«Но сам-то я, каким был, таким и остался? Или нет?» – спрашивал он самого себя.
Сжал кулак, ощутил в руке силу. Вздохнул – изменился он, помолодел лет на пятнадцать, а то и больше. Энергии хоть отбавляй. А как работать хочется! Сейчас бы в машину и – пошёл. Даже руки зашевелились в такт мыслям, словно рычагами подвигал.
«Что же теперь делать?» – не выходящий из головы вопрос. Как привязан к Убо. Может быть, опять его закопать? Бульдозером на него надвинуться, загнать куда-нибудь, завалить землёй и забыть?
Нет и нет…
– Эй! – он ткнул локтем зверя. Тот не отреагировал. – Исчадие! Тебя кто-нибудь послал на Землю? А?.. Если ты оттуда… – Глеб показал пальцем в небо и посмотрел на серебристую рябь звёзд, заглянувшую в его глаза своей необъятностью так, что он замолчал, поражённый не то догадкой, не то уверенностью, и ещё раз ударил Убо локтем. – А?.. Чёртова тарелка!..
К полуночи вдруг похолодало, но тепла от Убо не было, как ни старался Глеб использовать его волосяной покров. Впрочем, возможно, он заболевал, и поэтому тёплая ночь показалась ему холодной. Он встал, походил вокруг Убо, ощупал его руками. Убо сегодня не был похож на себя – каменная холодность и неподвижность, а глаза, идеально округлые и выпуклые, потускнели.
– Ты что, в спячку впал?.. Убо!
Глеб попинал его в бок. Убо, похоже, весил не очень много, песок под ним почти не проседал, и у Глеба вдруг созрел простой план. Что если перевернуть зверя, пока он и вправду спит? Его сферическая форма давала надежду, что в перевёрнутом положении он потеряет способность к передвижению и даст возможность хотя бы на короткое время освободиться от его опеки. И сходить в лагерь строителей, поговорить, узнать, не появились ли предложения об изоляции Убо. В конце концов, не век же коротать в обществе Убо!
Речка хоть и блестела в предутренней тьме, но света не давала. Оттого Глеб вслепую готовился к завершению задуманного. Убо не реагировал на его действия, даже когда он делал под ним подкоп в песке, чтобы цепко ухватиться руками за плоский край зверя.
Глеб ещё раз примерился и полевал на ладони. Нагнулся и заметил – глаза Убо поголубели. Убо просыпался или приходил в себя из своего непонятного состояния.
Следовало поторопиться. Глеб присел, запустил руки под твёрдый край брюшины Убо, упёрся и довольно легко приподнял его до пояса, подставил колени, перехватился руками и толкнул тушу от себя. Убо на мгновение застыл на ребре, закрыв тенью оловянный расплав реки. Хрустнул песок, и Убо перевернулся на спину. Через несколько минут он, раскачиваясь и разметая под собой песок, почти наполовину погрузился в него.
Отскочив в сторону, дабы избежать песчаной бури, поднятой Убо, Глеб теперь уже с некоторым сомнением думал о своём поступке.
Что было бы с ним самим, если его ткнуть головой в песок?..
Рвал и метал бы, и сыпал проклятия!
Но подойти к Убо и помочь ему перевернуться на брюхо боялся. И боялся будто бы не сам, что удивительно, потому что был готов подойти и опять перевернуть Убо с головы на ноги, если они у него всё-таки были. Однако страх приходил извне, боялись за него. Кто-то боялся, как бы он не сделал необдуманного шага и не подошёл бы к зверю, который, как теперь показалось Глебу, сам готовился перевернуться и предупреждает близко не подходить к нему.
Глеб отступил к прибрежной уреме и присел на сухой песчаный бугорок, стараясь рассмотреть через редеющую темноту действия Убо.
На светлом фоне реки, растворившей первые отблески начинающегося рассвета, можно было видеть оставшиеся на поверхности очертания зверя. Он замер, словно набираясь сил.
Так продолжалось с полчаса. Стали стихать ночные звуки: вскрики, насторожённые шорохи, отдалённый злобный рык. Зато послышался шелест листвы, ожившей от первого утреннего порыва ветра. Плеснула в реке мелкая рыбёшка, и можно было уже видеть круги, расходившиеся на воде.
Глеб прикрыл глаза – не утомился, а просто, чтобы хорошо слышать. Хорошо дышалось.
Но задвигался Убо… Глеб для верности протёр глаза, так как ему показалось будто из центра брюшины Убо в небо протянулся сиреневый тоньше спички луч. Луч набирал силу, утолщался, становился чётким и ярким. Даже пришлось отвести глаза. Глеб посмотрел вверх, куда устремился свет. Там от него концентрическими кругами плавно затухающие вдали сполохи.
Убо выгорал. Луч превратился в столб света, в трубу, светящейся тонким наружным слоем.
Феерическая картина длилась несколько минут. И когда оболочка излучения достигла размеров контура Убо, погасла. Стихли и сполохи.
Потрясённый Глеб молча смотрел на глянцевитую с синим отливом поверхность поддона Убо.
Убо… Нет! Это был уже не Убо. Глеб это сразу понял, как только подошёл к нему ближе. Перед ним лежала причудливо обработанная каменная глыба. И сам Убо, и его шерсть окоченели. И камень значительно прибавил в весе, соответствуя своему объёму. Поэтому никакие ухищрения Глеба – подкопы в песке, рычаги из подобранных жердей и просто натуженные упоры ног рук – не помогали перевернуть камень. То, что недавно было зверем Убо, слегка покачивалось и сильнее вминалось в песчаные отложения реки.
Неожиданно в свете утра Глеб заметил там и здесь разбросанные на берегу круглые каменные площадки, погружённые заподлицо в песок. Полустёртые полосы, борозды и точки на их поверхности (Глеб вздрогнул от догадки) походили на… те, что обозначились у окаменевшего Убо.
Кладбище Убо! Вон их здесь сколько. Перевёрнутых. Кем-то и когда-то. Глеб даже затосковал, представляя громаду времени, застывшую вмести с умершими чудовищами, и необыкновенные события, похороненные с ними.
Сколько же здесь на берегу, забытой людьми и богами, речки разыгралось трагедий? И явно запрограммированных прозрений у тех, кто попадал сюда по милости очередного Убо и приходил к одному и тому же решению.
Глеб даже поёжился, вспомнив, как он безумно метался в поисках рычага, пыжился, переворачивая Убо, а потом пытался его вернуть в нормальное положение, подстёгиваемой, возможно, чужой волей: Убо ли или ещё кого.
И что теперь будет с ним самим?..
Наступил жаркий день, Глеб искупался в реке, кишащей всякой живностью, с которой следовало держать ухо востро. Но он был уверен в своей полной безопасности – он отпугивал от себя всех.
Искупавшись, лёг на разогретый камень Убо, и не было у него иных чувств, кроме как радости избавления от опеки непонятного порождения природы.
К вечеру он прибежал в лагерь строителей. Встретили его сдержано, хотя и вздохнули с облегчением. Выслушав подробный рассказ о недельном отсутствии бригадира, Щербаков тяжело перевёл дыхание, стараясь не смотреть на молодое, даже юное лицо Глеба.
– Работай пока, – сказал он невнятно. – Передам о твоём возвращении Шелепову. Он обещал сразу сюда приехать и… пусть с тобой сам разбирается. – Щербаков махнул рукой, иди, мол, с глаз моих долой. В след добавил-обнадёжил: – Завтра поговорим.
– Поверь, Игорь. Со мной всё в порядке, – приложил руку к груди Глеб.
– Оно и видно. Скоро бриться перестанешь…
Год спустя Глеб Дудко выиграл первенство с раны в марафоне, удивив специалистов, своих взрослых детей, друзей и сотрудников.
А ещё через полгода он ехал по прекрасному шоссе, которое недавно строил сам, а Ото Камилл взволнованно пересказывал ему то, что Глеб уже знал – в окрестностях появился новый Убо. Намечаемый посёлок у дороги вымер – жители ушли из него после нескольких несчастных случаев, якобы из-за Убо. Дорога опустела. Многие предпочитали по ней не ездить. Убить или как-то нейтрализовать Убо не удавалось. Да и нельзя того было делать – табу!
И вот единственный в мире «специалист» по Убо Глеб Дудко вылез из машины и посмотрел назад, на вереницу машин с кинооператорами и телевизионщиками, зоологами, палеонтологами и другими …ологами. Он махнул рукой Камиллу и второму помощнику посла страны, неуверенно ответившего ему кивком, и, под прицелом объектив направился к памятным местам.
За плавным поворотом у обочины горбилась полусфера Убо, ярким серебром отсвечивающаяся глазами-плошками.
Убо двинулся навстречу человеку. Глеб несколько секунд постоял в нерешительности, потом сделал первый шаг навстречу зверю.
Радость охватила его, он упал на спину Убо.
– Мы опять вместе…
МЫ НЕ ОДНИ НА ЗЕМЛЕ
– Фиксация – ноль!.. Началось!.. Как самочувствие?
– Нормальное.
На пульте управления загорелся зелёный огонёк.
– Авторежим… Перешли полностью на энергию, выделяемую тобой. Ты уже уменьшился на семь сантиметров, а масса твоя на… девять килограммов.
– Рассасываюсь, стало быть.
Оператор, привычно поглядывая на экраны мониторов и приборы пульта, усмехнулся реплике испытателя, повернул лицо, чтобы обменяться мнением со специалистами и наблюдателями.
– Нервничает.
– Я бы просто не решился на такое, – буркнул кто-то.
На полчаса повисла бездеятельная тишина. Испытатель, помещённый в капсулу в ста сорока километрах от пульта управления в лесной глуши на сонном берегу зарастающего пруда, укорачивался в росте, терял массу.
– Второй этап! – напомнил оператор. – Прямое полное превращение. Слышишь?
– Слышу. Никаких изменений в себе не ощущаю.
Присутствующим трудно было поверить его словам. От рослого, ста восьмидесятисантиметрового мужчины к тому времени оставалось всего двенадцать сантиметров и едва ли сто пятьдесят граммов мышц, костей, крови и всего остального.
Он ещё не чувствовал, но все уже заметили изменения, происходящие с ним с неправдоподобной быстротой. Его бронзовое до того тело темнело, всё ещё уменьшаясь, уплощалось с боков и покрывалось хитином. Руки и ноги тончали, членились, а между ними стремительно вытягивалась ещё одна пара конечностей.
И вот…
– Прекрасный образец геррис лакутрис, – со знанием происходящего преобразования человека оценили специалисты результат окончившегося процесса и обеспокоились: – Как он там?