– Крис. Я…
– Пойдём к тебе.
– Крис. Ты восхитительна, но мы почти не знаем друг друга.
– Вот и узнаем.
– Так сразу… Кто же те, другие, от которых я отличаюсь?
– Молчи. Я та-ак хочу.
– Ты… но почему такая яркая, как ты, выбрала меня?
– А тебе не всё ли равно, глупыш?
– Почему, Крис?
– Потому что ты нормальный. Очень нормальный. Не знаю, как объяснить. Я хотела, чтобы у меня был нормальный парень.
– Я не понимаю.
– Что тут непонятного?!
– Ты говоришь это как-то с вызовом, как будто хочешь что-то кому-то доказать.
– Глупости.
– Девушки обычно не обращают на меня внимания.
– Они дуры. Они не разбираются в парнях.
– А ты?
– О, мне пришлось.
– Мне кажется, я для тебя – случайность, Крис.
– С чего ты взял?
– Что тебе сейчас неважно, кто я.
– Хватит. Я рассержусь.
– Я случайно тебе подвернулся. Случайно вошёл в вашу комнату.
– В этом мире всё случайность, Кибернетик.
– Ты так думаешь?
– Я не думаю. Я чувствую. Я чувствую, что сейчас у тебя в комнате никого нет.
Мы перемещаемся в пространство Кибернетика – в темь концентрированных запахов сна, усталости, неуюта и солидарности Гигантов по типу «он».
Кибернетик очень близко к Кристи, его мир почти перемешивается с её телом, в котором я. Его мягкость обволакивает её остроту. Кристи нельзя назвать ни нежной, ни слабой. Стенки её отсеков требовательно-упруги. Она не мягкая (я не знал, что так может быть с существами по типу «она», и всё-таки это «она»!).
– Подожди одну минуту, – говорит она, вдруг отдаляясь. – Где у тебя душ?
У меня один миг, чтобы вернуться к Кибернетику вместе с вязкой и сладко-тягучей жидкостью, которой наполнена глотка Кристи и, кажется, она вся, – миг, чтобы вместе со всей её сладостью перетечь к нему, когда тень его мира падает на её камеры, но, но… не знаю, почему я застреваю в камере её горла, почему не могу выбраться. Я заворожён несовпадением: Кристи снаружи как будто нуждается в Кибернетике, стремится к нему и обещает его любить;но внутри, в своих камерах, крошечные Кристи ни о ком не думают. Никого любить и не собираются. Им достаточно блаженства самого по себе. И упругих трубок.
Я хочу понять природу этой системной ошибки. Почему, почему Кристи говорит то, чего нет?
Я остаюсь с ней, хотя, наверное, мне уже неинтересно исследовать похожие друг на друга камеры. Впервые мне становится скучно внутри Гига. Ничего не остаётся, как сосредоточиться на пополнении сил. Я отпускаю себя и начинаю поспешно есть и делиться. Кристи вкусна. Мне так бессмысленно, что незаметно для себя я теряю контроль над собой и разбегаюсь отростками во все стороны терпкого сладкого мира.
– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, да-ла-ла-ла-ла-ла-ла!
Звук льющейся воды заглушается голосом, тоже льющимся. Я в трубопроводе Кристи, среди кругляков и жгутиков. Они кишат. Какие крупные, ого! Они толкаются. Они жадно хотят жить. Им чужды сомнения. Из-за них Кристи не рискует. Из-за них ей не будет плохо.
А из-за меня?
Мои подобия тут и там. Их уже очень много. Набрасываются на беспечных кругляков. Какая жестокая, какая нелепая битва! Эй, стойте! Зачем? Зачем вы?
– Ла-лакх-кха-кха! Чёрт побери! Да что такое со мной?
Беспечный мир Кристи рушится. Трубопроводы слишком горячи. Все внутренние движения ускоряются стремительно. Плавное плавание превращается в хаотичные скачки. Кругляки скапливаются, наползают друг на друга. Нас выбрасывает в какой-то резервуар. Так далеко я ещё не путешествовал в Гигах. Где это я? Грубые толчки гонят нас и бросают вперёд.
Неужели Кристи способна испытывать боль?
Нет, я не хочу проверять это!
Звук воды прекращается. Тело-мир Кристи дрожит. Она говорит непонятные слова:
– Надо выпить.
Кристи возвращается. Кажется, она надеется, что реальность, оставленная нами, тогда застыла и ждала нас в прежнем положении. Что всё осталось как было. Сама Кристи освежилась, подготовилась и теперь знает, как управлять застывшей реальностью.
Это очень странно – ведь мы изменились. А другим точно отказано в этом.
Похоже, Кристи мысленно отказывает всему, кроме неё самой, в полноценной живости. Неужели она считает себя единственным настоящим существом?
Её не интересует сама реальность. Кристи просто хочет ею управлять.
– Кибернетик? Ау-у!
Я тоже возвращаюсь. Из центрального резервуара упругой жизни Кристи – в узкий канал извилистого тела-мира. И, вцепившись отростками в упругие стенки камеры, вижу крошечную Хозяйку с выражением жадного блаженства на красивом лице. Трубок тут нет. Наверное, они уже исчезли в недрах её совершенного тела. Я знаю, что в соседнем отсеке такая же Кристи.
Кристи любит только себя.
– Киберне-етик?
Голос её извилист и сладок. Кристи явно что-то задумала, но я поглощён питанием и слишком далёк от центра её мира, чтобы расслышать её внутреннюю речь и сравнить с внешней.
Кристи никто не отвечает.
– Ты уже заждался, милый?
Кристи не пускает свою жадную упругость в голос. Она им управляет, извлекая нужную ей музыку.
Ей никто не отвечает.
– Я уже иду к тебе, потерпи…
Это звучит как-то мимо, голос Кристи промахивается и не впадает в реальность, и такое явное непопадание заставляет меня отвлечься от выжирания её терпкой мякоти. Нет, всё-таки не всё подвластно всесильной Кристи.
Ей никто не отвечает.
– Я не знала, какое полотенце твоё.
Это звучит правдой, и мне становится интересно.
Ей никто не отвечает.
– Поэтому я не вытерлась…
Это звучит заманчиво. Может быть, горло Кибернетика пересохло и он захочет пить влагу с отростков Кристи, из её отверстий, из её укромных тайных отверстий. Я не знаю, как это бывает у Гигов. Пьют ли они, едят ли друг друга.
Ей никто не отвечает.
– Осуши мои капли…
Кристи явно хочет этого. Кристи думает, что вертит наружным миром. В её голосе свобода и власть.
Кто ей дал столько прав?
Ей никто не отвечает.
– Я вся влажная… снаружи и внутри.
Это, скорее всего, так и есть.
Однако ей никто не отвечает.
– Где ты, милый?
Нет, он ей не мил. В голосе хорошо сдерживаемая жадность, хищность. Существа тоже могут пожирать существ. Да, точно. Я вспомнил, так уже было с прежними Хозяевами. Правда, они не были Гигами.
Ей никто не отвечает.
– Я уже здесь.
И теперь я слышу тихий-тихий свистящий звук. Это ответ.
– Чёрт! – грубо бросает Кристи. – Да ты уснул, имбецил!
Глава 15Катастрофа
Кристи совершает дёрганые движения, заматываясь во что-то, чтобы сдержать переполняющее её раздражение, и быстро уходит из пахнущей усталостью камеры.
– Связался чёрт с младенцем.
Её перемещение сопровождается грубыми звуками преодоления каких-то препятствий. Бам-с, бум-с. Я замер. Я прислушиваюсь. Кристи не по себе. Она соскочила с какого-то центрального клапана своей уверенности. Я начинаю за неё беспокоиться.
– Нельзя ли потише? Мы уже спим.
– Да ладно тебе.
– У тебя странное лицо. Что-то случилось?
– Не приставай, Мари. Всё норм.
– Куда ты так поздно?
– Мы на допросе?
– Зачем эти ботфорты? Эти шорты из кожи?
– А ты завидуешь?
– Чему?
– Девки, заткнитесь.
– Лиза, храпи, храпи.
– Ты же выходная? А завтра семинар по…
– Ну ты и зануда.
– Ты идёшь в клуб!
– Не твоё дело.
– Ищешь приключений на свою… голову.
– Ты хотела сказать: жопу.
– Не хотела.
– Ну же, Мари, не будь ханжой.
– Кристи!
– Ты мне не мать и не сестра.
– Но я волнуюсь!
– Да что со мной будет?
– Ты же слышала: в городе эпидемия.
– И что?
– А вдруг маньяк какой-нибудь нападёт?
– Ну-ну.
– Я боюсь за тебя, Кристи.
– За него побойся.
– А вдруг он заразный?
– Ты уже совсем, да?
– Хоть один день выспись, побереги себя.
– Я хочу танцевать.
– Ты клеишь папиков.
– Молчи себе в тряпочку.
– Это же всё пустое!
– Оставь меня, приставала.
– Кристи, не уходи! У меня странные предчувствия!
– Обсуждай их с Лизой.
– Кристи, остановись!
– Пока, неудачницы!
– Кристи!
Она чем-то снова громко хлопает и быстро бежит в темноте – цок-цок-цок-цок. Кристи производит ветер, а я всё-таки добрался до её горла, до прозрачной стенки, и сейчас я вижу розовые поля её мякоти и между ними тьму, изредка разрываемую огненной вспышкой. Кристи гуляет по улицам ночного города. В её трубопроводах веселье ярости.
Крошечная Кристи в моей камере выглядит странно в высоких алых обёртках, натянутых на розовые отростки. Там, где отростки сходятся, на ней крошечный лоскут из полупрозрачных чёрных волн. Розовое просвечивает сквозь чёрное. Микро-Кристи извивается всем своим плавным телом и переворачивается. Плотное розовое точно вываливается из чёрного и алого. Вокруг возникают смутные уменьшенные фигуры Гигантов по типу «он». Все они в чёрных обмотках, с белыми лицами без черт и почти ничем не отличаются друг от друга. Потом я замечаю, что кто-то из них всё-таки крупнее, а кто-то мельче других.
Крошечная Кристи танцует в камере, перемещаясь от одного невнятного Гига к другому. Они окружили её. Она в центре. Касается чужих лиц и тел. Откуда ни возьмись, в камере возникает твёрдая поверхность, уставленная прозрачными мёртвыми объектами. В них плещется желтоватая жидкость. Гиги в чёрных обмотках со стёртыми лицами поднимают Кристи (их верхние отростки хватают части её тела так жадно, точно хотят сожрать) и укладывают на поверхность. Она извивается. Гиги без черт поливают её жидкостью из прозрачных ёмкостей, а потом выпрастывают из своих чёрных недр какие-то короткие красны