И всё-таки сотрудники окружили стол со всех сторон стеной, жарко дышали в уши впередистоящих, вытягивали шеи и подпрыгивали от нетерпения, любопытства и жгучего удовлетворения содеянным именно в их лаборатории.
Да-а-а!..
Это случилось пятого апреля в одиннадцать часов пятьдесят пят минут, когда все уже собирались на обед.
Неделю назад, навалом высыпанные камни на полированную поверхность стола, за прошедшие дни расползлись, развернулись, улеглись между собой в каком-то ещё неясном порядке и… вот теперь двинулись все вместе. Куда-то… Может быть, для них вперёд, может быть, назад, а то и вправо, влево, вверх, вниз, наискосок или просто никуда. Никуда, потому что для этих камней движение могло служить просто условием существования. Но для стороннего зрителя – притихших слегка аспирантов, эмэнэсов, эстээсов и прочих – ЭТО двинулось в тот угол стола, что нацелился в ближайшее окно лаборатории.
Андрей Алексеев – аспирант и бездельник – как упал подбородком на стол после Геночкиного крика, так и застыл в неудобной позе, неся на себе, по крайней мере, двух-трёх пробивающихся к столу сотрудников. Андрей мял под столом сильные руки и радостно пофыркивал. Поверхность стола, освещённая сверху, отражала сразу всей зеркальной плоскостью, и поэтому Алексееву хорошо было видно, как «произвольно ориентированная группа камней», по выражению любителя подобных определений Юльки Левы, бесшумно и неотвратимо поедала зеркало отражения по пути своего движения и оставляла за собой пепельно-шероховатый след.
– Братцы! – догадался Андрей. – Она же лак на столе поглощает. Питается им!
Его замечание и удивлённый возглас вызвали какое-то болезненное веселье. Посыпались шутки и шуточки, не все безобидные, но все направленные в адрес автора этого странного эксперимента, неожиданно давшего результат. Предметом колкостей и насмешек был сам Андрей Алексеев, теперь страшно счастливый и оттого независимый. Он не особо деликатно отбивался от друзей и недругов, в который уже раз объясняя идею и цель придуманного им научного опыта.
Смех, выкрики слились в сплошной усиливающийся гвалт. Никогда не унывающий и знающий толк в том, что делал, Вова Селянинов собирал компанию в пивбар отметить событие. Про обед забыли. Все витали в каких-то туманных эмпиреях. Светились улыбки, все были близкими и хорошими.
И только двое не участвовали в кипении страстей.
Один из них просто завидовал Алексееву. Он кусал толстые губы, злился и горел тем синим внутренним огнём, в котором выгорает добро и рождаются и подлость, и предательство, и трусость. Чёрт бы с ним! Мы могли бы о нём и промолчать, забыть, как забывают ненужную вещь, но он, Серёга Куродёров, стал вскоре жертвой своего порока, и это имеет непосредственное отношение к нашему рассказу.
Другим был Сашка Печеник. Двухметровый гигант и аспирант – он до сих пор не решил для себя проблему устройства ног во время сидения за столом. Вот и сейчас, подталкивая коленями стол так, что тот подпрыгивал и качался из стороны в сторону, Сашка что-то рисовал в журнале наблюдений и был спокоен. Он ЗНАЛ, вернее, думал, что знал, вопреки задумке Алексеева, от чего эта кучка камней ожила и двинулась в неизвестность. Потому-то он с некоторой иронией изредка поглядывал и на Андрея – автора, и на Геночку Агапова – идейного руководителя, и на Юльку Лева – теоретика, и, вообще, был доволен возникшей сумятицей и спокоен, хотя бы внешне.
В лабораторию, придерживая развивающиеся полы халата, стремительно вошёл начальник лаборатории Игорь Павлович Козлов, шеф, одним словом. Пухлый и лысеющий, с румянцем на щеках, подвижный до резкостей, он любил и поддерживал своих подчинённых в любом, даже абсурдном, с первого взгляда, начинании. Он протиснулся в щель раздавшихся сотрудников, посмотрел на «чудо» и, покраснев уже всем лицом, открыл рот на столько, чтобы можно было кого-нибудь укусить или сказать решительно «Гам!». Но он не сделал ни того, ни другого, а ровным голосом пожурил:
– Хоть бы газетку догадались подстелить… Пропала же столешница… Эхе-хе! Пошла, значит… – Усмехнулся. – То-то будет шуму, а?..
К концу рабочего дня всех сморила усталость от наслаждения, восторгов и счастья. У стола теперь толпилось всего человек десять, да и то в основном чужих, набежавших из других лабораторий и отделов научно-исследовательского института.
И только Андрей, слегка одуревший и отупевший, настойчиво блуждал взглядом по столу и отмечал каждое движение каждого камешка и зарисовывал в журнал картинку за картинкой, стараясь определить будущее поведение и структуру этой «произвольно ориентированной группы камней». А, уходя домой, он записал: «264 миллиметра». Столько проползла вся масса камней за пять с небольшим часов.
Ранним утром следующего дня Алексеев первым, как ему казалось, пришёл в институт. Но ключа от лаборатории на вахте уже не было. Перепрыгивая через две ступени, он побежал на свой этаж по лестнице, ощущая какое-то беспокойство. Надо сказать, что всякие там сантименты – как беспокойство, переживания и им подобное редко посещало здоровое, без всяких лишних комплексов, существо Андрея. Но сейчас он ощутил беспокойство.
Двери лаборатории были раскрыты настежь. На пороге, закатив глаза и выставив к потолку жирный подбородок, лежал посиневший Серёга Куродёров с башмаком в мертвенно-белой руке, разутый и вздрагивающий в конвульсиях. Было в этот что-то страшное, неожиданное и… смешное одновременно.
Смешное, тут же понял Андрей, заключалось в порванном носке и в руке, мёртвой хваткой державшей башмак.
–Т-ты это чего? – Андрей нагнулся над Серёгой.
– Пошёл ты! – промычал Серёга и замахнулся башмаком.
– Ну и… – Андрей перешагнул через него, вошёл в лабораторию и оценил произошедшие за ночь изменения.
Куча камней покинула стол и теперь расположилась как раз посередине той небольшой свободной площадки в центре лаборатории, где обычно сходились сотрудники поговорить, дабы не кричать друг другу через все столы и сидящих за ними. Куча разрослась за счёт включения в своё «содружество» камней старой чернильницы-непроливашки, которой Андрей никогда не видел, ей, быть может, пользовались лет шестьдесят назад, и второго башмака Куродёрова.
Башмак Серёги эдаким океанским лайнером плыл в маленькой лужице из камней. Внутри него лежал небольшой, с голубиное яйцо, камушек и ёрзал, укладываясь в нужной ориентации по отношению к другим камням, которые, что ближе, помогали ему – двигались, разворачивались, строили новую упорядоченную структуру.
Из сбивчивого объяснения напуганного и обиженного Серёги Андрей понял, что Куродёров прибежал в институт раньше всех отнюдь не для спешной работы, а для того, чтобы разбросать кучу, предмет зависти, да так, чтобы и следов её не нашли. Но камни постояли за себя – они чем-то ударили Серёгу, он даже не понял чем, похоже, правда, либо на молнию, либо на лазерный луч. Тогда он решил расшвырять их башмаком. Но башмак словно приклеился к куче и пошёл против хозяина. Серёга снял второй башмак. Куча опять его ударила, да так, что он спиной открыл дверь и вывалился наружу, в коридор. Здесь-то его и застал Андрей.
– Доигрался! – закончил Серёга мстительно. – Всю лабораторию разгонит.
– Сам доигрался, – Андрей, как и все сослуживцы, Куродёрова не любил и старался его не замечать. До сегодняшнего дня. И вот дорожки их сошлись. – Ещё раз полезешь, и если она тебя не пришибёт, то я сам тебе голову сверну!
Серёга поверил, сник и печально отошёл в сторону.
– Что же мне теперь, босиком ходить?
– В одном походишь! Будешь переодевать то на одну, то на другую ногу, – весело отозвался Андрей и тут же решился. – А ну-ка… Посмотрим!
Он наклонился над камнями, Серёга ахнул, попятился назад. Андрей спокойно взял башмак, вытряхнул из него беспокойный камешек, почти задумчиво повертел перед собой увесистую обувь и, не глядя, швырнул её через плечо Серёге.
Серёга что-то пробурчал о напастях, посещающих время от времени лабораторию, от идиотов, которые занимаются невесть чем, но при этом не забыл поблагодарить Андрея и сказать, что ворон ворону глаз не выклюет.
– Это точно! – подтвердил Андрей последние слова Серёги, безбоязненно запуская руку в кучу камней. Почувствовал слабое покалывание в кончиках пальцев и оттого какую-то блаженную радость и гордость победителя и значимого лица. – Подай тестер! – прикрикнул он на Серёгу, – Быстрее!
– Сам возьмёшь! – вздумал сопротивляться Серёга, но тестер принёс и подал его Андрею на вытянутых руках, с опаской поглядывая на кучу.
Камни плеснули в него вспышкой.
– Вот так-то! Держись подальше! – посоветовал Андрей. Не я, так ОНО тебя стукнет, света не взвидешь.
– С вами…
В дверях появился чистенький, как всегда точно только что вымытый и отшлифованный, Геночка Агапов, сходу присел к Алексееву, сунул руку к камням и… охнув, отлетел к столам.
– Получил! – Восторженно взвыл Куродёров.
– Вставай, Геночка, но близко не подходи. Этот тип, – кивнул Андрей в сторону Серёги, – ЕГО спугнул, вот ОНО и обороняется. Пока что только меня терпит.
Во время удара по Агапову рука Андрея находилась в камнях, но он ничего не почувствовал, а покалывания в пальцах прошли.
Агапов стукнулся плечом о стол и теперь потирал его, заглядывая на кучу из-за плеча Андрея.
– Чем это она меня?
– Ты меня пока не спрашивай. Сам не знаю. Вот, смотри, тестер ничего не фиксирует. Обычная куча камней… Может быть, Юлька что сообразит?
– Конечно, – начал было из своего угла Серёга, собираясь сказать что-то язвительное или обвинительное.
– Да заткнись ты! – оборвал его Андрей и хохотнул. – ОНО его уже два раза стукнуло. А он на ЕГО с башмаком напал.
Пришёл Сашка Печеник. Обошёл кучу и Андрея по кругу. Спросил:
– Куда идём?
– Ползём. Вернее будет. А куда, кто его знает. Но сегодня быстрее. И со стола вот как-то слезла.
– Шнуровка, что надо! – Печеник всё, что носило имя существительное и чем-то вдохновляло его, называл «шнуровкой».