Изнемогая от усталости, он осторожно опустил труп в могилу, зашептал лихорадочно:
— Прости, прости, тётя Ира, прости. Прости за то, что был таким уродом. За то, что не приезжал, редко вспоминал… — он запнулся, больше не в силах вымолвить ни слова.
Стиснув зубы, закопал могилу, сделал холмик, подравнял края.
— Крест нужен, — раздался мужской голос.
Борис оглянулся. На дорожке возле дома стоял молодой мужчина в серой толстовке. Тот самый, что вчера Гене в морду заехал. Гена, кажется, Бананом его называл.
— Я сделаю крест, — пообещал Банан. — Прямо сейчас и займусь. У меня и материал есть и инструмент. Тётя Ира хорошей женщиной была. Она как-то мне сильно помогла. Хороший для неё крест сделаю.
— Спасибо, — кивнул Борис. — Но нужно два креста. Мужа Анфисы ещё похоронить нужно.
Банан дёрнул плечами.
— Два так два. Сделаю.
Он развернулся и пошёл по дорожке к калитке, а Борис сел на корточки возле могилы. Ему хотелось сказать какие-то правильные слова, но в голову лезла только какая-то банальная чушь. Лучше уж никаких слов. Она встал, посмотрел на лопнувшие кровоточащие мозоли и подумал, что в ближайшее время ему непросто будет играть на гитаре. От этой мысли из груди начал рваться истеричный смех, но Борис сдержал его, крепко сжав ладони в кулаки и ощутив прилив щиплющей боли.
Глава десятая
Кирилл Марков, которого некоторые называли Бананом, выбрал в сарае подходящие бруски, сложил их на верстак. Он был рад заняться делом, даже таким невесёлым, как создание крестов на могилы. Всё что угодно. Лишь бы от того, что творилось вокруг отвлечься.
Отмерил рулеткой нужную длину, сделал карандашом отметки.
В отличие от Гены, с его скудной фантазией, у Кирилла было несколько версий случившегося: фантастические, вроде научного эксперимента, похищения инопланетянами, испытания нового оружия, массового гипноза. И мистические: колдовство, происки тёмных сил. Какая из версий более логична, Кирилл не мог определиться. Вчера склонялся к фантастическим версиям, ночью к мистическим, а сейчас сделал паузу в домыслах и просто работал.
Он собирался смастерить три креста. Ещё один для Гениной тёщи — тот ведь кричал вчера, что она скончалась. Гена, конечно, мразь конченая, но тёща-то не виновата, что у неё такой зятёк. Будет ей крест на могилку.
Кирилл сделал отметки на всех брусках, взял ножовку и принялся пилить. Ему нравилось, как пахнут опилки. Этот запах ассоциировался у него с победой. Однажды он одержал колоссальную победу, избавившись от пристрастия к наркотикам, и столярное ремесло сыграло в этом не последнюю роль.
На наркоту его подсадила сероглазая Эльза, девушка, в которую он влюбился до умопомрачения. Она была странной, не от мира сего, некоторые говорили, что по ней психушка плачет, но Кирилл считал её просто идеальной. Ему нравилось, что Эльза на всё смотрит с каким-то удивлением, будто видела это впервые, как ребёнок только-только начинающий сознавать и познавать мир. Нравилось, что ей было абсолютно плевать, что про неё говорят люди. Она носила яркие футболки, красила волосы в вызывающе фиолетовый цвет и гордилась своими татуировками на предплечьях — причудливый коллаж из копий наскальной живописи пещерных людей и маленькая, но необычайно реалистичная оса.
Кирилл сошёлся с ней как-то очень легко, и со временем ему стало казаться, что они были знакомы всю жизнь. Она могла часами рассказывать ему о хоббитах, гномах, эльфах и прочих волшебных существах. А он слушал её завороженно, ловил каждое слово. Кирилл не верил в волшебных существ, как верила в них Эльза, но спорить и переубеждать любимую даже и не думал. Он обожал её голос — иногда восхищённый, словно она, полностью погрузившись в мир своих фантазий, созерцала нечто удивительное, а иногда яростный, будто вела бой с внутренними демонами. Сероглазая Эльза не признавала полутонов, ей претили однообразие и скучная обыденность.
Выпив воды из пластиковой бутылки, Кирилл сделал небольшой перерыв. Все бруски уже были напилены, оставалось выдолбить выемки, просверлить отверстия под шурупы, обработать наждачной бумагой и морилкой.
Он уселся на табурет, посмотрел на мотоцикл у стены, на бензобаке которого фиолетовыми буквами было написано «Эльза».
Эльза, Эльза, Эльза…
Почти всё, что она делала, Кирилл воспринимал восторженно, однако было и то, что его тяготило. Ко времени их знакомства Эльза уже два года сидела на игле и деньги на наркотики зарабатывала, торгуя своим телом. Она считала это чем-то естественным и совсем не постыдным. У неё было несколько постоянных клиентов, которых возбуждала её вызывающая эксцентричность. Повлиять на Эльзу Кирилл не мог — это то же самое, что пытаться разгонять тучи силой мысли. Приходилось принимать всё как есть — сначала с презрением к себе из-за бездействия, а потом уж со смирением. Он даже умудрился обмануть свою совесть убеждением, что любимого человека нужно прощать за всё, чтобы тот ни делал.
Кирилл глотнул ещё воды и вернулся к работе. Через минуту засадил занозу в ладонь. Фыркнул: вот же дятел! Позорище. Занозы — бич новичков, а он, как-никак, столяр со стажем.
Заноза.
Острая, как игла шприца.
Он не отказался, когда Эльза предложила ему попробовать наркоту. Предложила со словами: «Так мы станем лучше понимать друг друга». Раньше Кирилл только травку покуривал, а тут тяжёлый наркотик. Скоро он уже крепко сидел на игле и, кажется, действительно стал лучше понимать Эльзу, хотя до этого считал, что и так её отлично понимает. И, разумеется, он по-прежнему ни в чём не винил любимую девушку.
У Эльзы возникли проблему с жильём из-за отчима, и она перебралась в деревенский дом Кирилла. Поначалу всё было хорошо: проводили много времени за просмотром фантастических фильмов, кололись, ездили в город на тусовки, мечтали приобрести крутой байк, как у ребят из «Сынов анархии». А потом с Эльзой что-то неладное начало творится. Она стала молчаливой, угрюмой. Могла застыть на одном месте, уставиться в стену и стоять так по несколько минут. И свои любимые фильмы теперь смотрела отстранённо, будто её сознание в это время было где-то далеко. Однажды Кирилл застал Эльзу во дворе, она ползала на коленях, расчищала землю ладонями, находила какие-то песчинки и складывала их в банку. При этом бормотала:
— Я чувствую… что-то плохое в этой земле… я чувствую…
Кирилл попытался поднять её, отвести в дом, но она завизжала, расцарапала ему руку ногтями.
— Отстань, отстань! Не подходи ко мне! Я должна очистить землю от этой гадости! Неужели ты не чувствуешь?
Она успокоилась лишь спустя пару часов. Даже извинилась за своё поведение, сказала, что была не в себе. Тем же вечером ушла из дома и объявилась лишь через три дня. Кирилл переживал за неё, насколько позволял замутнённый наркотиками разум, но опять-таки не упрекал, не пытался что-то изменить, не говорил себе и ей «хватит».
Эльза, Эльза, Эльза…
Девушка, в чьих глазах поселилась поздняя осень.
Кирилл зачистил наждачной бумагой бруски, взял со стеллажа на стене отвёртку, коробку с шурупами. Правильно было бы бруски склеить эпоксидной смолой, но смола сохнет долго. Ну, ничего, шурупы тоже сгодятся. Он знал способ, как сделать так, чтобы их не было заметно.
Эльза исчезла поздней осенью, в ноябре. Ушла вечером в очередной раз из дома и не вернулась. Погода в те дни была поганой — дождь со снегом, холодный ветер. Слякотное ненастье царило и в сознании Кирилла. Разыскивая Эльзу, он пребывал в непрерывном муторном состоянии. Побывал у всех знакомых, но никто её не видел. Кирилл занимал деньги, покупал наркотик и снова бросался на поиски. Однажды обнаружил себя на железнодорожной платформе в ста километрах от Белой Дали. На лбу — кровоточащий порез, брюки мокрые. И он совершенно не помнил, что случилось, и как здесь очутился.
Эльзу обнаружили через восемь дней, после того, как она ушла из дома. Её труп лежал в канаве возле шоссе неподалёку от Шатуры. В полиции Кириллу сообщили, что девушку, судя по всему, сбила машина — травма головы, переломанные кости. Водителя ищут.
Искали.
Не нашли.
Кирилл скрепил бруски шурупами, ещё раз прошёлся наждачной бумагой. Неплохо получилось, аккуратно. Три одинаковых креста. Теперь оставалось лишь обработать их морилкой — у него было главное правило: всё делать на совесть.
После гибели Эльзы Кирилл совсем потерял себя. Продал всё, что можно было продать. Его ломало, порой он не отличал бред от реальности. Иногда ему мерещилось, что Эльза рядом, её голос часто звучал в голове. Он бродил по деревне, скулил, выпрашивал у всех деньги в долг. Однажды украл в магазине шмотки, продал, купил дозу.
Как-то Кирилл забрался в дом соседки тёти Иры, заранее убедившись, что она куда-то ушла. Он судорожно складывал в большую спортивную сумку всё, что казалось ему хоть немного ценным: две, возможно, хрустальные вазы; шкатулка с побрякушками; иконы; на вид антикварные часы. Порылся в шкафах, в тумбочках, мечтая обнаружить деньги, но нашёл лишь горсть мелочи. Принялся копаться в шифоньере, где на полках лежало аккуратно сложенное постельное бельё, но вдруг застыл, услышав строгий голос:
— Хватит, Кирилл!
В дверном проёме стояла тётя Ира. У Кирилла возникло искушение схватить что-нибудь тяжёлое, подойти к ней и ударить по голове. Изо всех сил ударить, чтобы сразу насмерть! Но он колебался.
Тётя Ира вошла в комнату. Она как будто совсем не боялась.
— Ещё не надоело так жить? Ты ведь сдохнешь, если не остановишься… Впрочем, тебе это, наверное, уже не раз говорили, — она помолчала. — Сядь за стол. Сейчас ужинать будем. И у меня к тебе есть предложение.
Кирилл обессиленно уселся на стул, обхватил голову руками. Он не мог поверить, что только что собирался убить эту пожилую женщину, которая всегда была к нему добра. Никогда ещё он так не презирал себя, ему хотелось убежать в лес и повеситься, чтобы разом прекратить все страдания. Без него ведь всем будет лучше. Всем! Он разрыдался.