Может быть, я никогда больше не увижу внутри существ ничего неожиданного.
Мне душно. Мне худо от этой догадки.
Да, я знал это, конечно, знал: существа уничтожают друг друга ради собственного выживания. Существа не знают о полусуществах, а те поглощают их изнутри. Это дикие законы, но в них есть какая-то суровая, некрасивая необходимость (битва за еду и защита своего тела-мира – скучно, но необходимо). Однако никто и ничто не может гарантировать всем нам это самое выживание. Страх не выжить бессмыслен. Ведь мы не знаем всех миров, воздействующих на наш. И никогда не узнаем. Никто – ни существа, ни полусущества.
Я догадывался и раньше о том, что Гиганты и другие Хозяева могут быть существами для нас, но оказаться полусуществами для каких-то иных, ещё более невообразимо огромных существ. И, хотя Гиги не видят нас, они могут при каких-то условиях оказаться больше похожи на нас, чем это можно себе представить. Да, они кажутся свободней, чем мы, во всём (они-то могут самостоятельно двигаться!); но, возможно, сами того не подозревая, они тоже поглощают кого-то изнутри. Они остаются преданны ему, но, может быть, лишь до тех пор, пока их не выбрасывает в тело другого Сверхгиганта (допустим, это «Город»). И тогда они забывают о прежнем. То есть они ведут себя совсем как мы. Они как мы. При определённых условиях они как мы.
Да, Бель устремлена вовне, она хочет вырваться из своего Сверх-Гиганта.
Мне стоит большого труда остановиться на миг и вспомнить, в ком я был до Бель. До Лыша, к которому я стремился и в которого не попал, я ничего не помню. Странно.
Я делаю ещё одно усилие, чтобы замереть и не упустить пойманную мысль.
Да. Теперь я знаю и ещё кое-что: существа уничтожают других даже тогда, когда им не угрожает опасность погибнуть (от голода или от страха). Едят ради того, чтобы есть. И убивают, чтобы убивать. Убивают, чтобы доказать то, во что они верят. Переубедить. Мёртвые ведь не возражают и не сопротивляются.
Мне кажется, Блэк занимался убийством Бель. Не столько её сладкой мякоти, сколько населяющих её бестелесных объектов. Убийством бестелесной изнанки Бель.
Увы мне. Я понял ещё один, совсем не весёлый закон общей жизни: уничтожение может быть решающей репликой в разговоре двух не понимающих друг друга существ. Это открыли мне Гиги.
Утром тело Бель движется так равномерно, точно ночью ничего не случилось. Оно совершает привычные действия, трубопроводы не разогреваются, стенки камер не пружинят. Всё влечётся само собой. Я не слышу никаких голосов – я поглощён глубиной Бель и лишь смутно ощущаю, что на её собственную равномерность накладываются другие, более широкие колебания; ритм Бель то совпадает с ними, то выпадает из них. Бель молчит. Все полусущества, которые встречаются мне на пути, спят.
Я тоже отключаюсь, окутанный ложной тишиной. Я медленно падаю в какую-то ненастоящую бездну. Бездну-попытку. Я не хочу, но совершаю её. Сколько раз ещё я смогу вернуться?
Миг – и всё меняется. Тело Бель пропитано множеством голосов, но это не её звуки. Кажущиеся значения обманывают меня и, не развернувшись, угасают; на них наползают другие. Звуки хаотичны, источники их неведомы, и это задаёт вибрацию тревоги. Тревога, тревога – так теперь в Бель. Вещества её мякоти теперь слишком собранны. Готовность, упругость, плотность. Стенки отсеков отталкивают меня. Вскрывать новые камеры не получается. Мне приходится возвращаться по своим старым следам. Удивляясь произведённым разрушениям, я пробираюсь назад, к глотке.
Горло Гига для меня (я это запомнил) – начало всех возможностей. В глубине Бель, конечно, гораздо защищённей, но для нас, полусуществ, там, в глубине, уменьшается возможность распознавать звуки гигантской речи, звуки гигантских событий, и от этого привязанность к смыслу Хозяев падает.
Я и так потерял слишком много времени на бессмысленность. Я не хочу просто бездумно жрать.
Я хочу знать о том, что происходит с Бель. Знать – это ещё не любить, конечно, но это уже кое-что. Я хочу понимать, что происходит с ней и со всеми нами.
– Паспорт.
– Пожалуйста.
– В какую страну направляетесь?
– В Германию.
– Цель визита?
– Образование.
– Что у вас с рукой?
– Что?
– Синяк. Вас били?
– Нет. Я упала.
– Правда?
– Правда.
– Что вы собираетесь изучать в Германии?
– Историю искусств. Дизайн. Живопись.
– Вы рисуете?
– Да.
– Надеетесь стать известной?
– Не знаю. Как получится.
– Ну что ж, удачи.
– Спасибо.
– Хорошей поездки.
Так они поговорили: Бель и кто-то по типу «он», не имеющий отношения к Бель. Нам что-то разрешают. Мы варимся в сосуде шумов, преодолеваем какие-то препятствия. Сейчас движения Бель более отрывисты, чем прежде. Но в них есть сила. Сейчас мне славно чувствовать единение с Бель. Мне кажется, я начинаю что-то понимать. Она хочет отменить прежние события, связанные с её привычным пространством. Отменить, забывая. Это не так-то просто.
Если моя догадка верна и у Гигов есть свои Хозяева, для которых они лишь полусущества, возможно, что эти Сверх-Хозяева Гигов имеют такую форму, такую сущность, что я её и не смогу охватить и понять. Для меня они могут просто считаться пространствами, которым преданы Гиги. Например, Города, внутри которых есть улицы и дороги, подобные трубопроводам в телах существ. И убежища для Гигов тоже внутри Городов. Дома. Их собственные ближайшие миры, ограниченные стеной/ стенами провожаний/встречаний.
А ведь эта моя догадка не противоречит и предположению, что все эти Города могут оказаться лишь частями Сверх-сверх-гигантского существа. Возможно, везде, где кто-либо путешествует, проходят чьи-то тёплые трубопроводы. Может быть, таков невероятный закон существования высшей жизни, внутри которой строится гигантская, а внутри гигантской – наша, полуживая и полумёртвая полужизнь.
– Простите, моё место у окна, – мягкий голос Бель.
– Да, пожалуйста. Проходите.
Шум становится нерасчленимым. Приближается моя мёртвая фаза.
– Пристегните ремни безопасности.
Отовсюду нарастающий гул. Я в глотке, а глотка в глотке, а глотка в глотке… Я теряю связь с мирами, точно подныривая под изнанку реальности. Я опять проваливаюсь куда-то вместе с Бель.
…Да, вероятно, существуют разные виды бездн. Из некоторых возвращаются, из иных – нет.
– Чай? Кофе?
– Зелёный чай, пожалуйста.
Я чувствую: подобия, копошащиеся в повреждённых пузырях глотки, сейчас покинут Бель. Так странно понимать, что они – какие-то инварианты «я». Инварианты, которые существуют свободно, не задавая вопросов. Дожирая мякоть в и так уже вскрытых опасных камерах, они падают в жидкость, которая всё выпускается и выпускается из канальцев за нами. Эта жидкость – гибельная среда, разрешающая все противоречия.
Мне стоит большого труда не отдаться бездумному общему пребыванию. Оно меня блазнит. Мне хочется всё упростить и раствориться в единении с другими. Я такой же, как они. Я не один. Я впервые чувствую, что мне стало бы гораздо свободней, если бы я смог понять своих и принять нашу общность.
Я выпрастываю два отростка из трёх и тянусь к соседнему пузырю, за который держится кто-то на меня похожий.
Но не успеваю коснуться его.
Глотка Бель взрывается: «Кха!» Странно-гортанная недоречь! Широкий канал холодного света открывается резко, лопая мелкие пузыри, и ветер упрямства, возникший в Бель, выталкивает нас наружу.
Я только и успеваю, что вцепиться во что-то шероховатое, закрывающее выход из Бель. Я вишу на отростке. Тут не с чем соединяться. Это – не дышит. Я на шумосвету.
Опрокидывание всего: мелькнуло тепло Бель и исчезло. Теперь я во тьме неживого. Я могу только догадываться, почему меня выбросило из её нежного тела-мира, почему я сразу запутался в чём-то мёртвом, пахнущем воспоминаниями о сопротивлении.
Бель выдохнула меня с этим громким «кха». И я теперь в чём-то совершенно мёртвом, с мёртвой шероховатостью, в которой застряли отростки моих подобий, в капле Бель, быстро проникшей в мёртвое. Я размазан. О чём тут думают те подобия, что оказались со мной? Они, как и я, сейчас, вероятно, умрут. Мы покинуты Бель. Слабое утешение: наша мертвечина принадлежит Бель.
– Девушка, ваш платочек, вы потеряли.
Это говорится на каком-то другом языке.
– Спасибо, – на том же языке отвечает Бель.
Я бы мог вернуться к ней, если бы остался там. Но я уже отдаляюсь от Бель. Я на покрове не-Бель. Я окружён другим теплом.
Когда ты начинаешь кого-то терять (это не всегда происходит сразу – испытание неполной разлукой, как я понял, может затягиваться на долгое время, на маленькую или большую или даже бесконечную бесконечность), да, когда только начинаешь терять, всё учит тебя обманываться. «Нет, – думаешь ты. – Тот, кто мне важен, он ещё рядом. Он или она со мной, и это главное. Я ещё чувствую его. Я слышу его ритм».
Но это неправда. Я уже не слышу ритма Бель. Он уже перебит чем-то более энергичным. Резкое рассечение тёплого стоялого воздуха – это простая сила несёт меня, чтобы опрокинуть в прохладу. Оно раскатывает меня на странной полужидкой поверхности, плёнке. Мутной почти-прозрачности, под которой близко – чей-то жидкопровод. Грубая сила загоняет меня под эту слизистую плёнку и трамбует со странной яростью. Я теряю отростки и чувствую: меня здесь не хотят, я – помеха.
Я вижу теснящиеся снизу, под плёнкой, бестелесности. Их трудно узнать. Слизистое вокруг начинает наливаться яркостью и вспухает. Всё вытесняет меня, но выпрастываться некуда – сверху продолжает давить тёплая грубая сила.