Кто-то может возразить, мол, это появилась рука роботов при мне. И будут правы. Пути мыслящего механизма неисповедимы. Но тогда, на Зибере, мне казалось правильным первое предположение.
Трудно вспоминать о событиях последующего полугодия моего пребывания в колонии роботов на Зибере. Смесь идей, сумбурных рассуждений со своим подобием, неустойчивое положение, по сути, правителя всей планеты, неудовлетворённость самим собой и постоянная тоска по людям и Земле.
– Человек! – каждое утро кричало моё подобие. – Излишний сон не украшение для человеческого интеллекта, – поучало оно меня. – Ты проспал семь часов две минуты и семь секунд!..
Чудовище!.. Вернусь на Землю, отосплюсь за весь год.
– Человек! Физзарядка, вот источник бодрости! Ты же при получасовом рационе усиленной физзарядки одиннадцать минут отдыхал, три минуты делал вялые движения, две минуты чесался и четырнадцать минут злился на меня.
– Иди-ка ты! – пытался парировать я монотонный голос подобия.
– Я – это ты! Я – твоё несовершенство! – тянул свою песню горбатый робот. – Моё существование – отражение твоего бытия.
– Я тебе устрою как-нибудь существование!.. Я тебе устрою бытие! – грозился я, но горб робота с каждым днём увеличивался. Теперь его общие мозги весили больше, чем было в нём самом чистого веса.
Он знал всё. Подозреваю, даже больше меня, так как у него появилась феноменальная механическая память, а корабельная библиотечная информация, к которой он имел доступ, обширной. Он всё умел, обладал непостижимой реакцией и, по существу, стал полноправным производителем работ вместо меня, несовершенного существа из биоплоти.
А я и не сопротивлялся. Вначале казалось любопытным, потом удобным, после я просто обленился, и отпало желание связываться с обсахарившимся подобием. Оно совершенствовалось, роботы его слушались, работали слаженно и хорошо. Строительство продвигалось.
Всё, в конце концов, в порядке.
Иногда моё подобие ублажало меня стихами собственного производства. Помню некоторые из них. Например, по утрам:
– Зибер-либер, звездолёт ходит задом наперёд. Тра-тата, тра-тата, вот такая красота!
К вечеру серьёзнее:
Было небо от света в складках холодных.
Били в небо прожекторы слёз отраженья.
Истекала Вселенная тьмой неуёмной,
отражалась и вольно вздымалась в груди.
Под настроение совсем закручено:
Матричная стройность мировых галактик.
секционность звёздных построений,
безнадёжность солнечных распадов –
порожденье хаоса и тьмы…
Так и проходило время. Моё подобие следило за мной и роботами. А я любовался скрытыми красотами Зибера, делал многодневные выезды за пределы строительной площадки, наслаждался отдыхом и почти ни о чём не думал.
Так было, пока…
– Зибер! Я – Земля! Принимай смену!
Земля! – захлебнулся я. Дорогая Земля! Я понял!
На смену мне прилетел ещё молодой, энергичный и весьма любознательный человек. Таким, как я был год назад.
Целую неделю он таскал меня по бескрайней площадке строящегося космодрома, лазил по переходам, падал в ямы, улыбался счастливо, пытался командовать роботами, суетился. Ему не терпелось занять моё место.
Всё это время моё подобие бегало за нами, беспокойно заглядывало мне в глаза, не ругалось и не поучало. Словно его подменили. Но я о нём и его будущем старался не думать.
А когда садился в звездолёт, то шепнул своему сменщику:
– Моего горбача демонтируй, и как можно скорее.
Он понимающе кивнул головой, наверно сам уже понимал, что к чему…
Пока до меня могли доходить сигналы маломощного передатчика на Зибере, они приносили с собой проклятия. Роботы там подчинялись только моему подобию, а после его уничтожения, разбежались. Теперь мой сменщик мотался по всей планете, сыпал мне вдогонку нелестные эпитеты, вылавливал беглецов и менял им испорченные мозги.
КАПЛЯ РОСЫ
– Не переживи своего времени! – настаивали его учителя.
Случилось это давным-давно, когда он только учился перевоплощению. Мир расширился перед ним многократно. И он с ребячливой непостоянностью то громоздился суровой в снежной шапке горой, то резвился в сочных травяных лугах молодым бычком, то целомудренно склонялся пышным кустарником над тихими водами безвестных озёр.
С годами резвости поубавилось. Он стал не так суетлив и спокойнее в выборе формы перевоплощения. И теперь мог на многие годы замереть мшистым валуном или дремать в образе могучего дерева.
Правда, иногда его спокойствие и тихое прозябание входило в противоречие с неспокойным и вечно изменчивым миром.
– Как много места он занял! – возмущались повзрослевшие, но подобающе не выросшие берёзки. Волей случая их корни закрепились в тени дуба, привольно раскинувшегося кроной.
И он, воплощение этого, мешающего новой поросли, дерева, кряхтя и негодуя в душе, уступал ей место. А чтобы никому не мешать, становился цветком. Однако его жалили пчёлы, норовили съесть или растоптать животные, на него ненароком наступала нога или срывала рука человека.
Время шло, и он всё чаще стал мешать людям, расплодившимся во всех уголках планеты.
– Этот утёс перегородил путь будущей дороги, – говорили они и набрасывались на него с кирками и лопатами, словно он и вправду был в чём-то повинен.
И тогда он перевоплощался в дорогу, которую они построили, но к адским мукам, испытываемых ею, никак не мог привыкнуть.
Когда он стал плотиной, его смыло половодьем. Будучи галерой, получил пробоину от ростра и затонул. Не повезло даже в обличии какой-то статуи – его вандалы-фанатики разбили с остервенением и криками.
И всегда, во всех воплощениях, он думал. О чём думал? О разном. В каждом образе о своём.
В первоначальной серии перевоплощений – о неиссякаемости своего воображения. Искал продолжения и связок. Из камня, упавшего в воду, переходил в реку, из неё в рыбу, плавающую в глубинах потока, в рыбака, поймавшего рыбу, в торговца рыбой, в покупателя её, в домашних животных покупателя, в навоз, ими производимый, в червя, живущего в нём, в птицу, склюнувшую червя…
Горой он думал о вечности, хищником о жертве, растением о соках земных…
Так продолжалось до тех пор, пока, вдруг, как очнулся, не вспомнил, кто он есть, по сути. А родился он человеком. И все его думы и воспоминания ушли в ту пору, когда он знал только одну форму существования – образ человека. И теперь вся последующая жизнь ему представлялась чередой сумеречных дней и лет без особых, царапающих нервы и память, событий. Лишь вереница псевдокатастроф или неожиданных кончин его бытия в том или ином воплощении.
В день, когда под ним, густым и медвяно пахнущим кустом, уединились молодые люди, полные счастьем и забытой им энергии, он решил бесповоротно вернуться к людям.
Перевоплощение в человека…
За годы он позабыл, чему его учили.
А его учили: не торопись.
А его учили: подумай перед сменой формы.
А его учили: перевоплотясь, оглянись – кто ты, где ты, что ты, с кем ты?
А его учили: только осознав всё – становись, кем пожелаешь, особенно человеком.
Всё это начало начал, аксиомы. Но позабыл он. Ведь становясь деревом или рекой, не надо думать, не надо оглядываться.
И вот поторопился, не оглянулся, не осознал…
– Ты кто?
– Человек.
Смех. Непонятный. И обидный. Хотя это странное и нехорошее чувство сгладилось и позабылось, а сейчас воскресло отупляющей каменной тяжестью на сердце, на мозг.
– Так кто ты? Соображай!
– Человек!!
– Видим, не обезьяна. Хотя кто знает. – Смех. Обычных людей. Их несколько вокруг него. Молодых и зрелых. – Не разобрать только, какого цвета, а?
– Я человек!!!
– Значит, цветной!
Резкая неожиданная боль в спине.
Удар молнии в дубы, которым он бывал, горный обвал в речную долину, где он протекал – милосердие по сравнению с этой непредсказуемой болью от хлёсткого взмаха скрученного сыромятного ремня.
Там, в перевоплощениях, природа готовила его исподволь. Там была необходимость разразиться молнией или вздрогнуть от подземного катаклизма. Но здесь!.. Среди людей!.. Не было причин. Не было и необходимости.
А люди улыбаются. Они даже смеются, глядя на его переживание боли.
– Человек?.. Какой ты человек? Кощунство и разврат на этой земле! Каждый цветной, каждый скот считает себя человеком… Запомни: человеком может быть только белый. Белый! Твой господин, твой бог, твой повелитель!
Боль, боль…
Но люди, не смотря на неудачные перевоплощения, влекли его всё страстнее. Да и не оставалось уже на Земле тихих мест. Бесчувственные и вонючие машины скребли кожу планеты, вгрызались в её недра, стремительным вихрем проносились по полям, лесам и горам, оставляя за собой дороги, новые селения, трупы деревьев и трав.
Он стал домом, самым большим в городе. Люди жили, не замечая его, а их суета убаюкивала, и ему казалось, что в таком перевоплощении и он – всё равно, что человек.
Взрыв разнёс его воплощение в краткое мгновение на мириады не связанных между собой частиц, смешались с останками людей.
Что случилось? Нока узнать?..
– Ну, ты! Белый или красный?
– Белый.
Смех. Обидный смех.
– Ты посмотри на свою рожу… К стенке!
– Я человек! Я же белый! Мои руки, лицо… Они белые…
– Сахарный ты наш…
Смех.
Что же вы, люди?..
На придорожный камень, в который он превратился, присаживались путники. Расправляли усталые члены. Отдыхали, иногда скромно или обильно трапезничали. Люди разные: белые и чёрные, смуглые и красноватые. Все – люди… Но почему тогда его не приемлют? Почему цвету то ли тела, то ли ещё чему-то придают такое значение? Ведь он помнить – в его юности такого никогда не было…
– Ты кто?
– Человек.
– Хм… Оригинально. Но кто?
– Я белый человек… Наверное…
– Хо! Белый или чёрный. Не важно… Много тут вас, голодранцев. Я – есть я. А вот кто ты?