Марина посмотрела ему в глаза.
— Просто страшно чувствовать себя никчёмной, Виталь. Хочется что-то сделать, помочь, а в голове ни единой разумной мысли, — она помолчала и добавила: — Дура я, да?
— Не больше, чем все мы.
Глава тринадцатая
Ладони болели, словно в них вонзались сотни крошечных иголок. Маргарита уже пятый раз мыла руки в тазу с водой и ругала себя за то, что вышла за периметр и прикоснулась к Бибе. Идиотка! Видела ведь, что с собакой что-то не так. Чувствовала. В этом вся она — действовать вопреки здравому смыслу. Ну и антидепрессанты, которые приняла ещё днём, поспособствовали. Когда познакомилась с Мишей, отказалась от них, и очень этим гордилась, но нынешним днём как-то машинально, бездумно приняла их. Что поделаешь — обстоятельства. Такие же поганые обстоятельства, как тогда, когда она уличила мужа в измене. Или когда разочаровалась в Церкви Свидетелей Иеговы, адептом которой была два года. Или когда домашние питомцы умирали или пропадали.
Всегда обстоятельства.
И всегда антидепрессанты.
Однако нынешние обстоятельства похуже прочих будут. Это просто край какой-то!
— Больно, — жаловалась она. — Валь, посвети, пожалуйста.
Валентина поднесла ближе к тазу керосиновую лампу. Маргарита с ужасом уставилась на свои руки. На пальцах сейчас не было ни привычных колечек, ни перстней, зато на них, как и на ладонях, темнели пепельно-серые пятна. И они, кажется, увеличивались в размерах.
— Это просто ожоги, — сказала Валентина, но в голосе её сквозила неуверенность.
— Ожоги? — истерично взвизгнула Маргарита. — Откуда им взяться, а? Ну откуда? Я всего лишь Бибу на руки взяла! Почему ты меня не остановила, Валь? Почему никто меня не остановил?
— Я пыталась, — обиженно напомнила подруга. — И другие, кстати, тоже пытались.
— Да, да, — скривилась Маргарита. — Это я такая идиотка. Сама виновата. Прости, Валь… — она вдруг тяжело задышала. — Ох!.. Что-то мутит меня… мутит…
Её вырвало в таз. Когда рвотные позывы прекратились, Валентина вытерла ей губы и подбородок полотенцем.
— Легче?
— Не знаю, Валь. Не уверена. Мне бы прилечь.
Валентина проводила ей до кровати, уложила, накрыла покрывалом. Коснулась лба Маргариты и поняла, что у той начинается жар.
— Сейчас я тебе парацетамолу дам, — сказала Валентина тоном, с каким обычно обращаются к захворавшим детям. — А потом мы смажем твои ладони кремом от ожогов. У меня как раз есть такой, на основе облепихи. Вот увидишь, Марго, скоро тебе полегчает.
Лучшими подругами они стали восемь лет назад, после того, как Маргарита заступилась за Валентину.
Муж Степан часто кричал на Валентину, когда был пьян. Иногда за волосы таскал, порой бил. А «Серая мышка», как её некоторые называли в деревне, терпела. Обычно пьяный муженёк устраивал разборки в доме, но в тот июльский день он принялся лупить жену во дворе. Стиснув зубы, она пыталась уползти от него, а тот отвешивал ей смачные оплеухи, пинал ногами. Поводом для его агрессии стало подозрение, что жена с кем-то на работе замутила. Степан сам же придумал эту глупость и сам же в неё поверил, как уже было не раз.
Соседи выглядывали из окон, но никто и не подумал прийти на помощь Валентине. Кто-то трусливо спрятался за подлыми правилами «бьёт — значит любит. Мужик всегда прав». Некоторые, такие как Гена, посчитали, что это не их дело.
Однако, как выяснилось, кое-кому всё же было до этого дело.
Во двор буквально влетела Маргарита и в руках она держала полено, которое, не раздумывая, обрушила на спину Степана. Отступила, глаза её пылали, как у яростной валькирии.
— Ну что, урод! — выкрикнула она. — Давай, ударь меня! Сегодня же в тюрьме окажешься! Я долго всё это терпела, но моё терпение кончилось!
Степан как будто даже протрезвел. Он был растерян. Силился что-то сказать, но из глотки вырвалось что-то совершенно невнятное.
Маргарита держала полено так, словно собиралась нанести очередной удар.
— Слушай внимательно, гадёныш… — прошипела она. — Если ещё раз ударишь жену или хотя бы голос на неё повысишь, я про тебя расскажу своему другу, полковнику полиции. Он ради меня всё сделает. Скажу, чтобы он тебя посадил — посадит, будь уверен! А ещё позаботиться о том, чтобы в тюрьме тебе пришлось несладко! Ты всё понял?
Трусливый по жизни Степан начал было оправдываться, но потом развернулся и как побитая собачонка заковылял в дом. Маргарита отбросила полено, помогла Валентине подняться, пригласила к себе выпить ромашкового чаю для успокоения.
Всё это было ну очень неожиданно. От кого угодно Валентина могла ожидать заступничества, но только не от этой вечно витающей в облаках любительницы украшений, которая вместо обычного «спасибо» всегда говорила «благодарю», а вместо «здрасьте» — «приветствую вас». Но факт остаётся фактом — заступилась, посрамив равнодушных соседей. За чаем Маргарита созналась, что нет у неё никакого друга полковника полиции, увы. Услышав это, Валентину разобрал смех — сначала нервный, а потом уж и весёлый. Марго смеялась вместе с ней.
Степан с тех пор присмирел. Нет, пить меньше не стал, однако находил в себе силы не устраивать больше дебоши. Возможно, рано или поздно сорвался бы, но через полгода после той стычки с Маргаритой он утонул в местном пруду — под лёд провалился.
А Маргарита с Валентиной сдружились, хотя по характеру отличались друг от друга, как жаркий летний день от пасмурной осенней ночи. Маргарита была до крайности доверчивой и часто попадала из-за этого в неприятности. А Валентина всегда словно бы по течению плыла и опасалась любых перемен.
Впрочем, их дружба стала для Валентины ещё и постоянным переживанием за подругу.
Переживала, когда та попала под влияние Свидетелей Иегова. Когда Марго с мужем рассталась. Когда чёрные риэлторы подругу обмануть пытались и им это почти удалось. А недавно Маргарита с этим Мишей познакомилась, влюбилась и даже собиралась отдать ему большую сумму денег, чтобы тот с женой развёлся. Ну ведь понятно же, что он альфонс и жулик, которые после получения суммы просто-напросто исчезнет, оставив несчастную наивную женщину страдать. И Валентина пыталась убедить в этом подругу, но когда та что-то втемяшит себе в голову, переубедить её просто невозможно.
Теперь все эти переживания казались Валентине ничтожными, в сравнении с нынешней тревогой. Она глядела на Маргариту, и у неё сердце разрывалось от жалости. А ещё её очень пугали эти серые пятна на руках подруги. Что это за мерзость такая? Что-то заразное? Если так, то не передалась ли уже эта зараза ей, Валентине?
В любом случае, бросать подругу она не собиралась. Суждено помереть — помрут вместе.
С улицы доносился шелест:
— Мы хотим помочь… Идите к нам… Мы не желаем вам зла…
— Твари, — прошептала Валентина, после чего отправилась за таблетками и облепиховой мазью.
У Кирилла было одно желание: чтобы эти люди поскорее заткнулись. Шелестящие голоса, словно щупальца проникали в мозг и елозили там, елозили. Ему казалось, что он слышал их раньше, когда был зависим от наркотиков. Тогда они тоже призывали, уговаривали, делали его безвольным.
Подлые голоса, лживые.
— Примите нашу помощь… Мы желаем вам только добра…
Ну да, конечно. Ничего нового. Поверить этим голосам — значит сломаться. Сломаться, как часы, у которых стрелки дёргаются, но не ходят. Их обещания сродни блеску игры шприца, сродни расползающемуся по венам тёмному мороку. Кирилл боялся этих голосов, потому что был слаб. Да, он изменился, когда избавился от зависимости, но внутри него оставалась червоточина искушения, то, отчего не избавят все реабилитационные центры мира.
Он вышел из своей мастерской, погрузил голову в бочку с водой, подождал, пока лёгкие не начало жечь от нехватки кислорода, а в голове не завыла тревожная сирена, а потом выпрямился, фыркая и отдуваясь. Какое-то время он чувствовал себя почти нормально, а затем шелестящие сумерки навалились на него с новой силой.
— Вы должны верит нам… Без нашей помощи вы погибните…
Не эти ли голоса говорили ему, что он непременно погибнет, если не достанет очередную дозу наркоты? Не они ли подталкивали ударить тётю Иру по голове чем-нибудь тяжёлым — так, чтобы сразу насмерть?
Кирилл вышел со двора, посмотрел на людей за периметром. Эльза как-то купила книгу с гравюрами, на которых были изображены ведьмы и демоны, и ему казалось, что он сейчас глядит на жутких готических персонажей тех самых гравюр. Зачем они явились? Забрать души выживших? Ему такая версия представлялась очень даже верной.
Он заметил среди бесцветных девушку. Сердце ёкнуло: Эльза!.. Нет, всего лишь похожа. Почудилось. Та, которую он любил, давно мертва, её кости лежат под слоем земли на кладбище.
— Идите к нам… Мы поможем…
Совсем стало невмоготу слушать эти голоса. Спрятаться от них в доме? Нет, сидеть в четырёх стенах ещё хуже. Лучше пройтись по деревне, посидеть на скамейке под каким-нибудь деревом. В центре круглой территории как будто всё как раньше, там можно хотя бы на несколько секунд забыться.
Он сунул руки в карманы толстовки и зашагал к домам, в окнах которых теплился свет керосиновых ламп и свечей.
Самолёт не упал! Всё это оказалось лживой хренью!
— А я ведь чувствовал, — сказал Гена мёртвой тёще. Он расхаживал по комнате на втором этаже своего дома с выключенным фонариком в руке. — Да, Анастасия Марковна, чувствовал! Всё это лживая хрень! Меня, корова жирная, не так просто провести!
Была бы тёща жива, она сказала бы, что он врёт, указав на его мокрые штаны.
— Ну да, струхнул чуток, — словно оправдываясь, произнёс Гена. — Это ведь нормально, любой струхнул бы, — он издал нервный смешок. — Но теперь я в норме. Им больше меня не провести, — склонился над лежащей на полу женщиной, выкрикнул со злорадством: — Слышишь, Анастасия Марковна? Меня! Больше! Не! Провести! Я тебе не какое-то там дурачьё! — указал на окно фонариком. — Нет, нет, жирная, не дурачьё, как все они! Если кто и выживет, так это я! А знаешь почему? Ну, давай, скажи, скажи?.. Не можешь? Тогда я скажу, — постучал кулаком по своему лбу. — Потому что я умный! Всё просто, да? Дурачьё подыхает, умные — выживают!