— Потрепала? — в голосе девочки появилось беспокойство. — Так жалко! Обещай, что вылечишь птичку. Ну же, деда, пообещай!
— Конечно, — улыбнулся Прапор. — Я тебе обещаю. Всё с птицей будет в порядке, я её в лечебницу для животных отвезу, а потом сам о ней заботиться буду.
— А как ты её назовёшь?
— Даже не знаю…
— Назови её Звёздочкой. Чтобы когда она поправилась, полетела к звёздам.
Он засмеялся, хотя в глазах его слёзы стояли.
— Хорошо, родная, как скажешь. Когда ты к нам приедешь, мы будем тебя ждать. Я и Звёздочка.
— Я обязательно приеду, деда. Вы меня ждите.
Они ещё о многом говорили, а когда закончили разговор, Прапор буквально выскочил во двор, опасаясь, что кошка всё же добралась до раненой галки. Но нет, птица сидела там же, забившись в щель между ящиков. Он достал её.
— Звёздочка, значит. Слышишь, птица? Поживём ещё. Смерть отменяется. Видимо, кто-то там, наверху, за нами присматривает.
Вернувшись в дом, он нашёл большую картонную коробку, положил в неё галку, решив, как и обещал внучке, позже отвезти её в город в ветеринарную клинику. А пока у него было ещё кое-какое дело…
Пистолет.
Чёртов искуситель.
Очень хотелось его выкинуть — отвезти к болоту, да и зашвырнуть в самую топь. Но вместо этого Прапор спрятал оружие обратно в тайник под полом. Он понял, что рука не поднимется выбросить подарок друга. К тому же, у него появилась железная уверенность, что тягостных искушений больше не будет. Разговор по телефону с внучкой словно бы подарил иммунитет от подобных искушений.
Звёздочку он выходил, и однажды она улетела к звёздам. А внучка навестила Прапора лишь спустя тринадцать лет, когда ей исполнилось двадцать. Специально приехала из Канады, чтобы его навестить, и время, проведённое с ней, стало для Прапора самым счастливым в жизни.
Пистолет он иногда доставал, разбирал, смазывал. У него было стойкое ощущение, что это оружие ещё пригодится и, разумеется, не для того, чтобы пустить пулю в висок.
И, как выяснилось, предчувствие его не обмануло. Подарок Алексея Лопатина очень даже пригодился. Более того, пистолет снова вводил в искушение. На этот раз он вызывал жгучее желание пристрелить говнюка Гену. Лишь невероятным усилием воли Прапор заставил себя не поддаться на убийственный призыв. Впрочем, если бы поддался, не слишком-то переживал бы.
Сейчас, сидя на скамейке возле дома Валентины, он думал о том, что жизнь штука сложная и следует присматриваться к знакам, которые она подаёт. К таким, как раненые птицы.
Галка уснула в своей картонной коробке. Капелька долго с умилением глядела, как птица спит, а потом широко зевнула, сомкнула отяжелевшие веки и сама задремала на диване.
И очутилась в большой пещере, за полупрозрачными стенами которой плавали излучающие бледный зеленоватый свет бесформенные пятна. Потолок терялся во мраке, пол был каменный, покрытый трещинами.
С изумлением разглядывая причудливые пятна за желейными стенами, Капелька медленно повернулась на триста шестьдесят градусов. Что это за место? И как она тут очутилась? Жутковато. И совсем тихо.
— Так, так, так, — раздался сухой голос. — Старая знакомая. Старая знакомая, которая меня подвела.
Капелька увидела метрах в пяти от себя фигурку девочка в светлом платье. Зоя. Она хмурила лоб и выглядела сердитой.
— Я спасла тебя, а ты меня подвела. Это не хорошо. Это, скажу я тебе, очень и очень плохо. Так подруги не поступают.
Сон ли это? Капелька сомневалась. Она попятилась, не отводя взгляда от Зои. Процедила:
— Вовсе я тебя не подводила. Почему ты так говоришь?
— Не подводила? — Зоя поморщилась, и это сделало её лицо свирепым, совсем не детским. — Я просила тебя, чтобы ты всем рассказала, что пустынных людей не нужно бояться. Такая маленькая услуга за спасение твоей жизни. Помнишь о своём сердце? Оно остановилось бы, если бы я не помогла. Почему ты не уговорила людей выйти к нам? Почему не вышла сама?
Капелька перестала пятиться.
— Я тебе больше не верю. Даже дядя Боря, твой брат, тебе не поверил. Ты… это что-то злое. И я не верю, что ты спасла меня. Это был обман.
— Обидно это слышать, — Зоя изобразила печаль, однако получилось у неё фальшиво. — Обидно, честное слово. Я-то думала, что мы подруги.
— Кто ты на самом деле? — спросила Капелька, ощутив неожиданный прилив храбрости.
— Сама видишь, — удивилась Зоя. — Я всего лишь маленькая девочка, которой нужна помощь.
— Ты врёшь!
Тёмные глаза уставились на Капельку оценивающе. Зоя долго смотрела на неё, после чего улыбнулась.
— Не желаешь быть моей подругой?
— Ответь, кто ты на самом деле. И почему мы все попали в эту пустыню.
Зоя медленно пожала плечами.
— Я только друзьям даю ответы. Ты всё узнаешь, если выйдешь ночью к людям в пустыне, выйдешь ко мне. И твоя мама узнает, и остальные, даю слово.
— Этого не будет! — решительно заявила Капелька. Она чувствовала, что ложная Зоя не имеет над ней власти. По крайней мере, здесь и сейчас. — Ни мама, ни я, ни остальные не выйдут к этим людям, так и знай!
— Даже когда у вас закончится вода? — Зоя склонила голову на бок, прищурилась.
— Да, даже тогда.
— Ты всего лишь глупый ребёнок. И знаешь, что я сделаю? Оставлю тебя здесь, — Зоя раскинула руки. — Вот прямо здесь. А вон там, — она махнула в неопределённом направлении, — твоя мамочка будет умолять тебя открыть глаза. Она будет плакать. Тебе ведь не нравится, когда мамочка плачет? Слёзки из глаз кап-кап, кап-кап… горькие слёзки.
— Я проснусь. И вообще это не сон! — выкрикнула Капелька и вдобавок топнула ногой. — Я проснусь!
— Глупый, глупый ребёнок. Глу… — Зоя словно бы поперхнулась, скривилась. Теперь уже полным ярости голосом она прошипела, посмотрев направо: — Не мешай! Не мешай мне!
К кому она обращалась? Капелька с недоумением захлопала глазами. А потом случилось что-то непонятное: фигура Зои замерцала, исчезла, вместо девочки появилось бледное существо, отдалённо напоминающее человека. У него было две лишённые глаз головы. Одна будто бы вросла в тело подбородком, а другая, размером раза в два меньше, выглядела как нарост на плече. Существо висело над полом на серебристых нитях, которые тянулись от тела в разные стороны, как туго натянутые струны и терялись в небольших нишах в стенах и в темноте наверху.
— Уходи, — произнесла маленькая голова, обращаясь к Капельке. Лишённый губ рот походил на сделанный скальпелем надрез. — Пробуждайся! Уходи сейчас же!
Вторая голова гневно зашипела:
— Не мешай, не мешай! Она моя!
— Уходи, девочка. Пошла прочь!
Оцепеневшую от ужаса Капельку словно бы невидимая рука в грудь толкнула. И она очнулась на диване в гостиной зелёного дома. Распахнула глаза и долго смотрела в потолок, чувствуя, как страх постепенно отступает. Рядом в кресле спала мама, откинувшись на большую подушку, которая лежала на подлокотнике. Капелька повернулась на бок, прошлась взглядом по её лицу. Задумалась: стоит ли маме и остальным рассказывать о том, что ей привиделось? Сейчас и без того всем страшно, а рассказ о двухголовом человеке напугает ещё сильнее. Да и какая польза от этой истории?
Противный осадок после видения постепенно рассеивался, но он сменялся грустью. Капельке захотелось плакать, однако она упрямо сдерживала слёзы. Ей вспомнилось, как они с мамой ездили в Москву, в зоопарк. Как же хорошо тогда было. Лучший день в жизни. Лето, солнце, сахарная вата и мороженое. А ещё — пингвины, самые забавные птицы на свете. Она сделала сотню снимков пингвинов на свой телефон. Когда ходили по зоопарку, дождик пошёл. Мама назвала его грибным. Они переждали дождик под навесом возле вольера с обезьянами, а потом любовались радугой.
Лучший день.
На глаза всё же навернулись слёзы. Капелька подумала, что таких дней в её жизни больше не будет. Никогда. Потому что хорошие дни остались там, а здесь… здесь лишь страх, неизвестность.
Обидно.
Она сомкнула веки, и сразу же перед мысленным взором появилось бледной существо с двумя головами. Сердце вновь быстро заколотилось. Капелька открыла глаза и приказала себе не раскисать. Как бы ни было страшно, но нужно держаться. Ради мамы.
Гена сидел на полу, не мигая смотрел на мёртвую тёщу. За последние полчаса он даже позы не сменил. Мысли в голове ворочались медленно, в глазах застыла мутная пелена.
— Вот как всё получилось, — меланхолично, будто в полудрёме произнёс Гена. Говорить ему было трудно — скула болела. — Вот как, Анастасия Марковна… вокруг сплошные дураки. Я ведь как лучше хотел, но дуракам это не нравится… Нет, они все делают, чтобы сдохнуть побыстрее. Особенно Прапор, — его лицо стало плаксивым. — Знала бы ты, Анастасия Марковна, что он сделать хотел… Тыкал в меня своим пистолетом. Стрелял. Чуть в пустыню не прогнал… И за что, спрашивается? За то, что я предложил от Вальки избавиться? Ну, так она же заразилась какой-то хренью. Как Марго. Она теперь всех заразит. А дураки этого не понимают. Они вообще ничего не понимают, потому что дураки.
Гена медленно моргнул — словно дверцы, ведущие к мутному болоту, закрылись и открылись. Он пошевелился впервые за долгое время, поворочался на месте, а потом подполз к тёще и улёгся рядом, глядя на синюшное лицо мёртвой женщины.
— Знаешь, Анастасия Марковна, — прошептал он еле слышно, — был бы у меня пистолет, я бы всех их перестрелял бы… Что ты сказала? Согласна со мной? Ну, спасибо. Спасибо, не ожидал от тебя… Но у меня ведь нет оружия, вот в чём дело. Ни пистолета, ни автомата, вообще ничего.
Он закрыл глаза и скоро уснул, дыша вонью разлагающегося тела. Ему приснилось, что он огромный, как дом. Внизу, мелкие точно мыши, суетились люди. Они бегали, пищали, искали, где скрыться, а он давил их, давил, превращая в кровавое месиво. Заметил Прапора — тот стрелял в него из своего крошечного пистолетика. С особым наслаждением Гена наступил на ненавистно