– Ну!?. – Семшов валяется на койке и что-то жуёт.
– Как всегда, – отвечаю и лезу под прохладный благодатный душ, ловлю пересохшими губами влагу, со слабым шорохом льющуюся на меня. – Где Валентино?
– Имо-го-га-та, – давится Семшов.
Его, между прочим, зовут громко – Марс. Марс Семшов. Но он стесняется своего имени и не любит, когда к нему обращаются по имени. А Валентино – это наш новый сотоварищ. На недотроге он появился задолго до нас с Семшовым и стал первым бегать в затравке. Я быстро с ним сошёлся, а у Семшова с первого для отношения не сложились.
– Кто знает, где его носит, – прожевав, внятно сказал Марс. – Доиграется твой Валентино. Старик не заметит, так сам себе неприятности наживёт. Подумаешь, геолог нашёлся. Где, говорит, молоток достать, а? Молоток!… Клацнет где-нибудь и в прах…
– Да не ворчи ты! – Мне разговор такой неприятен, обо мне старик, то есть Коппент, тоже может узнать, как я могу доиграться с зелёными.
Марс по натуре великий лентяй, он и сюда из-за лени попал, вот почему, наверное, беспокойный, вечно что-то придумывающий Валентино вызывал у него чувство неприязни.
– Молчу, молчу, но… – он опять набил полный рот. – На-хла-тут втянуть хотел.
Разговаривать с Марсом трудно, он всегда что-нибудь жуёт. От затравки до затравки. Да еда ему не впрок – Семшов тощий как муравей. Только большие выпуклые глаза и странно толстые губы скрашивают его худобу и делают его даже привлекательным и нагловатым с виду. А уж, повторяюсь, лентяй. Король лентяев! Вот так лежит и жуёт всё время. Ни что его не беспокоит, ни что его не волнует. Коппент вначале на него даже ворчал, но перестал, зато обращался к нему его въедливо, называя только Марсом. Семшов на него не обижался, а послушно, как болванчик, кивал головой, так как рот всегда занят и на его лице при этом блуждает понимающая улыбка…
– Я – пошёл в камеру.
Марс сладко потянулся мне вслед.
– В домино, значит. Ну, ну, – и его челюсти задвигались, пережёвывая новую порцию еды.
Лифт бросил меня вниз, в камеру. Хочется пошуметь, не терпится услышать полновесные звуки. Вот мы порой и с удовольствием бьём костяшками домино. Шумим от души.
Входной люк с треском захлопнулся за спиной, я непроизвольно застыл на мгновение, ожидая удара, взрыва. Опомнился. В камере всё можно. Кричать можно, стучать можно. Можно петь во весь голос, играть на духовых инструментах и слушать музыку. А всё потому, что в камере создана земная атмосфера.
И здесь всегда можно найти партнёра – кого-нибудь из свободной смены работников, так что уже через минуту я был в игре.
– Вот видите? – Коппент экономным движением руки показал на оплавленное поле (спёкшийся песок, глянцевитые бугорки оплавленных булыжников). – Здесь взорвался сверх бесшумный, обладающий мягкой посадкой планер. На нём… семь человек. И вот, видите, что получилось?.. Несильный звук при касании поверхности, амортизаторы в клочья… Тут же удар о грунт и взрыв.
Начальник станции говорил тихо, слова не выходили из его рта, а оставались где-то там, между языком и гортанью. Он их произносил лишь для того, чтобы его могли понять, а потом как будто проглатывал их…
Коппент после посадки на Недотроге знакомил меня и Семшова с планетой и показывал «достопримечательности». Мы при этом бежали лёгким шагом, а он ехал на велосипеде собственной конструкции. На нём, правда, не разгонишься, тем более от зелёных не убежишь, но передвигаться такому, как Коппент, чтобы от нас не отставать, можно и при этом, самое главное, безопасно.
Оплавленное поле, показанное начальником станции, – память о второй попытке высадиться на Недотроге.
– Первым, наверное, догадался Санит, – плавно нажимая на педали, рассказывал Коппент.
Впрочем, сейчас это лишь предположение, кто первым сообразил, в чём тут дело, потому что Санит вскоре погиб, высаживаясь на Недотроге. Но свою догадку через друзей обнародовать успел. Последующие исследования подтвердили его предположение.
У Недотроги был обнаружен странный, если не сказать таинственный, феномен. Её атмосфера, близкая по составу с земной, по непонятным причинам взрывалась в малом объёме от любого резкого или громкого звука с эпицентром в точке звучания.
Одно время, потеряв людей и надежды, Недотрогу, по сути, закрыли, махнули на неё рукой – других планет и неотложных дел у землян оказалось множество. Иногда лишь отдельные энтузиасты опускались к выжженной поверхности. И, если посадка и взлёт удавались, то осторожно бродили по бескрайним, словно никогда не знающей весны, полям и холмам, изнывали от зноя, и покидали планету, потеряв к ней интерес навсегда.
Но, как это часто бывает, когда ненужное и заброшенное вдруг становиться необходимым, теперь Недотрога оказалась на трассе с довольно интенсивным движением, а потом оказалось, что её недра напичканы редкоземельными элементами.
Два года назад удалось организовать магнитонапряжённый колодец, и магнитопланы позволили без опаски опускать людей и технику. Почти полгода люди работали и привыкали к необычным условиям жизни: говорить едва слышно, ступать тихо, строить бесшумно. Первые тонны сырья отправлены на Землю. Начались работы по расширению магнитопроводов. Готовилась комплексная экспедиция для исследования феномена Недотроги для раскрытия его происхождения нахождения способов оградить людей от неудобств.
Как откуда ни возьмись, набежали зелёные.
Никто их до этого нападения не видел, не предполагал об их существовании. Дикая толпа. Рыжие, с яркими лентами через плечо, с копьями в руках. Станция была захвачена врасплох. Кто успел, спрятались в камере, остальные со всеми сооружениями и толпой зелёных взлетели на воздух.
Станцию закрыли, оставшийся персонал вывезли. Ненадолго. Наблюдения с орбиты показали, что зелёных на планете больше нет. Создавалось впечатление – всё это страшный сон: и налёт зелёных, невесть откуда взявшихся, и разгром станции, и гибель людей.
Пробные спуски подтвердили отсутствие зелёных. Станцию и шахты восстановили, начались рутинные работы.
Но опять, словно сотворённые из ничего, появились зелёные.
С ними пытались вступить в безуспешный контакт, пробовали отгородится от них, выждать. Однако ничто их не держало: ни монументальные заборы, ни мощные энергетические поля, ни лазерная защита. Пытались каким-нибудь образом отпугнуть.
Договориться с ними не удалось, поймать кого-либо из них оказалось таким же безнадёжным занятием. Куда там! Лезут без разбора, орут, взрываются в рваном оранжевом столбе. Уцелевшие на мгновение замирают, а потом всё сначала.
Число зелёных, несмотря на постоянные взрывы, оставалось постоянным – около трёх десятков.
На Земле уже заговорили о геноциде…
Назрело новое закрытие станции, чтобы наконец-то обеспечить контакт, а затем уже предпринимать какие-то шаги: либо колонизации планеты, либо окончательный уход с неё.
Вот тогда-то Валентино, один из сотрудников станции, побежал в первый раз в затравке – увёл зелёных от станции.
По счастливой случайности станция оказалась невдалеке от гигантского природного сброса, протянувшегося почти на сотню километров. Этим и воспользовались. Валентино увёл за собой зелёных, кинувшихся за ним всей толпой, по большому, почти трёхсот километровому кругу к подножию сброса, к Стене, как её называли колонисты. По несложному подъёмнику Валентино был поднят к станции, а зелёные остались внизу.
Люди вздохнули свободнее. Дикая, казалось бы, мысль таким простым способом обмануть зелёных, обрела реальность.
Но радость длилась не долго. Часов через шестьдесят зелёные вернулись, если это были те же самые существа, одолев путь в обратную сторону.
Валентино снова их увёл.
Естественно, так долго продолжаться не могло – Валентино справиться с такой беговой нагрузкой был не способен, а других бегунов на станции не оказалось. Поэтому на Земле срочно решили подобрать бегунов для затравки, пока не придумают, как отгородить станцию и шахты от зелёных или как вступить с ними в контакт.
Что может делать человек без увлечений, имеющий сто пятьдесят часов отдыха через каждые двадцать часов?
Таким человеком с таким перерывом в работе на отдых был я. И не потому, что меня ничто не интересовало. Но на Недотроге я пробыл почти полгода и всё равно не могу дать рецепта, чем, будучи на ней, заполнить пустоту.
Правда, вначале, как всякий человек в новых условиях, я узнавал новое и интересное. На станции хватало возможностей погрузиться в изучение чего-нибудь, просматривать земные записи, игры, но… это же тихая, безмолвная рутина! Оттого переключился на домино – безобидное, зато довольно шумное занятие. И за короткое время весьма преуспел в игре и постиг её нехитрые тайны. Стучи себе, громко комментируй удачи и неудачи!..
Вне домино я порой бегал в паре то с Марсом, то с Валентино.
Валентино – добродушный носатый парень лет тридцати с длинными удивительно выносливыми ногами – любил по дороге поболтать о геологии известных ему планет. Без усилий, порой небрежно называл десятки минералов. Как профессиональный бегун Валентино бежал вяло, не технично, излишне тратя силы.
В беге по Гигантской петле он никогда не участвовал, а затравщиком стал из-за необычной выносливости. Я ему показывал и подсказывал что к чему в искусстве бега. Как держать голову, плечи, локти, кисти рук. Как выносить колено, ставить стопу. Как дышать.
Он всегда внимательно прислушивался к моим советам, как это делаю я, но бегал по-своему – локти от себя, носки ног врозь, припадая на каждом шаге и раскачиваясь из стороны в сторону.
Кроме геологии он до бесконечности мог рассказывать анекдоты, которые все до одного были плоскими и не смешными. Сам же он во время рассказа давился от смеха. Наверное, сам сочинял.
Но анекдоты не помеха. В паре бегать хорошо и спокойно, да только подстерегает истощение. Самому не заметно, а, смотришь, киберврач меньше восьмидесяти пяти пунктов жизненной активности отщёлкает, а в питании – усиленный паёк от трансфеера с пилюлями в придачу, и неприятный разговор с Коппентом.