— «Здесь соприкасаются миры», — процитировал Борис приятеля.
Виталий скорчил гримасу.
— Точно. Вот миры и соприкоснулись. Как вчера сказал Гена: «случилась хрень».
— Боюсь, случится ещё большая хрень, — Борис взглянул на тусклое светило в сером небе. Он с тревогой ожидал наступление сумерек. — Из головы не выходит та собачонка. Ещё эти чёрные силуэты, непонятный сон Капельки…
— Ты веришь, что она действительно видела твою сестрёнку?
— Я не знаю, Виталь, — натужно произнёс Борис. — Не знаю, чему верить. Наверное, верю. Но тут что-то не так.
Виталий фыркнул и развёл руками.
— Да здесь, Борь, вообще всё не так. Куда ни глянь, сплошное унылое «всё-не-так».
— Я имел в виду сон Капельки.
— Она уверена, что это не сон. И я в этом уверен, — твёрдо заявил Виталий.
Борис долго молчал, потом изрёк едва слышно, словно обращаясь к самому себе:
— Зоя исчезла много лет назад, и я свыкся с мыслью, что она мертва. Слишком свыкся. Да, Капелька видела её живой и не повзрослевшей, но… Ну не могу я просто взять и поверить, что Зоя жива. Очень хочу, но не могу. Это даже как-то подло с моей стороны. Если Зоя жива, то где она, чёрт возьми? Вокруг ведь только чёрный песок, пустыня.
— Но ночью что-то происходит, — резонно заметил Виталий. — Возможно, когда стемнеет, мы получим кое-какие ответы.
Борис мрачно поглядел на приятеля.
— А ты не боишься этих ответов?
— Очень боюсь, — признался Виталий, — но неопределённость меня пугает ещё больше.
Дальше они шли молча. Процессия сдвинулась впритык к дворам, тем самым сокращая путь. На то, чтобы обойти деревню, понадобилось больше часа. Возле алтаря многие осенили себя крестным знамением, поклонились и произнесли почти дружно:
— Во имя Отца!
Баба Шура вынуждена была признаться, что у неё сильно разболелись ноги и на следующий круг просто не хватит сил. Две женщины тоже заявили, что дальше идти не смогут. Но ведь договаривались сделать три круга? Первый — во имя Отца. Второй — во имя Сына. Третий — во имя Святого духа. И как же теперь быть? Выход нашёлся. Решили, что неважно, сколько людей выдержат весь путь — ну в самом деле, не тащить же крепким и здоровым на себе измождённых и больных? Главное, чтобы хотя бы несколько человек прошли все три круга, и тогда крестный ход можно считать состоявшимся. А измождённые будут ждать здесь, возле алтаря.
Баба Шура отдала икону Кеше.
— Пройди этот путь за меня, сынок.
Тот с пылом пообещал, что пройдёт.
Люди снова двинулись в путь. Это больше походило на траурную процессию, чем на крестный ход. Борис решил, что для него двух кругов будет достаточно. Нет, он не устал, просто надоела эта однообразная ходьба.
Вот и Капелька сошла с дистанции, заявив, что хочет попить берёзового сока. Марина, не желая выпускать дочку из вида, отправилась вместе с ней в зелёный дом. Ещё трое безнадёжно отстали от процессии и, потоптавшись в раздумье, посоветовавшись друг с другом, вернулись к железной дороге.
Когда второй круг был завершён и все громко сказали: «Вои имя Сына!» Борис обратился к Виталию:
— С меня хватит.
Тот, прищурив глаз, почесал бороду, а потом кивнул.
— Да, пожалуй, с меня тоже. Думаю, долг перед обществом мы выполнили сполна.
Валерий с Вероникой хотели было пройти третий круг, но в последний момент передумали — слишком уж устали.
Начавшийся с таким энтузиазмом крестный ход превратился в шествие пятерых наиболее стойких. Третий круг они завершили, когда начали сгущаться сумерки. Дружно сказав: «Во имя Святого духа!» все отправились по домам.
Глава одиннадцатая
— День прошёл, а я всё жив, — буркнул Борис, процитировав слова из песни, которую исполнял Анатолий Крупнов.
— Кстати, я засёк, — сказал Виталий, — день тут длится десять часов, как и ночь.
Они сидели за столом на веранде. Виталий курил трубку, Борис лениво водил ложечкой в кружке с почти допитым чаем.
Сумерки полностью скрыли горизонт. Недвижимое светило в небе достигло предела тусклости. Из дома иногда доносился звонкий голос Капельки. После ужина Марина с дочкой и Валерий с Вероникой собрались в гостиной и теперь о чём-то разговаривали в свете керосиновой лампы.
Борис одним глотком допил чай и уже собирался отправиться в дом, но вдруг застыл, едва поднявшись с лавки.
Шелест. Снова этот звук, словно сухая листва шуршала.
— Кажется, начинается, — поморщился Виталий.
Борис подумал, что лучше бы он молчал. Приятель произнёс эти слова так обречённо, будто с жизнью прощался.
В пустоши замелькали тени. Сумерки оживали. Вдалеке прокатывались песочные волны, будто кто-то колыхал исполинское чёрное покрывало. Шелест усилился, а потом всё резко стихло. Тени и волны исчезли. Пустыня снова стала похожа на мрачный фотоснимок.
Из дома вышли Марина с Капелькой. Валерий и Вероника остались в гостиной — будто испуганные зверьки они настороженно глядели в окно, держа друг друга за руки.
Тишина. Тяжёлая тишина. Борис чувствовал, как она давит, стискивает невидимыми лапами, мешает дышать. И даже сердце замерло, и мысли как будто застыли под гнётом абсолютного беззвучия. Но одна мысль всё же ворочалась в голове: «Эта тишина перед чем-то! Она, как занавес, который вот-вот поднимется!»
И занавес поднялся.
Тишина словно бы схлынула, её жуткое давление прекратилось. Под аккомпанемент монотонного шелеста в сумерках начали появляться люди. На этот раз не тёмные силуэты с размытыми очертаниями, а вполне чёткие фигуры людей. Мужчины, женщины, дети… Из было сотни. Они возникали словно бы из ниоткуда, подходили к периметру и застывали, как будто не в силах пересечь границу.
— Люди из пустыни! — выдохнула Капелька. — Те, о ком Зоя говорила.
Марина крепко прижала её к себе — так ребёнок прижимает плюшевого мишку, когда страшно. Виталий выронил дымящуюся трубку и даже не заметил этого. Он открывал рот, силясь что-то сказать, но не мог выдавить и звуки.
Борис поймал себя на том, что сжимает кружку настолько сильно, что она вот-вот лопнет. Он сделал глубокий вдох, медленный выдох, затем спустился с веранды и встал рядом с Мариной и Капелькой.
В пустыне позади сумрачных фигур начали появляться фосфоресцирующие мазки. Это было похоже на излучающие бледный зеленоватый свет ручейки, которые возникали и исчезали на чёрном песке. Тот там фосфоресцирующая ленточка мелькнёт, тот тут.
Раздался голос:
— Мы пришли, чтобы вам помочь… Вам всем… Не нужно нас бояться… Без нашей помощи вас ждёт смерть… Мы желаем вам добра… Верьте нам…
Голос был громкий и какой-то шелестящий. Он походил на шум ветра в трубе. Этот голос доносился словно бы сразу отовсюду и было неясно, женский ли он, мужской ли.
— Мы не причиним вам зла… Идите к нам… Не бойтесь нас, не бойтесь…
Деревенские выходили со своих дворов, кто-то глядел на людей за периметром с надеждой, кто-то со страхом и недоверием. Прапор топтался возле калитки. Маргарита с Валентиной проследовали мимо дворов и застыли на дороге, глядя на будто бы выросший в пустоши частокол из людей. Гена прильнул к окну. Он бормотал возбуждённо:
— Что за хрень? Что, мать вашу, это за хрень?..
Баба Шура шептала слова молитвы, выглядывая из-за низенькой ограды. Кирилл медленно приближался к границе пустоши, но потом остановился, не дойдя метров десять. Кеша сидел на скамейке возле своего дома, улыбался и шептал:
— Наконец-то, наконец-то… Ты ведь там, мама, я чувствую… Ты там…
— Не бойтесь нас, — продолжал громко шелестеть голос. — Идите к нам… к нам… Мы хотим помочь…
Борис вышел со двора, посмотрел влево, вправо. Пустынные люди растянулись по всему периметру, но, похоже, самое большое их скопление было здесь, на границе поля и чёрного песка. Он осторожно, пытаясь усмирить внутреннюю дрожь, пошёл вперёд. За ним последовал Виталий. Марина с Капелькой остались у ворот.
— Мы вам поможем… — звучало в сумрачном пространстве. — Мы не хотим, чтобы вы погибли… Примите нашу помощь… Идите к нам… к нам…
Борис приближался к этим людям медленно, словно опасаясь наступить на мину. Теперь он мог хорошо их разглядеть и то, что видели его глаза, ему вовсе не нравилось. Люди за периметром дружно открывали и закрывали рты, словно участники огромного хора. Их голоса звучали в унисон и, казалось, что это один единственный громкий шелестящий голос.
— Идите к нам… идите… Не бойтесь нас…
Люди выглядели абсолютно бесцветными, и сумерки тут были ни при чём. Они казались персонажами из фильмов начала двадцатого века, когда качество плёнки оставляло желать лучшего. Монохромные люди, мрачные, как древние надгробия. А их глаза… У Бориса возникла ассоциация с пустыми тёмными обезвоженными колодцами. Эти глаза пугали, от них хотелось отвести взгляд и забыть об их существовании.
— Мы поможем вам… Примите нашу помощь… Идите к нам…
Борис обратил внимание, что многие люди были облачены в одежды ушедших эпох. Какие-то сюртуки, камзолы, вычурные платья, рубахи с манжетами, костюмы с кружевными оборками. А кто-то был в драных кафтанах, в нищенской рванине. Он заметил с десяток человек в военной форме, которую, пожалуй, носили солдаты ещё при царе Горохе. Были люди в морской форме, волне современной.
— Идите к нам… Все идите к нам…
Деревенские потихоньку собирались в поле, но идти к бесцветным людям никто и не думал.
— Ты веришь им? — прошептал Виталий.
Борис перевёл на него взгляд, нахмурился.
— Кажется, нет. Не знаю. Они жуткие.
— Согласен, жуткие. Но ведь твоя сестра сказала, что мы не должны их бояться, помнишь?
Борис ничего на это не ответил. Он был в полном смятении. Да, Зоя, якобы, сказала, что их не нужно бояться — Капелька исправно передала её слова. Но он глядел сейчас на этих людей, и они казались ему демонами из страшных снов. И его одно радовало: они, очевидно, не могли пересечь периметр. А сам он к ним подходить не собирался. Ни за что!