Борис схватил Гену за руку и поволок его прочь от периметра. Сумеречные люди продолжали упрашивать:
— Отдай, отдай! Он всё равно скоро умрёт! Отдай!..
— Хрен тебе, — пробормотал Борис, а потом обратился к идущему рядом Виталию: — Принеси какую-нибудь верёвку.
Виталий рассеянно кивнул и устремился к зелёному дому. Через пару минут вернулся с мотком бельевой верёвки, которой они с Борисом привязали Гену к забору двора бабы Шуры.
Борис всё ожидал, что Виталий начнёт говорить, что это жестоко, что Гена безумец, не отвечающий за свои поступки, и что ему следует оказать помощь. Но нет, Виталий молчал. И Борис был приятелю за это благодарен, ведь подобные слова сейчас могли с ума свести, вызвав мощнейшую волну ярости.
— Ты сдохнешь! — выдохнул он в лицо Гены. — Истечёшь кровью, падаль! И никто тебе даже глотка воды не принесёт!
Гена уже не мог кричать — силы покидали его. Он стонал и глядел на Бориса и Виталия как ребёнок, не понимающий, за что его наказали.
За периметром сумеречные люди отступили — словно серая волна отхлынула. Вперёд вышли Маргарита, Анфиса, Кирилл, Валерий, Вероника и остальные бывшие жители злосчастной деревни, тех, кого забрала пустыня. Посерёдке стояла Зоя.
— Борис! — громко сказала она. — Услышь меня, Борис, прошу тебя! Отдай его мне. Все эти люди просят, чтобы ты отдал его. Не будь таким жестоким. Ты сам себе не простишь, если оставишь его умирать. Не становись убийцей, Борис, отдай этого несчастного безумца мне!
Борис еле сдерживался, чтобы не отломать от забора доску и не побежать к периметру, намереваясь проломить голову страшной копии сестры. Его трясло. Он сжал кулаки так сильно, что ногти до крови врезались в кожу. Виталлий положил руку ему на плечо, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл нужных слов.
Гена стонал совсем уже тихо. Мольба в его глазах сменилась тупым безразличием.
Кеша стоял неподалёку. Он понимал: ситуация — хуже некуда. Полный провал. Часть его порывалась вмешаться, попытаться как-то убедить Бориса и Виталия вытащить Гену за периметр, но здравый смысл прямо-таки вопил: «Не делай этого, иначе и тебе достанется!» Только и оставалось, что смотреть, как умирает ещё один человек, самой судьбой предназначенный Хессу.
— Ты будешь жалеть об этом, Борис, — продолжала вещать мрачная девочка. — Сейчас тобой движет злость, но когда злость пройдёт, ты осознаешь, что поступил неправильно. Осознаешь, что теперь твои руки в крови. Сделай над собой усилие, подави гнев и помоги этому несчастному. Когда ты это сделаешь, тебе сразу станет легче.
Она замолчала. После короткой паузы заговорил Кирилл:
— Виталя, убеди Бориса отдать Гену мне. Я знаю, ты человек добрый и смотреть на мучения Гены тебе тяжело…
— Пошёл ты нахер! — взорвался Виталий. — Этот ублюдок сдохнет здесь, на этой стороне! Он тебе не достанется!
Гена задышал порывисто. Кровавая пена стекала по подбородку, глаза затуманились.
— Отдайте его мне! — свирепым, совсем не детским голосом потребовала Зоя. — Он сейчас умрёт!
Все сумеречные люди подступили к границе, образовав плотную серую стену. Пространство загудело:
— Отдайте, отдайте, отдайте!..
Кеша не выдержал, вопреки здравому смыслу подошёл к Борису и Виталию.
— Нам лучше отдать его, — он произнёс эти слова с дрожью в голосе, понимая, что наступает на старые грабли. — Ну, в самом деле, зачем нам смотреть, как Гена умирает? Он, конечно, урод, но всё равно жалко…
— Жалко? — Борис подступил к Кеше, пихнул его кулаком в грудь. — А Прапора тебе не жалко, а? Знаешь что, заступник херов, лучше не беси меня! Просто свали куда-нибудь, чтобы я тебя не видел!
Кеша насупился, отошёл в сторонку, жалея, что решил заступиться за Гену. В случае с бабой Шурой ничего не получилось, так с чего он возомнил, что сейчас получится? И вот итог всей это глупой затеи: подставился в очередной раз.
— Отдайте! Отдайте! — с агрессивной жадностью требовали сумеречные люди.
Гена дёрнулся, с хрипом втянул в лёгкие воздух, а на выдохе его тело обмякло, сердце остановилось.
— Вы пожалеете об этом! — хором заорали бесцветные. — Я был с вами очень терпелив, но моему терпению пришёл конец!
Из песка вылезли четыре огромные, похожие на обезьяньи, лапы. Они схватили тело Прапора, и принялось рвать его на части с такой лёгкостью, словно оно было бумажным. В сторону Бориса и Виталия полетели оторванные руки, ноги, голова, растерзанный торс.
— Как вам это нравится, а?! — кричали сумеречные люди.
— Тварь! — процедил Борис.
Виталий скривился. Несколько секунд он боролся с рвотными позывами, но потом его всё же вырвало. Кеша отвернулся от периметра, зажмурился и принялся судорожно шептать:
— Хесс, прости меня. Я пытался. Ты сам видел, что я пытался, но у меня не получилось. Прости, прости… Их осталось всего четверо и я всё сделаю, чтобы они стали твоими. Всё, что потребуется…
Сумеречные люди растворились в воздухе. Метрах в пятнадцати от периметра песок вздыбился, чёрный холм вырос до размеров пятиэтажного дома, а потом из песка начала формироваться паукообразная тварь с множеством лап. Из корявой, будто вылепленной неумелым скульптором массивной туши, выползли десятки голов на длинных тонких шеях. Это были головы Зои и бывших жителей деревни. Шеи вытягивались, перекручивались, рты кривились, скалились. Похожие на рыбьи глаза, глядели с лютым презрением. Медленно переставляя лапами, чудовище двинулось к границе — в каждом движении сквозила мощь.
— Господи! — выдохнул Виталий, прижавшись к забору. — Для меня это уже слишком.
— То, что там, не может оказаться здесь! — выкрикнул Борис, чтобы подбодрить не только приятеля, но и себя. — Пойдём скорее в дом, Виталя!
— Не могу, Борь, — пожаловался тот. — Ноги, как ватные. Вот-вот рухну.
— Давай помогу.
Борис перекинул руку приятеля через плечо и повёл его к зелёному дому. Он настойчиво внушал себе: «Мне не страшно! Я не боюсь!..»
Чудовище подступило к невидимой преграде. Шеи вытянулись, одновременно раскрылись десятки ртов.
— Шутки кончились! — заревел монстр. — Вы очень, очень меня разозлили! А я хотел с вами по-хорошему!
— Мне не страшно! Я не боюсь! — Борис не заметил, как принялся озвучивать свои внушения вслух. — Мне нихрена не страшно!..
Десятки голов захохотали — звук походил на скрежет железа.
Борис с Виталием зашли во двор. За ними, опасливо озираясь, последовал Кеша.
— Ну, куда же вы? — насмешливо прогудело чудовище. — Решили спрятаться? Трусливые твари! Скоро вы все станете моими! Все!
Когда Борис, Виталий и Кеша поднялись на крыльцо, распахнулась дверь.
— Скорее, заходите! — призвала Марина, стараясь не смотреть на чудовище.
Они ввалились в прихожую, обессиленно сели на лавку возле стены. С улицы продолжало доноситься свирепое рычание:
— Все будете мои! Я сведу вас с ума, и вы сдадитесь!.. Шутки кончились, никаких больше уловок и уговоров!.. Теперь только страх!..
— Воды, — попросил Виталий, тяжело дыша.
Марина сбегала на кухню, вернулась с кувшином с берёзовым соком. Виталий осушил половину кувшина.
— Это было и правда жутко, — Борис попытался придать голосу бодрости, но вышло у него не очень.
— Я всё видела в окно, — призналась Марина. — И то, что с Прапором случилось, тоже видела. Заставила Капельку под кроватью спрятаться, а сама смотрела, как идиотка, хотя самой спрятаться хотелось.
В дверном проёме, который вёл в гостиную, показалась Капелька. Она выглядела растерянной, испуганной. В её глазах отчётливо читался вопрос: «Что случилось на этот раз?»
Что случилось. Борис вспомнил, как чудовищные лапы раздирали труп старика на части, и с трудом сдержал рвущийся из груди стон. Нынешняя ночь забрала шестерых: Кирилла, Прапора, Гену, Валерия и Веронику, бабу Шуру. Борис и себя ощущал сейчас наполовину мёртвым. Вызванная злостью бравада прошла, и он вдруг осознал, что всё это время его надежда на спасение была ложной. Обманывал сам себя. Складывал кусочки мозаики в попытке отсрочить неизбежное. Он взглянул на Капельку, потом на Марину и подумал, что скоро ему придётся сделать то, что недавно совершил Прапор. Виталий не решится. Этот похожий на хомяка олух — тем более. Так что придётся взять страшную миссию на себя. Кто-то же должен. Жаль нет яда, который все могли бы принять одновременно. И пистолет старика, кажется, остался за периметром.
Бориса ужасали эти мысли, они подталкивали к пропасти безумия, но не думать о логичном исходе он не мог. Всё бы отдал, чтобы искорка надежды вновь вспыхнула, однако та, похоже, угасла безвозвратно. Обманывать себя больше не было сил. Сдался.
— Вы будете мои! — ревело многоголосое чудовище. — Уже скоро!.. Очень скоро!..
— Ошибаешься, — прошептал Борис, после чего поднялся со скамьи и прошёл в гостиную, слегка потрепав Капельку по голове. Он решил хотя бы внешне не показывать своё отчаяние.
Глава двадцать четвёртая
Время тянулось ужасно медленно. Борису казалось, что правила этого проклятого мира изменились, и ночь никогда не кончится. Один раз он выглянул в окно и увидел, как по чёрному песку ползают покрытые язвами и глубокими ранами гигантские младенцы. Они ревели, точно доисторические ящеры, широко раззявив рты с акульими зубами. Борис тут же пожалел, что поглядел в окно, от этого зрелища его замутило. Он плотно задёрнул занавески, и остаток ночи просидел в кресле, изнывая от тяжких мыслей.
Утром пустыня поглотила дома Гены, Прапора, бабы Шуры… Остался лишь зелёный дом и небольшая территория вокруг.
Молча попили чай, после чего вырыли могилу возле наполовину обрезанного периметром сарая и похоронили бабу Шуру. Виталий установил крест, который он не слишком умело смастерил из досок.
— Наверное, нужно что-то сказать, — вздохнула Марина, прижимая к себе Капельку и печально глядя на могилу.
Но никто не произнёс ни слова. Борис поглядел на Марину, на Капельку, на Виталия и ощутил чувство глубокой вины. Ему было больно из-за того, что он не может им ничего предложить — ни надежды, ни какого-нибудь глупого, но всё же плана.