнулась, вытерла мокрые от слез щеки и прямо в подол грязной футболки высморкалась. – На нашу голову, было.