— Нет, отчего же?
— А меня бы взбесило, что другие мужчины открыто тащатся от моей жены.
Она остолбенела, ее глаза расширились от боли. Но его это не тронуло. Он хотел причинить ей боль такую же, какую она сегодня причинила ему.
— Ты не думаешь, что он обращается с тобой, как с лакомым кусочком из своей коллекции эротического искусства?
— Я привыкла к мужчинам, которые обращаются со мной как с лакомым кусочком, — отозвалась она с горечью. — Это касается и тебя.
— Я никогда не обращался с тобой как…
— С куском задницы на стороне — это все, что я значила для тебя. А ведь я любила тебя, тебя, ублюдка.
Слезы жгли ей глаза, но она не хотела плакать. Все свои слезы из-за Кэла она уже выплакала.
— И у меня нет к Грифу такого отношения, которое было к тебе, Кэл. Но вы оба слеплены из одного теста, — сказала она, повернулась и ушла.
Это была ее маленькая, но победа.
«Человек владеет твоими телом и душой». Слова Тони Сторпио вернулись, чтобы преследовать Лару. Она никогда не осознавала, какой фаустовский пакт — тот эксклюзивный контракт — она подписала с Гриффином, в какой степени он контролирует ее карьеру, пока Гриф не уничтожил ее шанс сыграть в фильме Стаей.
— Я сделал это ради тебя, — сказал он.
Она со злостью покачала головой.
— Ты настаивал стать директором его картины, потому что ты всегда должен контролировать всех и все.
— Я старался защитить тебя.
— Защитить меня, но от кого? От первой настоящей серьезной роли, которую я получила? От работы с такой звездой, как Роберт Де Ниро?
— Чтобы ты не натворила глупостей. Это избитый прием великого Голливуда: секс-символ, которая желает, чтобы ее воспринимали серьезно как актрису. Критики только и будут говорить об этом.
— Мартину Стаей понравилась моя кинопроба.
— Двадцатиминутная проба — это не двухчасовой фильм.
Казалось, что он искренне расстроен, раскрывая ей глаза на такие очевидные вещи.
— Я совсем не желаю унизить тебя, Лара. Я считаю, что ты просто великолепна в том, что ты делаешь в кино. Но мы сейчас говорим о жесточайшей конкуренции. Это не касается актерского мастерства.
— Если ты думал так, зачем же тогда с таким упорством пробивал для меня эту роль?
— Потому что понимал, как ты хотела получить ее. А со мной как с директором картины у тебя бы появился шанс для борьбы за это. Если бы Де Ниро в каких-то местах фильма показался намного сильнее тебя как актер, подредактировав его роль, я бы смог поставить его на место. Но если ты собираешься работать там без меня, Де Ниро будет из тебя веревки вить.
— Я так хочу получить этот шанс. Господи, Гриф, неужели у меня нет права самой решать, в каких фильмах мне играть?
Он улыбнулся.
— Нет.
Ему даже в голову не пришло объяснять ей что-либо, так как она прекрасно знала условия контракта: без его согласия она не имела права получить даже роль без слов на сцене, в кино или на телевидении.
— Но от этой роли зависит моя карьера!
— Но ты же мое творение!
Она рассмеялась прямо ему в лицо.
— Ты сейчас создаешь впечатление выжившего из ума ученого во второстепенном фильме.
Взгляд Грифа тут же ее отрезвил: она никогда не видела столько ярости в его глазах. Однако, когда он заговорил, голос его был спокойным.
— Как ты думаешь, почему я никогда не подбираю на мужские роли звезд первой величины в твоих фильмах, а только приятных лицом жеребцов? Потому что на их фоне всегда казалось, что никто не сможет сыграть лучше тебя. Свет, макияж, гардероб, любая позиция камеры, каждое сказанное тобой слово так тщательно выбирались только с одной целью: чтобы ты прекраснее выглядела, чтобы подчеркнуть твои сильные как актрисы стороны и скрыть слабые. Только поэтому ты стала звездой.
Лара была слишком потрясена, чтобы подобрать слова для ответа. Грифу не составляло труда разрушить ее уверенность в себе, и он хорошо это знал.
— «Доминик» будет сниматься по намеченному ранее графику, — холодно продолжал он. — Первая примерка костюмов назначена на завтра, на десять утра. Будь там. И пожалуйста, не вызывай меня больше на подобные разговоры.
Гриф отвернулся, и, когда через какое-то время вновь обратился к ней, его лицо опять сияло любовью. Из внутреннего кармана смокинга он достал черную бархатную коробочку.
— Я думал преподнести это сегодня за обедом, чтобы как-то сгладить твое разочарование.
Он поднял сложенное в коробочке жемчужное ожерелье и надел ей на шею.
— Прелестно, — сказал он. — Я знал, что только цейлонский жемчуг может соперничать с прозрачностью твоей кожи. Нравится тебе?
Рука Лары ощутила безупречное совершенство сферической формы каждой жемчужины, величиной не меньше двадцати пяти миллиметров. Их цена приближалась к ста тысячам долларов.
На лице Грифа была виноватая мальчишеская улыбка.
— Я прощен?
Резким движением Лара сорвала его ожерелье с шеи; жемчужины разлетелись по полу…
За следующие месяцы они не сказали друг другу ни слова; все их общение было через посредников.
Лара присутствовала на примерке и согласно графику начала сниматься в новом фильме. «Доминик», красочная историческая картина времен французской революции, была не более чем набором сексуальных сцен, связанных между собой небольшими интригами и заговорами. Она ненавидела Грифа.
Каждый раз, когда надо было сыграть очередную постельную сцену, она обычно вызывала воспоминания о Кэле. Но все что она теперь могла вспомнить, — это презрение в его глазах во время вечеринки. Чтобы хоть как-то вызвать в себе страсть на сцене и в жизни, полностью отсутствующие у нее с некоторых пор, она стала принимать кокаин уже в больших дозах. Однако в какой-то момент поняла, что должна быть с этим очень осторожной. Если она слишком превышала дозу, все начинало расплываться перед глазами, а потом начиналась парализующая депрессия.
Перед Ларой вставал образ ее матери, отказывавшейся принять реальный мир таким, какой он есть, и становилось страшно, что ее жизнь закончится, как и у матери. Бренди и кокаин полностью завладели ею. Единственное, что помогало ей вынести этот бесконечный фильм и было даже странным для нее самой, это огромное желание добиться еще одной вершины успеха и славы.
— Она все еще здесь? — послышался снизу голос помощника режиссера.
Лара услышала его раньше, чем он зашел в ее уборную. Заявив о своем присутствии, он придал важность своей невысокой, хрупкой фигуре.
Дюваль, не обращая на него внимания, продолжал разбирать спутанные после сна волосы Лары.
— Слава Богу! — воскликнул он, увидев Лару.
Его голос раздражающе действовал на болезненно возбужденные нервы Лары. Он всегда говорил так, словно кричал в мегафон. Он прошел через обшитую деревом комнату с изящной, резной с позолотой, мебелью в стиле Людовика XV с чувством даже большей неловкости, чем всегда.
— Ну, как она? Нормально?
Ангельская улыбка озарила лицо парикмахера, придавая ему большую невинность.
— Ей необходимо передохнуть.
— Передохнуть? Сейчас? Уже больше часа как Мадден готов к съемке, а Гриф звонит каждые пять минут, справляясь, начали ли мы.
Дюваль спокойно сунул щетку под мышку, взял волосы Лары и стал разделять их на пряди.
— Ей нужна передышка.
— Черт!
Сидя в темных очках, Лара съежилась от страха, но продолжала играть роль невидимки, которая полностью совпадала с ситуацией, так как они разговаривали о ней в третьем лице. Она постаралась сосредоточиться на сценарии, лежащем у нее на коленях, еще раз просматривая выученные наизусть свои реплики, — все четыре.
— Ты сам скажешь об этом Маддену, ладно, Дюваль? Он проклинает все на свете из-за того, что она опять опаздывает и…
Его перебил звук механического щелчка: голос Грифа кричал из глубины джинсов помрежа.
— Джоэль?
Вынув радиотелефон из заднего кармана, Джоэль поспешно вытянул антенну и весь выпрямился, полный внимания.
— Да, сэр?
Если бы кто-то послушал их, то подумал бы, что Ларе необходимо пересечь океан, чтобы добраться до съемочной площадки. «Доминик» снимался в Шатэ, хотя в то утро расстояние от спальни до уборной ей и вправду казалось большим пространством. Кроме снотворного, она выпила еще и бренди, но ей так и не удалось заснуть до рассвета.
— Она все еще здесь. Я как раз собирался позвонить вам.
— Как она выглядит? С ней все в порядке?
«Она» чувствовала себя, как в преисподней, хотя и ощущала свою плоть. Ее нервы были на пределе, и все вокруг страшно раздражало. Свет резал глаза, а громкие голоса отдавались в голове, как взрывы.
— Да, с ней все в порядке, — кричал Джоэль в радиотелефон. — Но парикмахер говорит, что ей нужна передышка.
В радиотелефоне громко отозвалось:
— Передышка? Сейчас? Нашел время для передышек.
Дюваль посмотрел с высоты своего роста в шесть футов один дюйм на коротышку Джоэля: в его голосе зазвучали металлические нотки.
— Я работаю с ней уже более недели и никогда не…
— Скажи парикмахеру, чтобы он заканчивал, — приказал голос Грифа. — Я рассчитываю на него и гримера, что они быстренько подготовят ее.
Послышался щелчок отключаемого аппарата.
Она возненавидела звуки, воспроизводимые этой штукой. У нее было ощущение, что началась война и она была основным заложником. Ее голова стала подергиваться.
— Куда запропастился этот гример?
Глядя исподлобья сквозь очки, помощник режиссера осматривал комнату.
— Вы хотите сказать, что Джасона здесь нет?
С любезной улыбкой Дюваль стал расчесывать волосы Лары:
— Он только что вышел, чтобы выпить чашку кофе.
— Отлично! — взорвался Джоэль. — Это просто отлично!
Лара почувствовала, что голова раскалывается на части.
— Джоэль, нельзя ли прекратить…
— Кто-нибудь из присутствующих здесь понимает, что мы снимаем кино?
— Джоэль, пожалуйста. Я стараюсь запомнить свою… — начала Лара.