- Знаешь, иногда бывает такое… Люди помнят свою прошлую жизнь. Я помню её часть, вернее, то, что я была несчастна из-за того, что не могла иметь ребенка, понимаешь? – я уже жалела, что начала этот разговор, но мне нужно было выговориться именно сейчас. – Так вот, этот ребенок должен выжить в любом случае, я очень прошу тебя, если вдруг…
- Так, я, конечно, добрее всех отношусь к вам, мадам, но такое слушать не стану, - поняв, что у меня появились дурные мысли, перебила меня Софи, изменила тон и продолжила: - Этого разговора не будет, - за секунду она оказалась у двери и открыв её, пригласила обратно Анну и Машу.
Потуги начались только под утро. У меня уже не было сил, и между схватками я просто засыпала. Анна «успокоила» меня тем, что доктор не ушел, и сейчас они проводят для Михаила операцию. Это меня сколько-то успокаивало, но страх за ребенка и уходящие силы брали верх.
Когда я поняла, что очень хочу в туалет, и уже было, сквозь сон, хотела просить Анну отвести меня, стесняясь попросить горшок, я вспомнила что это такое.
Доктор влетел в комнату как ошпаренный, и чуть на забыл помыть руки. Анна следила за всеми его движениями, и сегодня я просто возблагодарила эту строгую женщину.
Крик моего сына – последнее, что услышала за эти тяжелые сутки. Сквозь пелену, опускающуюся на глаза, успела рассмотреть синеватый комок, что поднял надо мной доктор. Его слова: «Графиня, у вас родился просто прекрасный сын», и полное отсутствие каких-либо болей были больше, чем счастьем!
Я сидела в больнице на кровати, белые стены, пикающая аппаратура, радио в коридоре, снующие врачи, а на руках у меня был этот долгожданный конверт. Со мной рядом сидела мама. Я говорила ей, что мне приснилось, будто я одеваю саму Екатерину Великую, а мой муж – граф Апраксин. Я смеялась, прижимая теплый и тяжелый сверток к груди.
Мама смотрела на меня внимательно, смеялась и гладила по голове, нашептывая что такое тоже может быть. Мне вдруг стало очень грустно от того, что Миша мне очень дорог, что он нужен мне, и я не согласна терять тот самый сон, вернее, ту его составляющую, где у меня была семья, где у меня есть сын. Меня гладили по голове и целовали в лоб.
Мама шептала мне: - Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.
76
Мама шептала мне:
- Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.
Пробуждение было каким-то мгновенным. Я резко открыла глаза – передо мной сидел Миша. Было темно. Только сейчас я поняла отличие сна от реальности -- запахи. Пусть там, во сне, все и казалось мне настоящим, но в больничной палате, любой, всегда есть специфический запах.
Здесь и сейчас пахло лекарствами, моим ребенком, теплом дома. Тонкая нотка полыни -- ей перекладывали белье в шкафах. Запах выпечки -- на кухне пекут булки.
Это наша с Мишей комната, это то самое время, и у меня есть ребенок – мысли мелькали, как искры над огнем, возвращая к действительности. Роды, операция на руке, ночь, где я засыпала, как только отпускали схватки, момент, когда ребенок заплакал, и все…
- Миша, где..
- Машенька, милая не беспокойся, наш сын сладко спит рядом с тобой, - он говорил и морщился.
Выглядел он просто ужасно, измотанный, тощий, но все это было уже не важно -- главное, что живой.
- А ты? Ты? Ты же не должен быть здесь, ты же… тебе же сделали операцию, у тебя, - я не могла собрать всю картинку сейчас воедино, и от этого становилось страшно.
Посмотрела на другую сторону кровати, а там, обложенный подушками, спал туго спелёнатый кокон. Розовый круг лица, сложенные бантиком крошечные губки будто что-то посасывают во сне, кнопка носа. Даже сейчас, в этих детских чертах можно было различить копию Михаила.
Я посмотрела с улыбкой на них по очереди, потом сравнила еще раз. Вот теперь я представляла каким будет мой сын, когда вырастет! Я не верила в это чудо, но этот сон, именно он сбил все в моей голове. Так отчетливо видела маму, больницу, слышала песни по радио, звонок телефона в соседней палате, чувствовала, как она рада за меня. Часть меня скучала по прошлой жизни, бесспорно, но я помню и тот момент, когда испугалась, что больше не увижу Мишу.
Зато сейчас я понимала, что именно там был сон. Пусть и дал он мне свидание с мамой, но именно здесь -- моя жизнь.
- Миша, как доктор отпустил тебя? – я не могла сообразить что сказать ему, и как заставить уйти, лечь и нормально лечится.
- Доктор заснул, а я проснулся вот в таком виде, прямо на столе. Не бойся, все со мной хорошо, они дали мне настойку, и боли нет пока, - он мотнул головой в левую сторону – рука была притянута к голому торсу, а поверх накинут халат. – Степан помог мне. Ходить я могу, не думай дурного. А то, что так исхудал, это не от болезни, это от тоски по тебе – кусок в горло не лез. Завтра велим напечь пирогов и заварить крепкий чай.
- И ты поднимался по лестнице? – я подтянулась выше на подушку и присела. Посмотрела на него внимательно – на его лице не было ни кровинки
- Голубушка моя, я прилягу здесь, уж больно там одиноко и тошно, пожалуйста, разреши мне остаться с вами, - он аккуратно привстал и обошел кровать.
Присел с другой стороны и кряхтя от боли, неловко улегся на правый бок.
– Как узнал, что ты начала рожать – забыл думать о своей руке, да и чего она, рука, ерунда только. Голова на месте, ты рядом, сын у меня есть, больше и не нужно ничего, - глаза его слипались, видимо, дал ему доктор опия, вот под ним и пришел, а утром боли начнутся снова.
Муж уже спал, а я с какой-то бабьей жалостью смотрела на заострившиеся черты лица, на тени под глазами, на новые морщинки. Даже горло сжалось -- все бы отдала, только бы поправился быстрее.
- Степан, - шепнула я в сторону двери. – Степан, ты здесь?
- Да, графиня, я тута, увести хозяина? – дверь приоткрылась, и мужик заглянул в проем. В доме было очень тихо.
- Нет, пусть здесь спит. Скажи, который час?
- Дак уж седьмой, наверно, коли народ ужо по делам бежит на улицах.
- Доктор здесь?
- Коий барина лечил? Тута, там прямо в кресле и спит, а ваш отъехал недавно, проверил, чтоб вы ребеночка накормили, и значит это, уехал.
Я обернулась и посмотрела на Михаила – он уже сладко спал. Я выдохнула.
- Иди, доктору, как встанет, скажи, чтобы сюда пришел и проверил Михаила.
- Как скажешь, барыня, Машку чичас отправлю к вам.
- Не надо. Пусть все поспят.
Дверь закрылась. В комнате, в полной тишине ровно дышали два человека, с которыми я собиралась прожить всю свою жизнь.
Не ту, никчемную и ошибочную, а вот эту – настоящую. Здесь меня любят. Здесь я нужна. Здесь я состоялась, как профессионал. Так ли важно, в каком мире это произошло? Главное, что все это есть.
Повернулась к своим мужчинам и почти моментально заснула с мыслями о том, что доктор оказался не совсем уж и дураком – заставил приложить ребенка к груди. Я это чувствовала сейчас – молоко прибывало.
77
В себя мы с Мишей приходили медленно. Особенно он. Конечно, роды - это вам тоже не простуда какая. Но женский организм для этого приспособлен, оборудован, так сказать природой. Я пережила колоссальную встряску, сам процесс был нелёгким, однако, обошлось без серьёзных осложнений. Поэтому, через неделю уже чувствовала себя сносно. Можно даже сказать нормально, учитывая обстоятельства.
А вот Мише было труднее. Всякий раз сама болезненно морщилась, представляя, каково ему после пережитой операции обходиться без современных средств медицины. Спать возможно было только на обезболивающих. Взрыв адреналина, позволивший ему тогда прийти к нам с малышом ночью, иссяк, навалилась горячка, приковавшая его к постели. Но, как пояснял доктор, строго отчитавший Михаила за самоуправство и непослушание, всё это закономерные последствия хирургического вмешательства. В целом, прогнозы были благоприятными.
Лучше всего из нас троих себя чувствовал сынок. Не смотря на то, с каким трудом ему пришлось пробиваться к жизни, кажется, обошлось без нехороших последствий. Я всё, честно говоря, боялась, что из-за длительности родов, могло возникнуть какое-нибудь кислородное голодание или травмы, способные повлиять на его здоровье.
Сама достоверно и профессионально оценить состояние сына, конечно, не могла. Доктор после осмотра, вроде, очень одобрительно отзывался по этому поводу. Но после того, какую "помощь" мне оказали в процессе, особого доверия его мнение не очень-то вызывало.
Я запретила уносить сына из моей комнаты, повелев, чтобы колыбельку поставили рядом со мной. Просто хотела иметь возможность наблюдать за ним и контролировать самочувствие. Из женской половины обитателей дома только, пожалуй, Маша более-менее спокойно восприняла эти мои распоряжения.
Софи закатила глаза, пытаясь убедить в том, что мне самой требуется покой, а дитё в комнате не позволит полноценно отдыхать. Анна тоже округляла глаза и всплёскивала руками, не желая понимать, как такая вся из себя графиня и сама желает находиться при ребёнке, вроде как не принято сие, не по статусу.
Ну и ладно. Где им было осознать, что я просто не могу с ним расстаться. Не хочу пускать на чьё-то чужое усмотрение контроль за малышом. Вот здесь и поняла, зачем тащила за собой через полмира деревенскую знахарку Маню. Из неё, как раз, вышла неоценимая помощница. Хоть и пришлось сперва поспорить с некоторыми её крестьянскими убеждениями, относительно правильности ухода за младенцами, но огромным плюсом было то, что, в отличие от остальных, народная целительница с опытом повитухи, как бы это выразиться, не "боялась" младенца. Уверенно брала в руки, спокойно купала, пеленала, не паниковала насчёт моего, пока ещё, болезненного состояния. Подумаешь, роды. Не в чистом поле же.
И это её житейское отношение передавалось мне. Возможно, даже при всей прошлой "начитанности" по существу вопроса, без её поддержки, я бы и сама носилась с малышом, как с хрустальной вазой, не зная что с ним делать. А так всё закономерно складывалось ровно и без лишних нервов.