В небольшую спортивную сумку Борис положил две литровые пластиковые бутылки с водой и кухонный нож, которым намеревался убить бледного человека, а в крайнем случае, если всё пойдёт наперекосяк — перерезать себе горло. Проглотил две таблетки анальгина, чтобы унять боль в голове, после чего вернулся в гостиную.
— Не буду прощаться, — сказал она с ободряющей улыбкой, и даже умудрился пошутить: — Я быстренько, одна нога тут другая там и наоборот. А вы тут держитесь. Слышишь, Капелька? Смотри не вздумай раскисать!
Она поднялась с дивана, подошла к нему.
— Дядя Борь, меня на самом деле Анютой зовут, но мне больше нравится просто Нюта.
— И мне, — кивнул Борис, глядя девочке в глаза. — Приятно познакомится, Нюта. Пообещай, что будешь верить, что я уничтожу эту тварь. Каждую минуту верить. Мне это поможет.
— Я обещаю, дядя Боря. Вы справитесь. Я буду часто-часто закрывать глаза и представлять, как вы побеждаете это чудовище.
— А когда всё закончится, — произнёс Виталий, — мы это хорошенько отметим. Будем сидеть на веранде, смотреть на закат, пить мою фирменную наливку. А ещё мы обязательно сходим на концерт твоей группы.
— И поедим устриц за просмотром советских комедий, — добавил Борис.
Он уже собирался покинуть гостиную, как раздался шум — галка забилась в картонной коробке, пытаясь выбраться. И ей это удалось. Хлопая крыльями, птица запрыгала по полу, а потом застыла и уставилась на Бориса странными, совсем не птичьими, глазами, в которых загорались и гасли золотистые искры.
— Что за… — начал Виталий и замолчал.
— Я уже видела такое! — произнесла Капелька зачарованно. — Помните, я вам рассказывала?
Галка встрепенулась, деловито прошествовала через гостиную, переступила порожек, обернулась, крикнула и снова принялась буравить Бориса взглядом.
— Она зовёт вас, дядя Боря, — сообразила Капелька. — Точно зовёт!
Словно подтверждая её слова, птица загалдела: «Кьяр, кьяр, кьяр!..»
Борис озадаченно почесал щетинистую щёку.
— Похоже, Нюта, ты права. Но я, если честно, не пойму, как мне всё это расценивать.
— Вторая голова! — таинственным голосом сказала Капелька. — Она хочет нам помочь.
Галка перепрыгнула через порожек, вернувшись в комнату, крикнула требовательно и снова прыгнула в коридор. Золотистые искры в её глазах закружились, собрались в одну яркую точку и вспыхнули фейерверком.
Виталий хмыкнул.
— Не думал, что меня ещё что-то может удивить.
Борис глядел на птицу и пытался сообразить, представляет ли она опасность, не является ли это пернатое существо коварной игрушкой в руках бледного человека. Этот мир переполнен обманом, так стоит ли сейчас, когда ситуация достигла точки кипения, пытаться разглядеть в нём что-то положительное?
Стоит!
И причина этому проста: Капелька не усмотрела в птице зла! Лучше аргумента и не придумать.
Галка принялась нетерпеливо кричать в коридоре. Борис покинул гостиную, дошёл до входной двери и выпустил птицу наружу. Оглянулся. Капелька и Марина стояли возле дверного поёма, и он не увидел в их глазах отчаяния. Они верили в него.
Борис кивнул им на прощание, поправил лямку спортивной сумки на плече и шагнул через порог. Дверь за его спиной бесшумно закрылась. Через минуту он уже шагал по чёрному песку, а впереди, делая неуклюжие прыжки, двигалась птица с раненым крылом. Пустыня была безмятежной, с высоты на неё равнодушно взирало бледное око светила.
Ноги по щиколотку утопали в песке, каждый шаг стоил усилий. А ещё и рана на голове саднила. Однако Борис был настроен решительно и унылые мысли не подпускал. Плевать, что путь предстоял нелёгкий, плевать, что пустыня казалась бескрайней. Главное — просто идти. Ориентир — светило. Запас времени — примерно девять часов, пока не начнёт темнеть.
— А что мне надо? Да просто свет в оконце, — в такт шагам забормотал он припев песни группы «Серьга». — А что мне снится? Что кончилась война. Куда иду я? Туда, где светит солнце, вот только, братцы, добраться б дотемна…
Он оглянулся.
Зелёный дом на крошечном островке безопасности. Капелька, Марина и даже раненый Виталий глядели в окно. Он помахал им рукой, и они помахали в ответ.
Галка загалдела, зовя за собой. Борис с трудом оторвал взгляд от людей, которые за эти тяжёлые дни стали для него самыми близкими, и продолжил путь в неизвестность.
Глава двадцать седьмая
Хесс.
Он не помнил своего настоящего имени, но те, кто оказывался в его власти, по непонятным даже ему причинам, произносили: «Хесс, Хесс…» Со временем он стал воспринимать это, как своё имя.
Хесс.
Ему нравилось. С таким звуком песчаные волны перемещались по пустыне его собственного мира. Сухой звук вечности.
Когда-то он был человеком, заклинателем, оккультистом. С тех пор миновало больше трёхсот лет. Хесс не помнил ни своего детства, ни юности, ни страны, в которой жил, ни родителей. Многие вещи даже не стёрлись, а как будто были вырваны из памяти, словно зловредные сорняки. Хесс отчётливо помнил лишь, что проживал в роскошном замке, был богат, являлся магистром культа «Запредельного Безумия», помнил своё служение Великим Червям, обитателям Бездны. Несколько десятилетий он приносил им кровавые жертвы в надежде, что Находящиеся по Ту Сторону даруют ему бессмертие.
И они даровали.
Это случилось, когда он уже полностью отчаялся. Его глаза почти перестали видеть, постоянные головные боли не позволяли здраво мыслить, ночные кошмары вытягивали силы и наутро он не мог даже самостоятельно подняться с кровати и одеться. Но хуже всего — непрерывный страх. От одной мысли о смерти внутри заклинателя всё сжималось в тугой комок. Ему постоянно мерещилось, что сердце вот-вот остановится. В приступах паники он принимался истерично кричать и молить Великих Червей, чтобы они над ним сжалились. Лишь настойка опия ненадолго даровала успокоение, но со временем и она перестала помогать.
Однажды ему стало так плохо, что он понял: грядущая ночь будет для него последней. Заклинатель лежал в кровати, а перед мысленным взором появлялись младенцы, девушки, женщины — все те, кого он принёс в жертву Владыкам Чёрного Пути и Запредельного Знания. За окнами бушевала гроза, стены замка сотрясались от громовых раскатов. Заклинатель жалобно скулил, обращаясь к Владыкам Альяха — Повелителям Ворот, Туманов, Облаков и Кипящей Лавы:
— Сжальтесь! Я всегда был вашим верным рабом… Помогите… — из полуслепых глаз текли слёзы, в складках морщин блестели капли холодного пота. — Сжальтесь… Я ведь это заслужил…
Он молил тех, кто не знал, что такое жалось. Великим Червям были чужды человеческие эмоции. Но они его услышали и заговорили. Их голоса казались заклинателю частью громовых раскатов и шума ливня:
— Да, ты заслужил бессмертие. Мы помним. Мы ничего не забываем. И мы даруем тебе мир, в котором ты продолжишь своё существование.
— Благодарю вас! Благодарю! — заклинатель нашёл в себе силы сползти с кровати, встать на колени и почтительно склонить голову. Сквозь мутную пелену перед глазами он видел вспышки молний.
Прогрохотал гром.
— Живи, — произнесли напоследок Великие Черви.
Неведомая сила приподняла заклинателя над полом. Замок содрогнулся, стены опочивальни начали расползаться, меркнуть. Замерцали и исчезли мебель, потолок, окна. Шум стихии снаружи сменился монотонным гулом.
Заклинатель прозрел.
Он увидел мир За Чертой Границы.
Пространство, насколько хватало взгляда, было усеяно словно бы вывернутыми наизнанку людьми. Лишённые кожи, кровоточащие, с внутренними органами, выпирающими из чудовищных ран, они ползали, стонали, выли. Из этого океана плоти вздымались исполинские, постоянно меняющиеся геометрические конструкции. Чёрные призмы непостижимым образом превращались в кубы, корявые пирамиды, снова в призмы и во что-то четырёхмерное, от одного вида которого разум заклинателя бунтовал. Из плоскостей фигур выскакивали молнии, они вонзались в людей внизу, не убивая их, а заставляя мучиться ещё сильнее. Свинцовое небо покрывали разрывы, похожие на рваные раны, и в этих разрывах появлялись и исчезали наполненные запредельным безумием глаза.
Несколько глаз уставились на заклинателя, и он ощутил себя самым ничтожным существом во вселенной. Его благоговение перед этим миром граничило с ужасом. Он чувствовал: ещё немного и его рассудок не выдержит, расколется на миллион осколков. Безумие было не только в гигантских глазах, оно буквально горело невидимым пламенем повсюду.
Пространство содрогнулось, наполнилось пронзительным воем и скрежетом. Над размытым горизонтом начало подниматься нечто, похожее на горб, из поверхности которого вырывались тёмные лучи. «Раны» в небе принялись сжиматься и разжиматься. Геометрические конструкции с сухим треском устремились вверх, надстраивая призмы, кубы, пирамиды. Обречённые на вечные страдания люди лезли друг на друга, тянули искалеченные руки к небу. Из миллионов ртов вырывались стоны.
Заклинатель обхватил голову руками, словно пытаясь выдавить из неё сгущающееся сумасшествие, и закричал. Тёмные лучи пронзали пространство, из-за горизонта продолжало выползать нечто. Один из лучей поглотил заклинателя, окутал его липким холодным мраком…
Все звуки стихли.
Мрак рассеялся.
Заклинатель обнаружил себя парящим над круглой металлической платформой, по краям которой высились блестящие, отливающие серебром, мачты. В центре платформы темнела дыра с уходящим вглубь тоннелем, вокруг располагалась чёрная пустыня, а в сером небе висела бледная блямба, совершенно не похожая ни на солнце, ни на луну.
Не успел заклинатель опомниться, как его затянуло в дыру в центре платформы. Он летел по извивающимся тоннелям. Его швыряло вправо, влево, бросало вниз, поднимало. Наконец движение прекратилось. Задыхающийся от страха и неопределённости заклинатель увидел, что он очутился в просторной пещере. Свод терялся в темноте, стены были какие-то желеобразные, полупрозрачные. За ними медленно, словно в густой слизи, плавали испускающие бледное свечение бесформенные пятна.