— Отдыхай, — всё так же неприветливо бросил Хесс и покинул сознание Кеши.
Фосфоресцирующие ручейки в пустыне стали яркими, вдалеке пробежала одна песочная волна, за ней другая. Сумеречная ночь мрачного мира полностью вытеснила унылый день.
Из дома вышли Борис, Прапор и Виталий, и увидели спящего на ступенях Кирилла. Кеша поднялся с лавки.
— Он вот только-только уснул. Ходил, ходил по двору, а потом уселся и отрубился.
— Надо бы в дом его что ли, — нахмурился Прапор. — Или хотя бы на лавку… Не дело, что он вот так…
Борис спустился с крыльца, похлопал Кирилла ладонью по плечу.
— Эй, братишка, просыпайся, пойдём в дом.
Тот застонал во сне.
— Его сейчас хрен разбудишь, — сделал вывод Виталий. — Он трое суток не спал. Я спросил его сегодня, почему он со сном борется, ответил, что боится засыпать. Без пояснений. Думаю, это просто блажь.
Вздохнув, Борис предпринял ещё одну попытку разбудить Кирилла, на этот раз более настойчиво — схватил за плечи и хорошенько встряхнул.
— Просыпайся, ну же!
Кирилл недовольно замычал, но век не разомкнул.
— И что теперь? — озадаченно почесал затылок Прапор. — В дом его потащим? За руки, за ноги?
А потом случилось то, что заставило всех позабыть про спящего Кирилла.
Тишину разорвал чёткий женский голос, словно бы усиленный громкоговорителем:
— Валера, муж мой, я здесь! Я жду тебя! Иди ко мне!..
Одинокая фигурка Вероники стояла за периметром напротив фасада зелёного дома. Женщина как-то театрально тянула сквозь невидимую преграду руки и медленно призывно шевелила пальцами.
— Этого я и боялся, — буркнул Прапор.
«Все боялись, — мысленно поправил его Борис. — Боялись, но чувствовали, что это случится неизбежно». Блёклая фигурка в сумерках доказывала: приятных сюрпризов здесь не бывает. Даже Валерий, пожалуй, в последние часы уже сознавал, что его жена там. Надежда угасает, когда её ничего не подпитывает.
— Я жду тебя, — печально звала Вероника. — Я скучаю по тебе…
Со слезами на глазах из дома вышел Валерий. Какое-то время он стоял, потупив взгляд, не решаясь посмотреть поверх забора на пустыню, но потом всё же решился. Его губы задрожали.
— Вера! — произнёс он с болью в голосе.
— Это уже не она, Валер, — Прапор коснулся его плеча. — Ты же понимаешь, что это уже не Вера.
Проигнорировав эти слова, Валерий вдруг приосанился, смахнул слёзы и с какой-то неожиданной торжественностью посмотрел на Виталия.
— У тебя не найдётся белой рубашки и галстука?
— Найдётся, но зачем?
— Не хочу в этом поношенном спортивном костюме уходить в последний путь.
— Послушай… — начал Прапор.
— Не нужно меня отговаривать! — перебил его Валерий. — Я всё уже решил. Вера там, а значит, и мне нужно туда. Вместе до конца, — он снова обратился к Виталию: — Ну, так как насчёт рубашки и галстука?
Виталий угрюмо кивнул и открыл дверь. Они с Валерием вошли в дом.
— Где же ты, муж мой? — стенала одинокая фигурка в сумеречном пространстве. — Я жду тебя… Мы должны быть вместе…
— Это всё неправильно! — разозлился Прапор. — Мы что, бляха-муха, будем просто стоять и смотреть, как он на верную гибель идёт?
— Его не отговорить, — холодно заметил Борис. — Он свой выбор сделал. И мы, чёрт возьми, все знали, что всё так и будет.
Прапор устало опустился на лавку, произнёс уже без злости, неуверенно:
— Мы могли бы связать его, подождать, пока он в себя не придёт.
— Думаю, Валерий полностью сознаёт, что делает, — Борис бросил короткий взгляд на женщину за периметром. — Если мы удержим его силой, он просто-напросто с ума сойдёт.
— Получается, мы опять ничего не можем сделать, — подвёл печальный итог Прапор.
Борис рассудил, что тот сейчас думает не только о Валерии, но и о Валентине. Чувство вины не даёт старику покоя, и полное бессилие на что-то повлиять умножает это чувство. Бориса самого до зубовного скрежета тяготила роль безвольного наблюдателя. Но что поделать, этот мрачный мир не оставляет выбора, кроме как плыть по течению, злиться, корить себя за вынужденное бездействие и, в конце концов, принимать всё как есть. И даже удивительно, что искра надежды ещё теплилась — упрямая искра, горящая не потому что, а вопреки.
На крыльце появились Виталий, который выглядел так, словно ругал себя за какой-то проступок, и Валерий в чёрном костюме и белой рубашке с синим галстуком. Он даже успел аккуратно расчесать свои густые седые волосы. В его глазах больше не было ни боли, ни печали. Казалось, решение выйти за периметр, наполнило разум Валерия лёгкостью и добавило свежих сил. Он улыбнулся:
— Прошу вас, не осуждайте меня. Я просто не могу иначе. Вы хорошие люди и я рад, что все эти дни был именно с вами.
Он посмотрел на каждого по отдельности, затем одёрнул обшлага пиджака, поправил галстук, спустился с крыльца и пересёк двор. Впервые за последние часы Валерий выглядел уверенным в себе, подтянутым и как будто немного помолодевшим. Возле ворот он оглянулся.
— Прощайте! Надеюсь, вы выберетесь из этого кошмара.
С этими словами он вышел за ворота и бодро зашагал к периметру.
— Надо бы его хотя бы проводить, — опомнился Прапор.
Все с ним согласились и последовали вслед за Валерием. В окно на них с грустью смотрели Марина и Капелька.
— Наконец-то ты идёшь ко мне! — произнесла Вероника, протягивая навстречу приближающемуся мужу руки. — Иди, иди… Мне так плохо без тебя…
В нескольких метрах от периметра Валерий остановился, закрыл глаза. Ему вспомнилась их с Вероникой свадьба. Вера… как же она была ослепительно красива в белом платье. Самая желанная и прекрасная девушка на всём белом свете. Гости расступились, образовав круг в зале ресторана. Заиграла музыка — это был «Вальс цветов» Чайковского. Валерий с женой вышли в центр круга и принялись кружиться в танце. Он чувствовал себя на седьмом небе и, будучи очень сентиментальным, ему хотелось одновременно плакать и смеяться от счастья. Они кружились и кружились по залу, растворившись в музыке, не замечая никого и ничего вокруг. Это были только их минуты — время, вырванное у вечности.
Не открывая глаз, Валерий двинулся дальше. Когда почувствовал под ногами песок, улыбнулся, протянул руку, будто бы приглашая жену на танец. В его голове звучал «Вальс цветов», воображение рисовало огромный зал, тысячи горящих свечей в старинных канделябрах, множество зеркал в позолоченных рамах… и девушку в белом платье.
Он ощутил, как Вероника взяла его за руку, прижалась к нему. Обжигающая боль поползла по телу, но Валерий упорно терпел, удерживая в сознании образ девушки в свадебном наряде.
— Теперь ты мой, — услышал он шелестящий голос. — Мой — навсегда…
Изнывая от невыносимой боли, Валерий разомкнул веки, стиснул зубы, чтобы не закричать. Вероника, не мигая, смотрела на него тёмными глазами, в которых человечности было меньше, чем в каплях серной кислоты. Они затягивали его в свои чёрные глубины, растворяли. Валерий не выдержал и закричал. Ему казалось, что его сознание летит сквозь обжигающую тьму. Но полёт был не долгим — мрак расступился, перед взором Валерия предстал бледный двухголовый человек.
— Мой… навсегда…
И снова Валерия окутал мрак, однако в этот раз тьма была плотной, она стискивала, сминала. Он ощутил теперь уже не физическую, а ментальную боль. Казалось, саму его суть раздирало острыми крюками, выворачивало наизнанку. Бледный человек пожирал память, эмоции. В сознании, как заезженная пластинка, крутилось слово: «Хесс, Хесс, Хесс…» Ментальная боль усиливалась. Валерий чувствовал, как какая-то безжалостная сила запихивала его сущность во что-то ужасно тесное, и ему невыносимо хотелось сейчас умереть. Он молил о смерти, пока рассудок не перегорел, как старая лампочка. Память стёрлась. Остались лишь боль, ощущение жуткой тесноты и осознание, что всё это будет длиться бесконечно долго.
Четверо мужчин глядели, как в объятиях Вероники Валерий словно бы выцветал, становился блёклым, невыразительным точно образ на старой потрёпанной фотографии. Он выкрикивал: «Хесс, Хесс…», а потом Вероника отстранилась от него и Валерий притих. Через какое-то время повернулся, уставился страшными глазами на четверых наблюдателей и произнёс:
— Вы ошибаетесь… вы видите зло там, где его нет и в помине, — он смерил Бориса взглядом. — Всё ещё не желаешь заглядывать за занавес? Валерий уже заглянул, и ему очень понравилось то, что он обнаружил. И Веронике, и Маргарите — всем им понравилось. Они благодарны мне.
— Они теперь счастливы, — заговорила Вероника. — Валерий со своей любимой женой и они больше никогда не расстанутся. Впереди у них целая вечность чудесной жизни.
Сумерки всколыхнулись. Сотни бесцветных одновременно материализовались за периметром. Хор их голосов был подобен шуму урагана:
— Целая вечность!.. Целая вечность!..
Когда они притихли и застыли точно истуканы, послышался хруст. Борис, Виталий и Прапор уставились на Кешу, который хрустел овсяным печеньем, словно ничего ужасного не случилось.
Глава двадцать вторая
Хороший был сон.
Он и Эльза сидели на диване, пили пиво, ели чипсы и смотрели фильм про эльфов. На экране телевизора изящные остроухие существа стреляли из луков, летали на драконах, пели песни на причудливом языке. Комнату заливал солнечный свет, с улицы доносилось радостное пение птиц.
— Скажи, ты готов на всё ради меня? — неожиданно поинтересовалась Эльза.
— Абсолютно. Могла бы и не спрашивать, — ответил Кирилл, не задумываясь. Он не помнил о том, что боялся засыпать. Из памяти стёрлись чёрная пустыня, сумеречные люди, отчаянная борьба со сном. — Почему ты вообще об этом спросила, Эльза?
Она не ответила. После длительного молчания вздохнула:
— Пиво закончилось. Сходи, принеси ещё пару бутылочек.
— Как скажешь, моя королева, — улыбнулся Кирилл, поднимаясь с дивана.
Он проследовал на кухню, взял из холодильника две бутылки пива. Уже собирался вернуться в гостиную, как заметил, что за окном начало стремительно темнеть. Это было совершенно неестественно, неправильно. Пение птиц сменилось шумом ветра, заскрипели деревянные балки на крыше.