Он как бы невзначай выстрелил в землю возле ног Гены. Женщины взвизгнули. Обомлевший Гена отшатнулся, упал, выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами, словно пытаясь таким образом защититься от пули.
— Не… не надо, — залепетал он. — Что ты делаешь, Прапор? Не надо…
Борис с Виталием помогли Валерию подняться, затем отошли в сторону. Кирилл потирал запястье, которое повредил в драке. Семён, Фёдор и их жёны медленно пятились, на Прапора они глядели с недоумением и страхом.
А тот нацелил пистолет в живот Гены.
— Я сразу понял, что от тебя будут проблемы. Именно от тебя, урод. Повидал я таких на своём веку. Паникёр чёртов. Думаю, настала пора от тебя избавиться. Никто ведь не против?
Он обращался к тем, кто до этого момента поддерживал Гену. Все четверо молчали, но по их лицам можно было прочитать: избавляйся от него, только нас не трогай!
— Он хотел меня в пустыню прогнать, — пожаловалась Прапору Валентина. Она нервно надела перчатку на руку.
— Ах вот значит как? — фыркнул Прапор. — Ну, чего-то подобного я и ожидал, потому и отправился за пистолетом.
Гена заскулил:
— Я же хотел, как лучше… Я о всех нас переживал, — в поисках поддержки он посмотрел на бывших соратников, однако те считали его теперь источником больших проблем и наградили уничижительными взглядами. — Я как лучше хотел… Опусти пистолет, Прапор. Ты же не собираешься…
Прапор нажал на спусковой крючок, пуля вонзилась в землю справа от Гены. Тот тонко завыл, всё ещё держа перед собой трясущиеся руки.
Кеша находился на грани паники. В голове пульсировали слова Хесса: «Мы ведь не допустим, чтобы кто-то погиб? Они все нужны мне живыми…»
— Послушайте! — выкрикнул Кеша, обливаясь от волнения потом. — Давайте успокоимся! Гена наверняка уже жалеет о том, что хотел сделать…
— Заткнись, Кеша! — процедил Прапор. — Не лезь не в своё дело.
— Но…
— Заткнись, я сказал! Выискался тут добрячок! Какого чёрта ты молчал, когда эта мразь собиралась Валю в пустыню выгнать? А теперь гляньте, голос у него прорезался. Отойди и стой в сторонке, Кеша! — Прапор обратился к Гене: — А ты, говнюк, ползи давай. Туда, куда Маргарита убежала, ползи, или я выстрелю тебе в живот, и ты будешь долго и мучительно подыхать. И клянусь, никто не придёт тебе на помощь. Ползи, тварь!
Кеша облегчённо выдохнул: кажется, всё складывалось не так плохо. Да что там, просто отлично! Но тревога ещё оставалась, ведь Прапор мог психануть и всё же пристрелить Гену. Мысленно Кеша принялся уговаривать: «Давай, ползи, ну пожалуйста! Хесс ждёт тебя, ползи!..»
Захныкав, Гена с опаской поглядел на чёрную пустыню. Борис больше не испытывал к этому подонку ненависти, только холодное равнодушие. Было всё равно, что его ждёт — гибель ли от выстрела в живот или изгнание, что, возможно, хуже смерти. Плевать. Некоторые не заслуживают ничего, кроме равнодушия и это, пожалуй, главный приговор, справедливая характеристика для полных ничтожеств.
В облике Гены не было даже намёка на собственное достоинство. Он словно бы специально старался выглядеть максимально жалким, чтобы у всех присутствующих вызвать хоть немного сочувствия: ну поглядите на меня, люди добрые? Я совершенно сломлен! Давайте остановимся на этом и обо всём забудем!
— Я жду! — резкий голос Прапора был сродни выстрелу, который мог последовать в любую секунду.
— Ты не можешь так со мной, — хлюпнул носом Гена. — Мы ведь все в одной лодке… Я жалею, что хотел Вальку прогнать. Я просто испугался и не соображал, что говорил… — он попытался подняться.
Прапор ткнул ему в грудь стволом пистолета, опрокинув обратно на землю.
— Я разрешал тебе вставать? Ползи! Я досчитаю до трёх, если не поползёшь к чёртовой пустыне, выстрелю! И сделаю это с огромным удовольствием!
Все молчали, никто не собирался вмешиваться. Две маленькие группы, совсем недавно желавшие разорвать друг друга на части, временно позабыли о вражде.
Кряхтя, как больной старик, Гена перевернулся и на карачках медленно пополз к периметру. Он повторял жалобно:
— Не надо… не надо… — преодолев десяток метров, оглянулся. С его подбородка свисала нить слюны. — Валь, скажи ему! Мы ведь с тобой соседи, много лет рядом жили. Я не хотел так с тобой. Я просто испугался. Скажи, что ты меня прощаешь, ну скажи…
Прапор дал ему пинка. Валентина какое-то время стояла с каменным лицом, а потом что-то внутри неё надорвалось, и она заплакала, отвернувшись. Гена тут был ни при чём, она оплакивала подругу и себя.
Под присмотром Прапора, Гена продолжил ползти.
— Не надо… не надо…
Словно очнувшись от транса, Борис двинулся следом. За ним пошли все остальные, кроме Валентины.
Гена дополз до периметра, остановился.
— Не надо, а? Я буду тихо сидеть в своём доме и слова больше не скажу…
— Вперёд! — безжалостно скомандовал Прапор. — Ползи дальше, и запомни, урод, я до темноты буду стоять здесь и караулить, чтобы ты не вернулся. Буду стоять, пока эти серые твари не появятся.
Из-за упоминания о сумеречных людях Гена совсем утратил самообладание. Он быстро подполз к Прапору, обхватил его ноги руками и принялся громко умолять:
— Отпусти! Отпусти! Не делай этого!..
Прапор ударил его в лоб ладонью, отпихнул, нацелил пистолет в лицо.
— Вперёд! Ползи, я сказал! — он вскинул оружие и выстрелил. Пуля пролетела в сантиметре от головы Гены. — Ползи и думай о том, каким ты был дерьмом, и почему всё так случилось!
С обречённым видом Гена пересёк периметр. Он полз и рыдал, оставляя на чёрном песке глубокие следы. Когда отдалился от границы метров на двадцать, Прапор выкрикнул:
— Всё, урод, поднимайся! Иди домой. Если ещё хоть пикнешь, пристрелю не задумываясь.
Гена, казалось, ушам своим не поверил. Он остановился, оглянулся и долго с недоумением хлопал глазами, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Наконец осознал, что Прапор действительно сказал то, что сказал, и продемонстрировал робкую улыбку.
— Я даже не пискну, обещаю! Спасибо! Ну, я пойду, да? Пойду?
— Иди, — махнул рукой Прапор и отвернулся. Он поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. Проворчал: — Вот так нужно мразь всякую учить. Они по-другому не понимают, бляха-муха.
Всё ещё глупо улыбаясь, Гена засеменил обратно к периметру. Кеша глядел на него разочарованно. Так ведь всё шло хорошо — лучше и пожелать невозможно. И теперь такой облом. Гора родила мышь. Подвёл Прапор, расстроил. Однако это не повод отказывать себе в газировке и печенье, ведь кое-что хорошее сегодня всё-таки произошло: Маргарита уже там, с Хессом, а Валентина скоро будет там.
— Спасибо, — бубнил Гена. — Я усвоил урок, правда усвоил… Спасибо… Я больше даже не пискну… — впрочем в его глазах снова начали загораться злые искорки, будто противореча словам об усвоенном уроке.
Гена шёл, пошатываясь, как пьяный. Казалось, его ноги вот-вот подкосятся, и он рухнет на землю. Борис подумал, что Прапор всё правильно сделал. Поступок старика — хороший урок, преподнесённый не столько для Гены, сколько для этих двух амбалов и их жён. Теперь можно было рассчитывать, что с внутренними разборками покончено. По крайней мере, до тех пор, пока в пистолете есть патроны.
Прапор подошёл к Валентине.
— Пойдём, до дома тебя провожу.
Она кивнула.
— Я знала, что ты так поступишь.
— Да неужели? — хмыкнул Прапор. — Вообще-то, я и сам не знал. В последний момент в башке что-то щёлкнуло, и я решил дать этому хмырю ещё один шанс. Старый стал совсем, жалостливый. Пойдём, видеть уже не могу этот чёрный песок.
Борис, Виталий, Валерий и Кирилл немного проводили их, затем пошли в Зелёный дом. Валерий был на взводе, по всей видимости, удар по уху подействовал на него как ободряющее средство. Он словно бы даже помолодел.
— С самой юности не дрался, — заявил он возбуждённо. — Лет с пятнадцати. Помню, тогда меня парень с нашего двора сильно оскорбил. Правда, уже запамятовал, что именно он сказал, но не важно, главное, я ему после этого пощёчину влепил. А он мне — кулаком в глаз. В общем-то, на этом драка и закончилась. Потом я хотел в секцию бокса записаться, но мама не разрешила. И вот итог — драться совершенно не умею.
— Вы молодец, Валерий, — похвалил его Борис. — Серьёзно. Если бы вы ту тётку от меня не оттащили, она мне глаза выцарапала бы.
Валерий весь аж засиял, как ребёнок, которому дали конфету.
Во дворе их встретили Марина и Вероника. Они встревоженно поглядели на синяк на скуле Виталия, на потирающего запястье Кирилла.
— Что случилось? Мы стрельбу слышали, — строго сказала Марина. — Это ведь стрельба была, верно?
Из-за приоткрытой двери выглянула Капелька, в её глазах за стёклами очков горело любопытство. Борис рассудил, что в присутствии девочки лучше не вдаваться в подробности. Он махнул рукой.
— Да пустяки.
— Так, повздорили кое с кем немножко, — поддержал его Виталий.
Валерий тоже не остался в стороне. Он заявил бодро:
— Всё хорошо. Не о чем беспокоиться.
Марина с Вероникой не поверили, это явственно читалось в их глазах, а ещё в них отражалось обещание вернуться к этой теме. Борис с горечью вспомнил Маргариту и решил, что им нужно о ней рассказать. И о заражённой серой скверной Валентине. Гена, конечно, тот ещё говнюк, но в одном он был прав: сейчас ничего нельзя скрывать, все имеют право знать, что происходит.
— Ладно, пойдёмте в дом, — позвала Марина. Она повернулась к Кириллу. — Что с рукой?
Он приосанился.
— Да всё нормально. Может, вывихнул немного. Я что зашёл-то… Хотел у вас кофе попросить, если есть, конечно.
После того сна, в котором Эльза уговаривала его вколоть наркотик, Кирилл глаз боялся сомкнуть. А в сон, как назло, тянуло сильно. Кофе он не любил, однако сейчас этот бодрящий напиток был бы кстати.
— Кофе имеется, — ответил Виталий. — Правда, он такой, растворимый. Пойдём, Кирилл, заодно и руку йодом смажем.
— Сделаем йодистую решётку, — поправила Марина.