На всё!.. Выполнить любую работу, вынести любое испытание, убить или ограбить. И это согласие на всё возникло так, будто что-то горячее вспенилось в нём, ударило в голову, отразилось и обожгло сердце. На краткий миг ему приоткрылось будущее, к которому он ещё полчаса тому назад приблизился вплотную, а теперь оно отодвинулось в неведомую даль, оставляя поле для жизни, мыслей и чувств. И, главное, этот открывшийся простор был не только для него, но и для Зои и для детей.
– Я согласен на всё!
Триумвират оживлённо переглянулся.
– У нас к Вам есть предложение, назовём его так, – заговорил третий из незнакомцев. Слова он произносил сухо и строго, подчёркивая своё сходство с ним – был он сух, подтянут и его лица, казалось, никогда не касалась улыбка. – Наше предложение связано с некоторой трансформацией Вашего облика и обиталища Вашего сознания. Но не думайте, что Вы станете идиотом или что-нибудь потеряете в интеллекте. Напротив, нам кажется, приобретёте…
Поднятием руки широкоплечий обратил на себя внимание.
– Думаю, наступило время познакомиться. Я – Грег. Питер Грег. А это, – показал он на молодого и красивого человека, соединившего Дениса с женой, – Самерс.
Самерс наклонил голову, показав тонкий пробор в рано поседевших коротко остриженных волосах.
– Мольнар, – коротко представился третий. На плоских щеках его обозначились желваки. – Перейдём на ты и будем считать знакомство законченным. Ты удовлетворён?
– Вполне, – сказал Денис и подумал, что они назвались вымышленными именами.
– Тогда я продолжу изложение сути нашего предложения. На которое ты согласился пойти. И если это так, то мы не настаиваем на немедленном его выполнении. И всё-таки твой отказ после объяснений…
– Понял вас и согласен.
– Ну что ж…
Суть предложения Денис понял сразу. Он удивился, восхитился, поёжился и согласился окончательно.
Ему снился сон. Вначале в тумане возникло видение паутины с расплывчатыми тягами-паутинками. Постепенно они обретали чёткость, и он падал на них или, равновероятно, они надвигались на него. Они обволокли его тепло-влажной пеленой и проникли в сердце, мышцы и мозг и стали его содержанием, его существом.
Паутинки протянулись в неведомую даль, и каждая чутко отзывалась на любое явление, происходящее в той дали, и приносило ему какой-то сигнал, информацию, видение. И таких сигналов было много – тысячи и тысячи, но Денис пока не понимал их, а воспринимал в виде причудливой мозаики.
Сон продолжался, но стал уже походить на утреннюю дрёму, когда всё явственнее пробивается в сознание реальный мир, в котором нет места иррациональному, чудесному, а действуют жёсткие физические законы и причинно-следственные связи.
Денис импульсами, словно в нём стали включать и выключать, начал осознавать себя, но непривычное ощущение спутанности от бесконечных нитей паутины, составлявшей его естество, не только не проходило, но усиливалось. Она жила в нём… Или он в ней?
Его сознание уже почти проснулось. Насторожилось. Напряглись паутинки, сигналы приглушились, но зато возникло чувство раскованности, будто лежит он, привольно распластавшись на огромном поле, и полностью занимает его.
– Всё! – Хениг оторвался от пульта и повернул лисье лицо к присутствующим. – Он весь там.
Его слова словно застали врасплох тех, к кому они были обращены. Наступившую паузу Хениг использовал и ещё раз покрутил искатель, но картина на дисплее не изменилась.
– И он… – нарушил молчание Грег, приподнимая ввалившуюся в плечи голову.
Опять пауза, от которой всем стало тревожно и неуютно.
До того, пока Хениг объяснял свои действия, поведение приборов и состояние донора, всё казалось простым, понятным и даже беззаботным делом. Как в театре. Ну, приборы, так кто их не видел? Ну, вычислительная машина, так что в том нового? Это уже не такое чудо, как, скажем, десять лет назад. Ну, медицина, в конце концов. В отдельности – всё известное… Теперь же, когда свершилось задуманное, невероятное, когда закончился один этап дела и начинался следующий, не менее ответственный, чем первый, возник вдруг запоздалый вопрос, а что, собственно, они совершили? Что создали или кого?
– …что-нибудь чувствует, – закончил мысль Грег.
Хениг не торопился с ответом. Да и что определённое он мог сказать? Его интересовала в основном техника перевода интеллекта донора-человека с одной матрицы – биологической на другую – искусственную. И в этом он как будто преуспел. Однако, понимая свершившееся, он почему-то отнюдь не радовался, хотя, по логике, почему бы не порадоваться воплощению долго вынашиваемой идеи?
Одно, наверное, что он устал за последние месяцы. Работал день и ночь. Другое, пожалуй, главное, что совершённое – это не удовлетворение воплощения мечты, а чистая сделка. А ему всегда хотелось прославить своё имя. Как бы сейчас взорвался мир от его сообщения!..
– Я думаю, – произнёс он медленно, – сейчас его сознание находится в шоковом состоянии. Трудно сказать, как долго оно продлиться. По ка что… по-моему, всё идёт нормально. Так что, рассчитываю, через неделю он даст о себе знать.
– Хорошо, – деловито заключил Самерс, – подождём неделю.
– Через неделю, – монотонно сказал Мольнар, – если ничего особенного не случиться, встречаемся здесь же. Держите нас в курсе дела.
– Я вас понял, господа, – устало проговорил Хениг.
Он проводил гостей, вернулся к пульту и тяжело опустился в кресло. Окинул взглядом показания приборов и прикрыл утомлённые глаза.
То, чему он посвятил себя последние годы, свершилось, хотя и не так как мыслилось.
Ещё в молодости его поразила сложность сетей связи. Сотни тысяч точек коммутации, миллионы километров каналов, громадный арсенал управляющих машин, а теперь и разветвлённое взаимодействие вычислительных машин. Всё это представлялось ему огромным мозгом с распределёнными в пространстве города и за его пределами ячейками памяти, нервными волокнами и многоуровневыми связями.
С годами появилась мысль «вспрыснуть», как он говорил, сознание в девственную структуру сети связи.
И вот сегодня, ему, кажется, удалось, наконец, воплотить задуманное в виде конкретной сети.
Тело донора, бледно-жёлтое в свете ламп, неподвижно лежало на специальном столе. Оно оставалось живым в том смысле, что в нём происходили обычные биохимические реакции, сердце гнало кровь по артериям, а мышцы готовы выполнить любую команду. Но подать эту команду было неоткуда, потому что мозг, помещённый в голове донора, напрочь был лишён возможности выполнять свои функции в теле донора… Впрочем, Хениг не был до конца уверен, что так оно и есть на самом деле. В конце концов, мозг человека настолько сложная система с не до конца разгаданной структурой и возможностями, что он был бы рад ошибиться в своих заключениях, и донор остался человеком, лишь на время потерявшим сознание.
Донора Хенигу не жалел, тот сам добровольно пошёл на эксперимент. Да и что его жалеть, если самому не сладко.
Так что теперь тело бывшего Дениса Кремицкого, здоровое и сильное, осталось без самого главного, без управляющего центра, за исключением, быть может, тех связей, которые управляют общей жизнедеятельностью организма.
А Хениг, благодаря добровольному донору будет иметь деньги, чтобы довести свою работу до конца. Тогда…
Представления будущего у Хенига всегда оставалось расплывчатым и неопределённым, как фата-моргана. Правда, в них присутствовали стержневые мотивы. Во-первых, признание его заслуг. И второе – это всеобщее благо, которое он принесёт людям. Какое?.. Здесь у него ничего однозначного не намечалось. Мыслились холодильники и транспортные средства, наделённые толикой разума; умные, по-настоящему, умные машины, целые заводы и системы – всеобщая гармония производства материальных и нематериальных благ для бесплатного удовлетворения потребностей людей. Никакой работы, никакой зависимости человека от производства и другого человека. Каждый человек – царь природы!
Пока же… Хениг встал, окинул взглядом скромную свою, по сути, лабораторию для воплощения идей. Всё в ней, от выключателя у входной двери до самого помещения и оборудования, не его собственность, а тех, кто давал ему работу и поддерживал, чтобы нажиться на его открытиях и мечтах.
И нет разницы между ним, способным управлять своим телом, и Денисом, потерявшим своё «я» здесь и обретшим его в бесконечности сети связи; оба они пленники и жертвы обстоятельств.
Первая вспышка понимания своего естества в новом состоянии обожгла Дениса какой-то странной волной, многократно плеснувшей в нём самом, как будто её зажали в тесные границы и она, отброшенная одной из них, устремлялась к другой, но и там, наткнувшись на твердь, ударялась и откатывалась назад. В такт качанию волны его мысли разбегались и словно застревали где-то на периферии сознания, потом опять подхватывались. Наконец, ему удалось сосредоточиться на неприятной ему волне и успокоить её. В этом ему помогли прорехи в границах, гасящие амплитуду колебаний.
И всё-таки в его мыслях чувствовалась странная заторможенность и, наверное, несложно было со стороны проследить их возникновение, развитие и затухание – плавное, с долгим последействием.
Он попытался осмотреться, но ничего кроме образа огромной паутины не видел. Да и видел ли он её? Она раскинула свою неравномерно ячеистую сеть на необозримой площади – и он ощущал эту необозримость как наличие новых, ещё недоступных для него связей. И в то же самое время она сбежалась в его представлении до размеров, достаточных, чтобы охватить и почувствовать её каждой клеткой своего существа. Осязаемо струились токи, дающие тепло и приятное чувство сытости и отдохновения.
Хотелось потянуться, расправить налитые силой плечи и вздохнуть полной грудью.
Каждый день тысячи абонентов подходят к телефонным аппаратам, набирают нужный номер, слышат секундные посылки вызова, разговаривают, если им отвечают, отключаются от сети.