— Я только что подумал… — заторможено, как будто сонно, произнёс Виталий. И замолчал. Не мигая, он смотрел на дымящуюся трубку в своей руке.
— Подумал о чём? — спросил Борис.
— Я тут недавно один роман прочитал фантастический. Это роман об экипаже космического корабля, который был вынужден совершить аварийную посадку на, казалось бы, безжизненной планете. Но потом выяснилось, что планета не такая уж и безжизненная. Когда наступала ночь, словно из ниоткуда, появлялись чудовищные кровожадные твари… В общем, из тридцати человек экипажа удалось выжить только двоим. Согласись, ситуация очень схожа с нашей.
Борис шмыгнул носом. Не понравилась ему эта история.
— Значит, остались только двое.
— Ага.
— Мне хочется прибить того, кто это написал.
Виталий разогнал ладонью дым перед своим лицом.
— Мне тоже, — неожиданно он рассмеялся, хотя в этом смехе горечи было больше, чем веселья. — А ты ведь собирался сегодня утром за грибами пойти, помнишь? Вчера все уши мне прожужжал… Подберёзовики, подосиновики, белые… Если бы я тебя не напоил вчера, ты проснулся бы утром часиков в шесть и потопал бы с корзинкой в лес. И тебя сейчас здесь не было бы. Вот такие вот дела.
Борис улыбнулся и тут же удивился, что ещё способен улыбаться.
— Выходит, это ты виноват в том, что я здесь? — он положил руку на плечо приятеля. — Ну, ты уж сильно себя не вини.
— Я и не собирался, Борь.
— Вот значит как?
— В хорошей компании и помирать веселее.
— Тут уж не поспоришь.
Какое-то время они молчали, глядя на костёр у пруда. Борис отметил, что ужасные образы выветрились из сознания. Виталий сделал ещё одну затяжку и, вытряхнув из трубки табак, положил её на перила.
— Там ведь люди были, — теперь уже мрачно заговорил он. — В смысле, силуэты людей. И всё это там, с другой стороны. Что ты об этом думаешь, а?
Борис поморщился.
— Ни малейшего понятия, Виталь. Даже предположений нет.
— И у меня, — вздохнул Виталий. — Ладно, потом всё это обдумаем. Ну а сейчас — чай.
Он уже начал было спускаться по ступеням к самовару, но его остановил шум из дома — там как будто что-то упало.
Борис открыл дверь, вбежал в прихожую, за ним последовал Виталий.
Они застали Марину в гостиной. Она стояла возле дивана с растерянным видом, держа дочку за руку. На полу лежало стеклянное блюдо, из которого высыпалось печенье.
— Что случилось? — прохрипел взволнованно Виталий.
— Она… она только что говорила! — голос Марины дрожал. — Клянусь, я слышала! Смотрите, у неё губы шевелятся!
Действительно, губы Капельки шевелились, словно она что-то беззвучно шептала. Веки подрагивали, на лбу блестели бисеринки пота.
Марина опустилась перед ней на колени, погладила по щеке.
— Ну же, милая, очнись, прошу тебя.
Борис подошёл к столу, зажёг ещё одну свечу. Капелька что-то неразборчиво произнесла и улыбнулась. Марина пискнула:
— Вы видели, видели? Я же говорила! Она сейчас очнётся, я чувствую.
— Дай Бог, — Виталий присел на корточки рядом с Мариной, не отрывая взгляда от лица девочки.
«Дай, Бог!» — мысленно повторил Борис. В тот момент, когда он подошёл с горящей свечой к дивану, Капелька произнесла, не открывая глаз:
— Ты такая странная… Что с тобой?.. Правда? — её лобик нахмурился. — Здесь так темно… Не нужно бояться? Хорошо, не буду…
Все, затаив дыхание, смотрели на девочку. Прошло не меньше минуты, прежде чем Марина решилась нарушить тишину.
— Она бредит. Бредит да?
Капелька тяжело задышала, её губы разомкнулись:
— Это просто ужасно… Одна, в пустыне? — и через десяток секунд: — Нет-нет, я верю. Не знаю почему, но верю…
— Она как будто разговаривает с кем-то, озадаченно заметил Виталий.
Марина вытерла ладонью со лба дочери испарину.
— Ну, пожалуйста, очнись, маленькая моя. Очнись.
Капелька вздохнула.
— Я сама уже поняла, что это не сон, — произнесла она. — Мне здесь не нравится. Выведешь меня отсюда? Прямо сейчас? Спасибо… спасибо, — минутное молчание, а потом: — Хорошо. Конечно, как скажешь. Я передам твои слова… Мы ведь ещё увидимся? Хорошо… хорошо…
Она медленно разомкнула веки, зевнула, повернула голову и посмотрела на Марину, у которой глаза блестели от слёз. Губы Капельки дрогнули, сложились в улыбку.
— Мама? — её голос был слаб. — Не надо плакать. Я ведь вернулась. Зоя вывела меня из темноты.
В достаточно удалённом от периметра доме на кухне плакала женщина в цветастой кофте. Её звали Маргарита. Двойной подбородок, объёмная грудь, пышная причёска — про таких, как она обычно говорят «кровь с молоком» или «женщина в теле». Многие считали Маргариту настоящей красавицей, хотя некоторые и отмечали слишком уж нездоровую любовь к украшениям: колечки и перстни на каждом пальце, браслеты, вычурные серёжки, яркие заколки, бусы, брошки… Ну да, всё это было её слабостью. Как и любовь к животным.
Вместе с Маргаритой на кухне сидела соседка Валентина — худая невзрачная женщина с жиденькими волосами, собранными на затылке в пучок. Подруга пыталась успокоить Маргариту, но получалось у неё плохо. Учитывая обстоятельства, ей самой требовалось утешение.
— Бибочка, — всхлипывала Маргарита. — Собачка моя… Ну зачем она туда побежала? А теперь её нет… Она погибла! Я сердцем чувствую, что погибла.
— Биба смелой была, — траурным голосом сказала Валентина.
Маргарита кивнула.
— Да, да, очень смелой. Знаешь, она однажды на огромного пса бросилась. Тот гавкнул на меня, а Бибочка зарычала и набросилась на эту зверюгу. Прям взяла и набросилась! Меня защищала. Представляешь, Валь, моя малышка здоровенного пса прогнала! А теперь её нет…
С домашними питомцами Маргарите не везло. Попугайчика как-то завела — сдох через месяц по непонятным причинам. Кошку — машина переехала. Другая кошка исчезла неизвестно куда. После таких несчастий Маргарита долго не решалась заводить очередного питомца, но два года назад всё же пошла на риск и взяла у знакомой очаровательного белого щеночка. Назвала Бибой. Год прошёл, два, и Маргарита поняла, что злой рок больше её не преследует. Болонка жила и радовалась своей собачьей жизни.
До сего дня.
— Это какое-то проклятие, — хлюпала носом Маргарита. — Биба погибла, нет больше моей собачки. Пустыня эта чёрная… Почему всё это с нами случилось? Мне кажется, Валь, что я с ума сошла и мне всё это мерещится. Так и представляю: лежу в психушке, а вокруг санитары в белых халатах. И весь этот кошмар только в моей голове.
— Я тебя понимаю, — тоже едва не плача, заверила Валентина.
— Хочу, чтобы вся эта жуть прекратилась! Хочу, чтобы Бибочка была жива. Хочу увидеть Мишеньку! Хочу, чтобы всё было как раньше!..
Ещё утром она считала себя самой счастливой женщиной на свете. Месяц назад познакомилась с Мишей. Он был моложе её на восемь лет. А красавец какой! Она считала, что ему бы с такой внешностью в фильмах сниматься, причём в главных ролях. Роль благородного рыцаря ему очень подошла бы — так и представляла его себе в сияющих доспехах, на белом коне. Маргарита была уверена, что в свои сорок три она, наконец, встретила мужчину своей мечты. Он цветы ей дарил, стихи читал. Очень галантный, ну просто очень. Одна беда — женат. Правда с женой не жил и терпеть её не мог, и мечтал развестись. А эта стерва деньги требовала, говорила, что не подпишет никакие бумаги, пока на её счету не будет полмиллиона рублей. Вот же подлая тварь! Маргарита ни разу не видела эту дрянь, но ненавидела её всем сердцем. И она готова была помочь небогатому Мише с разводом. Этим субботним вечером у них с возлюбленным намечалось свидание в кафе в Шатуре. С собой она намеревалась привезти все свои сбережения, плюс сумму, которую взяла в кредит в банке. Маргарита так и предвкушала, как обрадуется Мишенька.
А теперь…
Прямо сейчас, в эту самую минуту, возлюбленный ждёт её в кафе. Ждёт, надеется, с волнением поглядывает на дорогие наручные часы, которые она ему подарила.
Ждёт.
А она здесь.
Непонятно где.
Проклятие какое-то!
— Мишенька, — с новой силой зарыдала Маргарита. — Бибочка…
Глава восьмая
Капелька допивала уже вторую чашку чая и доедала третью шоколадную конфету. Марина смотрела на дочку так, словно не видела её очень долгое время и сильно соскучилась.
У Бориса не выходили из головы слова девочки: «Зоя вывела меня из темноты». Он больше не задавался вопросами, вроде «как такое возможно?» Время таких вопросов осталось в прошлом. Теперь же приходилось принимать всё, как есть. Изумляться, но принимать.
— Ты разговаривала во сне, — сообщил он Капельке, задумчиво разглядывая чаинки в своей кружке.
Марина посмотрела на него с укором, мол, пускай ребёнок сначала чаю попьёт, в себя придёт, а разговоры подождут.
— Это был не сон, — заявила Капелька. — Не-а, вовсе не сон. Я на самом деле бродила в темноте. Ходила, ходила, на стены какие-то натыкалась. Страшно было.
Она потянулась к очередной конфете в коробке, поглядела на маму вопросительно — видимо та, как поборник здорового образа жизни, ограничивала дочку в большом количестве сладкого.
— Я спедалирую ещё конфетку?
— Ешь, ешь, — разрешила Марина.
Капелька взяла сладость, съела, глотнула чаю.
— Ма, а из самовара чай вкуснее, чем из чайника, правда?
Марина улыбнулась.
— Правда, золотко, правда.
— А я всегда это говорил, — поддержал Виталий. Он сидел, откинувшись на спинку стула, крутил в руке кусочек сахара.
Капелька покосилась на окно, вздохнула.
— Я даже не знаю, как там очутилась. Ну, в той темноте. Сидела себе на диване, смотрела телевизор — как раз начинался мультик про фиксиков — и вдруг телевизор взял, да перестал работать. Голова почему-то заболела. На улице что-то загрохотало. А потом я очутилась в темноте. Только что на диване сидела, а тут… — она глотнула ещё чаю. Помолчала. — И тихо там было. Совсем-совсем тихо, как в космосе. Помнишь, мам, ты говорила, что в космосе вообще никаких звуков нет? Так вот в этой темноте тоже не было звуков. Я испугалась, но потом подумала, что это сон. Мне часто сны снятся, правда, они цветные и красивые, а этот не был цветным и красивым. Но потом я поняла, что не сплю. Не знаю как, но поняла.