Однако без сновидений не обошлось.
Сначала привиделся растущий ядерный гриб. Из облака плазмы выдавливались лица. Тысячи лиц. Они были одинаковые, и Борис заметил в их чертах что-то знакомое. А потом понял: это же Зоя. Множество Зой. Тысячи ртов открывались и шипели:
— Мы едем, едем, едем в далёкие края. Хорошие соседи, счастливые друзья…
Тысячи глаз смотрели на Бориса.
— Ты помнишь, Боя? Это была моя любимая песенка! — хор голосов походил на грохот ломающихся льдин. — Давай вместе споём, а? Давай, Боя, ну пожалуйста? Мы едем, едем, едем в далёкие края… Почему ты не поёшь, Боя? Мне это не нравится! А ну давай пой, не то сдохнешь!
Лица в растущем плазменном облаке гримасничали, из ртов вырывались языки пламени. Содрогаясь от страха, Борис запел:
— Мы едем, едем, едем в далёкие края…
— Молодец, Боя! — торжествуя, взревели Зои. — Молодец! Всегда делай то, что мы говорим, всегда слушайся нас! Мы желаем тебе только добра! Мы…
Ядерный гриб замерцал и исчез. Ревущие голоса умолкли. Всё погрузилось во тьму. А затем этот кромешный мрак схлынул, и появилась осенняя аллея. Ночь, фонари горели, ветер шумел в кронах тополей, в воздухе кружилась листва.
Борис увидел идущих по аллее трёх женщин. Это были Маргарита, Валентина и Вероника. Они не спеша уходили вдаль, и с каждым их шагом гас то один фонарь, то другой. Но вот женщины обернулись, помахали Борису, как бы прощаясь.
— Постойте, не уходите! — выкрикнул он. — Пожалуйста, вернитесь!
Они с грустью улыбнулись и побрели дальше. Борису хотелось побежать за ними, остановить, но он не мог сдвинуться с места. Ему только и оставалось стоять и смотреть, как женщины уходят в осеннюю ночь, во мрак.
Потом он всё-таки провалился в небытие и проспал без сновидений шесть часов. Когда проснулся, ощутил муть в голове и подумал о кружке горячего чая. И вот же неожиданная маленькая радость — к нему подошла Марина и протянула кружку.
— Держи. Крепкий. Самовар только что вскипел.
— Отлично, спасибо, — Борис взял кружку, сделал глоток. — То, что доктор прописал. Надеюсь, пока я дрых, ничего плохого не случилось?
— Тишина и покой, — ответила Марина. — Хотя… Капелька рассказала, что галка как-то странно на неё смотрела, и в глазах её были жёлтые искры. Но она не уверена, что это на самом деле было. Говорит, могло и почудиться.
— Ясно, — вздохнул Борис, не зная, как к этой информации отнестись, важна ли она или нет. Он сделал ещё пару глотков чая. В голове понемногу прояснялось. — А Валерий как?
Наморщив лоб, Марина поглядела на него с упрёком.
— Мог бы и не спрашивать. Плохо ему. Три раза уже ходил Веру искать. Он и остальные сейчас на веранде.
Борис поднялся с дивана.
— Пойду-ка я к ним. Ещё раз спасибо за чай, Марин.
— Не за что, Борь. А я ужином займусь. Как насчёт макарон с тушёнкой?
— Просто — отлично.
Валерий, Прапор, Кирилл и Кеша сидели на лавках за столом. Виталий курил трубку, облокотившись на перила веранды. Капелька с галкой в руках прогуливалась по двору. Чёрная пустыня выглядела безмятежной, слова «Идите и убейте!..» на песке исчезли, от них и следа не осталось.
Борис уселся на лавку рядом с Прапором, поставил перед собой кружку. Все молчали, и это молчание казалось ему тяжёлым, траурным. Он вспомнил давешний сон: ночная осенняя аллея, фонари, Маргарита, Валентина и Вероника, уходящие в неизвестность. Подумал, что, возможно, стоит рассказать об этом видении остальным. И тут же осёкся: как такая глупая мысль вообще могла в голову прийти? Валерия это окончательно добьёт. Судя по его виду, он уже на грани. Так выглядят люди, которые утратили всяческую надежду. Борис вспомнил, что так выглядела мать, когда выяснилось, что опухоль в поджелудочной железе отца не операбельна. Так выглядела Валентина.
— Вы думаете, Вера там? — мертвенным голосом произнёс Валерий.
Все поняли, что он имеет в виду, что его жена среди сумеречных людей. Никто ему не ответил. Валерий нервно потёр пальцами лоб.
— Можете ничего не говорить. Я знаю, вы именно так и думаете, но я ещё надеюсь. Мне больше ничего ведь не остаётся.
Борис видел, что он пытался лгать самому себе, но, судя по потухшему взгляду, ему не удавалось обмануться. Валерий продолжил после долгой напряжённой паузы:
— В юности мы с Верой поклялись, что умрём в один день. В шутку, разумеется, поклялись, но я об этой клятве всю жизнь помнил. Скажете, сентиментальная чушь? Может, вы и правы. Однако я даже допустить не могу, что Веры больше нет, а я ещё живу без неё. В голове это не укладывается, — он поднялся из-за стола. — Пойду ещё пройдусь, поищу.
Никто не стал его отговаривать, все понимали: ему легче, пока он ищет. На этот раз с Валерием отправился Кирилл — чтобы развеяться, избавиться от сонного состояния.
Борис одним глотком допил чай, проводил их за ворота. Какое-то время он смотрел им вслед, а потом заметил Гену. Стоя на четвереньках, тот выглядывал из-за забора двора бабы Шуры и словно бы с кем-то разговаривал, судя по тому, как шевелились его губы.
— Мда, — поморщился Борис. — Гена, Гена, Гена… Несчастный ты сукин сын.
Ему даже немного жалко его стало: совсем один, да ещё и с поехавшей крышей. И почему-то не хотелось сейчас думать, что тот во всём сам виноват. Однако и помогать ему не было никакого желания. Борису казалось, что Гена в ближайшее время, — возможно, будущей ночью — окажется среди сумеречных людей. Безумие выведет его за периметр.
Валерий с Кириллом зашли во двор бабы Шуры. Гена скрылся за оградой. Борис постоял ещё пару минут и отправился в дом, решив помочь Марине с приготовлением ужина. Поднимаясь на крыльцо, вспомнил, о чём она поведала, когда он проснулся: птица, у которой, якобы, Капелька заметила что-то странное в глазах. Важно ли это? Пожалуй, да. Сейчас нельзя отмахиваться даже от того, что могло девочке почудиться. Вот только что с этой информацией делать, он понятия не имел.
Глава двадцать первая
У Кеши было отличное настроение, ведь у него всё получилось. Только что он незаметно подсыпал снотворный порошок в кофе Кирилла и даже успел хорошенько перемешать ложечкой. Опять рискнул, и снова победа. Кеша начинал чувствовать себя защищённым от всяческих неприятностей. Украдкой он наблюдал, как сонный Кирилл подносил кружку к губам, делал глоток за глотком. Скоро уснёт, и Хесс будет доволен.
Медленно подступала сумеречная ночь. На чёрном песке проявились пока ещё бледные фосфоресцирующие мазки. Все были в доме, за столом на веранде сидели только Кеша и Кирилл.
Ещё днём Кешу посетила неплохая идея: подсыпать снотворное всем обитателям зелёного дома, а когда они уснут, вытащить их одного за другим за периметр. Это был бы идеальный вариант — не мудрёный, но действенный. Только вот незадача: снотворного было мало. Одержимый своей замечательной идеей, Кеша тихонько обыскал аптечку Виталия, затем пошарил в домах Прапора и бабы Шуры, но не обнаружил то, что икал. Досадно. Пришлось хорошей идее ручкой помахать.
Впрочем, Кеша не сильно расстроился, ведь на общем глобальном фоне всё это выглядело хоть и неприятным, но всё же пустяком. Главное, что для Кирилла снотворного сполна хватило. Главное, что приказ Хесса выполнен, и теперь, за тем, как сгущаются сумерки, Кеша наблюдал с чувством выполненного долга.
Допив кофе, Кирилл отодвинул от себя кружку, зевнул. У него уже челюсть ныла от постоянных зеваний, а глаза слезились из-за борьбы с непослушными веками, которые так и норовили сомкнуться. Он решил пройтись по двору, размяться. Ощущая слабость, вышел из-за стола. Голова тут же закружилась, и ему пришлось упереться руками в перила веранды, чтобы не упасть.
— С тобой всё нормально? — с притворным участием поинтересовался Кеша.
— Нормально, — буркнул Кирилл раздражённо.
Он резко выдохнул, потёр пальцами глаза, спустился с крыльца и плеснул в лицо водой из бочки. Кеша наблюдал за ним словно охотник за раненым зверем. Оставалось лишь дождаться, когда Кирилл сломается. Сколько он продержится? Пять минут, десять? Кеша усмехнулся, подумав, что всё происходящее похоже на какую-то азартную игру со своими странными правилами. Игроки выбывают, выбывают, игровое поле становится меньше. Однако итог игры предсказуем. Победителем в конечном итоге по всякому будет Хесс, повелитель чёрной пустыни. Ну и он, Иннокентий, разумеется.
Кирилл, пошатываясь, подошёл к мотоциклу, который стоял возле забора. Надпись «Эльза» на бензобаке расплывалась. Да что надпись, всё вокруг казалось Кириллу каким-то смазанным. Туман в голове становился гуще, мысли ворочались медленно. Уже совсем плохо соображая, он добрался до крыльца, уселся на нижнюю ступеньку.
— Не спать, — прошептал вяло. — Не… не спать…
А почему нельзя засыпать? Он уже не помнил. Туман в сознании скрыл ответ на этот вопрос. И всё вдруг стало неважным. Веки сомкнулись. Кирилл моментально уснул, прислонившись к периллам крыльца.
Кеша улыбнулся и откусил кусочек от овсяного печенья.
— Хорошо, Иннокентий, очень хорошо, — услышал он голос Хесса у себя в голове. — Ты справился. Как всегда.
— Ты только скажи, я сделаю всё, что потребуется, — заверил Кеша.
— Скажу. В своё время. А пока, отдыхай.
Кеша услышал в голосе Хесса странные интонации. Так говорят, когда с трудом сдерживают боль.
— Ты страдаешь, я чувствую.
— О да, Иннокентий. Этот проклятый круг… он для меня, как открытая рана. Я не ожидал, что будет так больно. Ну ничего, скоро рана затянется и всё станет как прежде. Нет, даже лучше, намного лучше.
Кеша замялся. После некоторых сомнений, проговорил:
— Можно задать тебе вопрос, Хесс?
— Разумеется, друг мой.
— Что это за слова были сегодня на песке? И ещё Капелька странные вещи рассказывала…
— Это не должно тебя волновать, Иннокентий! — резко перебил его Хесс. — Это тебя не касается! Ты понял меня?
— Да, да, конечно, — залепетал Кеша испуганно. Никогда ещё друг с ним так не разговаривал — раздражённо, зло. Лучше уж впредь воздержаться от подобных вопросов. — Конечно, Хесс, прости.