Впрочем, в следующую секунду Борис забыл и про искорку надежды и про вставшую на своё место деталь головоломки. Потому что…
В доме загрохотало — казалось, там носится смерч, круша мебель. Грохот сопровождался надрывным рёвом.
Валентина хотела было нырнуть в прихожую, но в последний момент застыла на пороге, а потом попятилась. Она виновато поглядела на Прапора, Бориса, Виталия, словно говоря: я не могу, не могу, для меня это слишком! Валентина явно боролась со своим страхом, но тот пока побеждал.
В доме продолжало грохотать. В нём как будто ревело и всё крушило какое-то чудовище.
— Какого хрена тут у вас творится? — недовольно выкрикнул Гена.
Он, долговязый Степан Портнов и здоровенный, как буйвол, Фёдор Бирюков подходили к воротам. На дороге между дворами показались ещё две фигуры — Кирилл шёл первым, за ним семенил Валерий.
Гена и его спутники остановились в нескольких метрах от ворот. Он упёр руки в бока.
— Какого хрена, я спрашиваю?
Валентина обратилась к Прапору:
— Я постараюсь её успокоить. Я сейчас…
Переборов страх, она исчезла в прихожей. В тот же миг окно разлетелось вдребезги вместе с рамой. Наружу буквально вылетела Маргарита, хотя от той — кровь с молоком — женщины, что фанатично ухаживала за собой, почти ничего не осталось. Это было серое растрёпанное существо с чёрными провалами глаз. И оно непрерывно дёргалось, словно через тело пропускался электрический ток. Одежда была разорвана, из порезов, полученных от оконного стекла, сочилась похожая на грязь жижа.
Стоя на четвереньках, Маргарита неестественно широко раскрыла рот, из глотки вырвалось шипение, словно на раскалённые угли плеснули водой. По-птичьи угловато, голова повернулась вправо, влево. Синюшный язык облизал губы.
Валентина снова выбежала на крыльцо. Борис с Виталием стояли возле ворот бледные, растерянные. Прапор глядел на Маргариту с недоверием, будто сомневался, что его глаза передают в мозг правильную информацию.
— Что это?! — взвизгнул Гена. — Я вас спрашиваю, что это, нахрен, такое?!
Маргарита выпрямилась, дёрганной походкой пошла вперёд, наткнулась на стену сарая и принялась в неё биться, словно пытаясь проломить своим телом доски. При этом она издавала звуки одновременно похожие на выражение боли и ярости.
— Марго, — жалобно позвала Валентина, медленно спускаясь с крыльца. — Прекрати, Марго, не пугай нас…
Та ударилась ещё пару раз о стену сарая, затем повернулась всем корпусом. Борис заметил в чертах её лица что-то похожее на внутреннюю борьбу. Она словно бы сражалась за остатки своей человечности, и сражение это явно сопровождалось муками. Маргарита вытянула руку, словно прося милостыню.
— Хесс… Хесс, — сорвалось с её губ. А потом в горле заклокотало, и она стала буквально давиться, пытаясь ещё что-то произнести.
— Марго, пойдём в дом, — ласково, как нездоровому ребёнку, сказала Валентина и тоже протянула руку. — Пойдём, прошу тебя.
— Ну же, Маргарита, — поддержал Прапор. — Зайди в дом.
Борис подумал, что это не лучшая идея. А какая хорошая? Запереть её в сарае? Вырвется. Вон как окно выбила вместе с рамой — будто тараном. А сарай не выдержит напора.
— Вы все ополоумели! — завопил Гена. — Я не собираюсь жить рядом с этим… с этой тварью! Гнать её нужно, нахер, отсюда!
— А ну закрой свою поганую пасть! — взорвался Борис. А Виталий наградил Гену взглядом, обещающим прибить урода.
Маргариту снова начало трясти. Дёргаясь и издавая булькающий звуки, она зашагала к воротам. Ладони её при этом конвульсивно сжимались и разжимались, словно в попытке схватить что-то невидимое в воздухе.
— Марго, — уже совсем безнадёжно позвала Валентина.
Прапор отступил к цветочной клумбе, на которой сейчас не было цветов, но лежали прелые листья. Борис с Виталием поспешно ретировались со двора. Гена и двое его спутников пятились.
Остановившись возле ворот, Маргарита напряглась, вскинула голову и заорала — звук походил на гудок тепловоза. Он был настолько мощный, что даже воздух всколыхнулся. Маргарита опустила голову, исподлобья окинула своим тёмным взглядом всех присутствующих, выдохнула «Хесс», затем устремилась вперёд, причём очень быстро.
На её пути оказался Гена. Он мог бы, как это сделали его спутники, податься вправо, влево, но у него, по всей видимости, от страха отключился здравый смысл. Гена продолжал пятиться, с ужасом глядя на приближающееся серое существо. Пятился, пока не угодил в кусты малины возле забора. Он принялся барахтаться, точно муха, угодившая в паутину. Его пронзительный визг был похож на женский:
— Уберите её! Уберите! Не подходи, сука!..
На лице Маргариты вновь появилось что-то похожее на внутреннюю борьбу. Она остановилась в метре от вопящего Гены, затем повернулась и на четвереньках помчалась вдоль ограды.
Со двора выскочила Валентина и побежала за ней. Борис, Виталий и Прапор двинулись следом. Гена продолжал скулить и охать, стараясь выбраться из кустов, страх в его глазах сменился злобой.
На детской площадке Маргарита остановилась, вцепилась обеими руками в стойку качелей. Было похоже, что её тело продолжало рваться вперёд, в то время как руки, повинуясь остаткам рассудительности, крепко сжимали стойку качелей. Маргарита застонала жалобно:
— Хесс… Хесс…
А потом она уже не в силах была держаться. Пальцы расцепились и серое существо, уже совсем мало похожее на человека, помчалось дальше.
В жизни Бориса было много тяжёлых моментов. Например, когда он нёс гроб, в котором лежал отец. Погода в тот день была ясной, лето только начиналось, солнце палило, птицы радостно щебетали. И это его злило. Он внушал себе, что должен в этот момент испытывать умиротворение, ведь, как говорили соседи-утешители, отец отмучился и сейчас находиться в лучшем мире. Однако никакого умиротворения и даже грусти не было и в помине. Только злость. Он ненавидел это яркое летнее солнце, этих птиц. Ему казалось, что вселенной наплевать, что одним хорошим человеком стало меньше. Его бесило, что поставлена жирная точка и то, что было написано до неё, уже не перепишешь, не исправишь. Неся в тот день гроб, он проходил стадию, которую, пожалуй, проходят все, кто потерял близких. Это было острое ощущение несправедливости, осознания, что мир устроен неправильно, потому что в нём существуют рак поджелудочной железы, не дающий никаких шансов, и слёзы на глазах матери.
Сейчас он чувствовал себя так же, как на похоронах отца. Все шли за Маргаритой, но это шествие было не чем иным, как похоронной процессией, проводами в последний путь. И так же, как тогда, всё вокруг вызывало злость. Недвижимый воздух, серое небо и особенно — бледное светило, которое казалось олицетворением равнодушия. В отношении Маргариты жирная точка уже поставлена и ничего не перепишешь. Она обречена. Что может быть хуже, чем глядеть на ещё живого человека и понимать: с ним всё кончено?
Добежав до поля, Маргарита споткнулась о поросшую сухой травой кочку. Упала и дальше поползла на коленях. Никто не пытался догнать её, понимая, что все усилия и уговоры окажутся напрасными. Валентина медленно передвигала ноги и тихонько плакала. Она глядела в землю перед собой — смотреть на подругу не могла, сердце разрывалось.
Возле периметра Маргарита оглянулась, оскалилась, будто говоря: не приближайтесь ко мне, я больше не она! Я — оно!
Борис больше не видел в чертах её лица внутренней борьбы. Чудовище победило. Серое существо пересекло периметр, на четвереньках отбежало метров на двадцать, а потом буквально нырнуло в чёрный песок, но не погрузилось в него полностью. Тело той, кто совсем недавно была женщиной по имени Маргарита, завибрировало и словно бы начало тонуть в песке. Исчезли ноги, руки, туловище. Последним исчезло бледно серое, как рыбье брюхо, лицо, на котором теперь отражалось блаженство. Изнывающее от адских мучений существо словно бы получило дозу морфия, и все страдания остались в прошлом.
За тем, как пропала в песке Маргарита, наблюдали все, не считая бабы Шуры, Марины, Капельки и Вероники.
Кеша стоял неподалёку, скрестив руки на груди. Он был доволен. Ему всегда нравилась Маргарита — странная, но интересная женщина. И теперь она с Хессом. Ну не чудесно ли? Для неё все страхи и тревоги закончились, а для него стало одной заботой меньше. За это можно и газировки выпить — в погребе ещё остались три литровые бутылки. Газировка с овсяным печеньем — нет ничего лучше.
Валентина так и смотрела в землю перед собой. Она выглядела измученной, на грани. В глазах блестели слёзы. Прапор стоял метрах в трёх от неё и, судя по виноватому виду, корил себя за бессилие. Впрочем, такой же вид был и у Бориса с Виталием.
Но только не у Гены. Тот буквально задыхался от возмущения. Какое-то время он молчал, буравил всех злыми влажными глазами, а потом его прорвало:
— Ну и что теперь, а? Я вас спрашиваю, что нахрен, теперь будем делать? Эта тварь может вернуться!
Борис в этом сомневался. Маргарита теперь там — полностью там, — а потому не может снова оказаться здесь. Была уверенность, что подлый мир не изменит правила, иначе уже сделал бы это.
— Вы все видели, как она на меня напала! — не унимался Гена. Он повернулся на триста шестьдесят градусов, раскинув руки. — Я знаю, что она хотела сделать. Заразить! Сделать меня такой же, как она! Я могу сложить два и два, о да, могу! Ночью она взяла в руки свою паршивую шавку, а потом… потом с ней вся эта хрень случилась! Марго от чёртовой собаки дерьмо какое-то подцепила! Так всё и есть, я могу сложить два и два!
Долговязый Степан и здоровяк Фёдор, которые явились сюда вслед за Геной, поддержали его:
— Точно! Это всё из-за собаки.
К ним присоединились их жёны, Тамара и Зинаида:
— Марго заразилась! Точно заразилась! Ещё вчера нормальной была!..
Эти четверо обитали в доме Катерины, которая исчезла прошлой ночью. Нынешним утром перебрались — после сдвига периметра их собственные дома теперь были в опасной близости от чёрного песка.