Убедившись, что никого в округе нет, археолог ещё раз пристально изучил карту и окрестности — сомнений быть не может, то самое место! — и поудобнее взял лопату…
Двадцать минут бешеного энтузиазма и вот Мэнсон стоит по пояс в яме, стряхивая тяжёлые капли пота со лба. Осеннее Солнце пригревало неплохо, майку можно было выжимать.
— О, Мэнсон О'Хара. Решили заняться окультуриванием парка? — раздался неожиданно голос за спиной.
Археолог резко обернулся, глаза зло вспыхнули. Перед ним стояла пожилая леди О'Донован с проклятым белым пуделем на руках. Её морщинистый рот был растянут в самой доброжелательной улыбке.
Она знает! Знает, что он ищет!
Волна гнева поднялась в Мэнсоне.
Моё! Не отдам!
Он молниеносно выпрыгнул из ямы и, приблизившись к старушке, изо всех сил ударил лопатой по макушке леди. Да так, что она без слов свалилась в яму. Пудель залился испуганным лаем. Мэнсон шагнул к собачке. Рванувшись что было сил назад, пудель вывернулся из шлейки, отскочил и залаял, громко и неожиданно злобно для такой маленькой милой собачки-игрушки. Мэнсон взмахнул лопатой, целясь в собаку, но пудель отскочил с проворством мангуста и с рычанием вцепился в штанину археолога. Тогда он пнул собаку, но та висела на нем, сцепив челюсти мертвой хваткой, и продолжала злобно рычать. Перехватив лопату поудобнее, археолог взмахнул, рискуя попасть себе по ноге. Но пудель не стал ждать удара. Разжав челюсти, он отскочил на несколько шагов. Его истеричный лай грозил созвать сюда полгорода! Мэнсон нагнулся и принялся кидать в собаку комья земли, мелкие камешки. Один, видимо, попал удачно. Пес взвизгнул и, поджав лапу, метнулся в кусты. Быстрым шагом Мэнсон вернулся к старухе и в спешке, пока сволочная собака не вернулась, принялся кидать комья земли в яму, зарывая покойную.
Археолог плохо понимал, что натворил.
Лишь полчаса спустя, когда бросил последнюю горсть земли, в голове прояснилось: старуха хотела украсть его клад, подсматривала, следила, хотела, как только он найдёт, отобрать его законное, родное, собственное… Незачем было здесь выгуливать здесь свою идиотскую собачонку.
Мэнсон огляделся. В это время года в парке почти не было прохожих, внутренний голос добавил, что и проклятой старухи тоже не было должно быть. Но нет же, жила рядом и выгуливала собачку именно в этом парке. Вот же старая карга!
Археолог сел в автомобиль и трясущимися руками развернул карту — черепок был в другом месте! Чуть ниже ручья, левее холма, а не правее. Но археолог решил больше не рисковать. Рассудок взял вверх.
Быстро повернул ключ зажигания в автомобиле и через десять минут уже наливал себе стакан виски, сидя дома в старом удобном кресле.
В голове вертелись вопросы. Руки дрожали, поворачивая карту так и этак — сомнений быть не могло, он ошибся. Но теперь точно не ошибётся…
Странное давление на мозг возобновилось с новой силой.
Два часа спустя, когда Солнце уже собиралось упасть за горизонт, нестерпимое желание обладать сокровищами вновь погнало Мэнсона в парк. Невзирая на все предостережения разума.
В вечерний час, в сгущающихся сумерках одержимый археолог вновь стоял по пояс в вырытой яме, вертя кусок карты. Черепок вновь стоял не на своём месте, уже почти у самой горы.
До слуха долетел отдалённый смех — идут двое. Идут за его сокровищами!
Сжимая в руках лопату, скалясь, как зверь, Мэнсон помчался на звук.
Молодожёны Кен и Мэрил последний раз в жизни посетили парк…
На следующий день ещё три человека нашли свою смерть в загородном парке, а проклятый черепок на карте ещё трижды менял расположение.
Когда Мэнсон О'Хара копал как одержимый в седьмой раз, в голове что-то щёлкнуло. Запечатанные в памяти знаки на футляре предстали перед глазами. Предстали расшифрованными:
«Конкистадоры, ваше нестерпимое желание обладать не принадлежащим вам сокровищем, ведёт вас в каждую пещеру, каждую щель. Вы пролезете везде, такова ваша суть. Но если откроете и этот футляр, будете убивать себе подобных свидетелей вашей алчности до того момента, пока таковых не останется. А после и сами ляжете в яму, которую вырыли в поисках клада».
На последнем слове археолог Мэнсон схватился за голову и дико, обречённо закричал. Перед его взором возник человек. Он словно вышел из пелены и двинулся навстречу. Ближе, ближе… Индеец!
О'Хара отступил на шаг, угрожающее поднял лопату, готовый оборонять свое сокровище. Украшенный перьями головной убор индейца. Старика. Да, старика, теперь археолог четко видел очертания его лица. Перья на голове старика светились. Или ему это всего лишь казалось? Лопата разрубила воздух, старик проворно отскочил в сторону, и только сейчас Мэнсон заметил в его руках массивное копье.
Археолог попытался нанести еще один удар, но индеец оказался быстрее. Широкий наконечник глубоко вошел в живот.
Странно, но боли О'Хара не почувствовал. Лишь тепло волной разошлось по телу. Глаза непроизвольно закрылись, и он услышал странный звук — завывание ветра? Звук нарастал… Глаза открывать не хотелось. Через мгновение дышать стало невозможно, словно нос был плотно заложен. Археолог приоткрыл рот… и ощутил кляп — бумага? Чья-то воля заставила разжевать и проглотить.
Тепло покинуло тело, и он открыл глаза. Индейца не было. Руки, давно выпустившие лопату, метнулись к животу. Ни крови, ни дырки… И только звук, уже близкий и такой знакомый — так протяжно завывали сирены копов или пожарных. О'Хара обернулся — старик не ушел, он был здесь, чуть в стороне. Индеец стоял спиной, вернее, не стоял, а уходил. В туман.
Ноги археолога подкосились, он рухнул на колени, еще миг он ждал, что старик повернется. Индеец замер и оборотился. Череп, увенчанный роскошными перьями, смотрел на бледного археолога пустыми глазницами. Скелет вскинул руку и угрожающе потряс указательным пальцем — ай-яй-яй! — будто хотел предостеречь нашкодившего пацана.
Видение исчезло, а в парк со всех сторон ворвались звуки сирен. О'Хара завалился на бок и скатился в вырытую яму. Глаза его так и остались открытыми, словно он прозрел перед смертью.
Полиция прибыла на место происшествия, но конечно же не нашла ни футляра, ни карты. Только закопанные тела и мёртвого убийцу, причину смерти которого установить не удалось ни одному патологоанатому штата.
Духи навахо в очередной раз выполнили свой долг, мстя за пролитую кровь предков…
Спустя два дня в другом штате футляр нашла другая алчная душа.
Глава 7 — Выговор —
Достаточно было одному мужчине влюбиться в женщину,
чтобы мир стал таким, каков он есть.
Саркон ощутил мощный зов. Пришлось подскочить с горячего песка, отсекая дремотную негу и спешно создавать телепорт.
Шаг — и демон оказался рядом с архангелом. Самое неприятное из всех возможных соседство. Ощутимее, чем удар бревна в челюсть.
Свет ослепил. Саркон, рыча, закрыл глаза и прикрыл руками. Едва заставил себя устоять на ногах. Тело под светом небесного воителя слабело и жаждало рухнуть на колени.
Но упасть на колени перед смертельным врагом? Что может быть позорнее? Свои не поймут и не простят. Да и сам себе не простит никогда.
Неожиданно свет исчез, оставив лишь блёклое свечение ауры. Демон смог отдёрнуть руку и рассмотреть крылатого оппонента во всей красе. Даже сложенные его крылья были вдвое больше, чем у Люции.
Архангел был светловолос. Локоны его подобны спелой пшенице. Светящиеся глаза бело-голубые. На нём не было золочённых доспехов, какие, по слухам, так любят архангелы. Небесно-синяя мантия облегала тело, подпоясанная широким белым ремнём. А вот на ремне висел странный, изогнутый меч. Серый, небольшого размера. Его и мечом-то можно было назвать с натяжкой. По ощущениям демона, он словно спал. Усыплённый артефакт, полный внутренней жизни, мог проснуться и доставить немало неприятностей. Он словно ждал одного лишь приказа, чтобы превратиться в грозное оружие защиты и уничтожения. Судя по белому каменно-спокойному лицу архангела, скорее — второе…
На руках небесного воителя была Люция. Голова запрокинута, руки свисают, а на поясе лишь один меч. И полное отсутствие энергии. Её словно выпили до дна. Полнейшее истощение.
— Кто ты и что с ней? — стараясь придать голосу беззаботность, поинтересовался демон. Но нотка волнения, несвойственная демоническому племени, все-таки проскользнула. Саркон поспешил наглухо закрыть внутренний мир.
— От меня не скроешь эмоций, демон. Просто забери её, — архангел протянул драгоценную ношу. И словно выплюнул последнее слово. — Напарник.
Демон, рефлекторно прищуриваясь — вдруг снова ослепит этим нестерпимым светом? — приблизился и осторожно забрал любимого ангела.
— Я её куратор — Алрониил, — продолжил архангел. — А на вопрос касательно того, что с ней, я не имею ответа. Нашёл её в сильнейшем истощении. Что-то бормотала. Из тех слов, что я разобрал, понял лишь о каком-то сражении. Попытка прочитать события последнего дня окончилась тем, что она заблокировала этот кусок памяти.
— Она совсем не помнит, что произошло? — переспросил демон.
— Закрыты события последнего дня, — подтвердил архангел.
Саркон немного помолчал, присматриваясь к куратору Люции. Что-то её начальник не договаривал. Но вот что? Пернатые же не могут врать? И лицо как лёд. Без эмоций. Как прочитать?
— Где её второй клинок? — наконец спросил демон.
Куратор раздумывал недолго.
— Возможно, потеряла в битве.
Напарник решился идти до конца.
— Битве с кем?
Глаза Алрониила потемнели. Демон ощутил идущий от него холод. Незримые, ледяные пальцы обхватили тело, вцепились в мышцы. Архангел, успокаивая свои проявления силы, чтобы Саркон совсем не ослабел, резко заявил:
— Довольно, демон. Как слаб ваш союз, что вы не ощущаете друг друга? Это я должен спрашивать, почему ты не защитил её?!
Демон ощутил, как тело сковывает вторым кольцом холода. Пропали все посторонние мысли. Зверски захотелось бросить ангела и запрыгать на месте, растирать, тереть плотную кожу, согреваясь. А ещё лучше ощутить тепло Геенны. Энергия, что за ночную смену собрал на заданиях, быстро испарялась. Ииммунитета к такому холоду в их роду не наблюдалось.