– Вы чего так все на меня смотрите? – спросил Валера.
Аракелян облизнул губы и, проглотив какой-то звук, опять захлопнул рот.
Рысцов перевел взгляд на Андрона. Сердце пропустило удар. Внутри возникло ноющее предчувствие сшиза. А он-то думал, что давно распрощался с этой заманчивой дрянью. Вот те на, не ждали...
– Андрюха, не молчи, а?
Петровский поправил шляпу, недобро улыбнулся и сказал:
– Ты, кажется, хотел во всем разобраться? Что ж, вроде бы появился шанс.
Первый шок проходил, и Валера начал ощущать тупую пульсирующую боль в искалеченных ладонях. Он поморщился и выцедил:
– Я опять нес всякую чепуху?
– Почему же, отнюдь... – обрел наконец дар речи Альберт Агабекович. Он потрогал продолговатую ямочку на подбородке и, запнувшись, произнес: – Ты... рассказал, где можно найти человека, который создал эс.
Кадр восемнадцатыйГород на траве
Троюродный дядя Петровского напоминал пожилого брахиозавра. Такой же неуклюжий и лапидарный. Туловище, похожее на колоду, поддерживали массивные колонны-ноги. На фоне общего монументализма тела контрастно смотрелась маленькая подвижная голова Вениамина Кузьмича, которая постоянно занималась своим едва ли не единственным делом – едой.
Войдя в комнату, он окинул присутствующих взглядом крошечных глазенок, откусил потерявший форму бутерброд с салом, дохнул ядреным перегаром и многозначительно изрек:
– Кадастр. С каждого по бутылке.
Жорик хлопнул крыльями и тут же озадаченно повторил, пробуя звуки на вкус:
– Кадастр... Кадастр-р...
– Ну вот, – усмехнулся Таусонский. – Теперь прилипло словечко, так-сяк. Редко он новенькое разучивает.
– Привет, дядь Вен, – сказал Андрон. – Можно тебя попросить еще об одной услуге?
– Кадастр-р! – радостно провозгласил попугай.
Вениамин Кузьмич одобрительно посмотрел на пернатого и пожал плечами, мол: «Все верно птица говорит. Оброк – вперед».
– Будет тебе водка, не волнуйся, – поспешил успокоить его Петровский. – Мы собираемся уснуть часов на десять-пятнадцать. Нужно приглядеть за хатой и за этим клювастым оратором. Хорошо?
Дожевав бутерброд, Вениамин Кузьмич поцыкал и молвил:
– Я соседа приглашу. В сенях посидим.
– Вот и отлично. Зови. – Петровский глухо щелкнул по шляпе.
Троюродный брахиозавр степенно развернулся и затопал прочь.
Андрон и Павел Сергеевич вернулись к монтажу С-визора. Они уже закрепляли последний прибор. Посовещавшись час назад, четверо приятелей решили отправиться в опасное путешествие вместе: Валера в качестве единственного, хоть и довольно мощного сшиза, Альберт Агабекович на правах ученого, а мускулистый гений freak-режиссуры с подполом контрразведки призваны были олицетворять расчетливую силу и чуткую прозорливость соответственно.
Настроение у Рысцова все еще колебалось возле завалинки. Из головы невозможно было выгнать назойливые мысли об истории, рассказанной Петровским. Сколько лет дружили, а он даже предположить не мог, что у чудаковатого режиссера есть сын...
Валера краем глаза проследил, как могучая спина дяди Вены исчезла в мартовской тьме, и снова повернулся к Аракеляну.
– Строго говоря, – профессор потрогал горбинку на носу, – этот человек, конечно, не создатель эса, потому как С-пространство вообще никто не учреждал – само постепенно выросло. Он, если ты не наврал в состоянии гипноза, придумал формулу С-волн. По всей видимости, это и есть тот самый научный сотрудник одного из российских НИИ, который считался до сих пор пропавшим без вести.
– С чего бы мне врать? – слегка обиделся Рысцов.
– Я несколько неточно выразился. Здесь дело не в сознательном обмане. Во время спровоцированной гипермнезии просто-напросто могли сложиться некорректные ассоциативные модели.
– Ясно, – сказал Валера, гадая, оскорбил его Аракелян последней фразой или нет.
– Таким образом, будем надеяться, что нам удастся найти этого человека целым и невредимым. Да я, черт возьми, полжизни отдал бы за встречу с этим безвестным гением...
– Кстати, о невредимости, – протянул Рысцов, разглядывая свои перебинтованные руки. – Что вы думаете о тех моих криках, истериках? Ведь я действительно чувствовал чью-то ужасную боль, отчаяние... много всего...
– Трудно утверждать наверняка, – ответил Альберт Агабекович, сцепив замком подрагивающие волосатые пальцы. – Возможно, этих событий, образы которых ты проецировал, и не произошло еще.
– В каком это смысле... еще?
– Современная наука не исключает возможности соприкосновения человеческого сознания или подсознания с разрозненными фрагментами будущего. При определенных условиях функционирования мозга. А может, и чего-то иного, каких-то других нитей мироздания, оплетающих нас...
Валера воззрился на трогательно-смуглое лицо профессора с подозрением. Неужто опять полтергейстно-сверхъестественная ботва?
Аракелян прочел в его взгляде недоверие и, улыбнувшись уголками губ, тихонько произнес без тени издевки:
– Что мы знаем о гранях и границах собственной сути? Одну миллиардную долю? Не исключено. Хотя я склонен полагать – меньше. Это как трансцендентная кривая в математике. Ее уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим... Это то, что пока находится за пределами наших четырех измерений. Не стоит отбрасывать совсем уж категорично вероятность, что в том темном тоннеле ты видел не только прошлое. Быть может, там мелькнули и тени грядущего?
Мудрые глаза ученого посмотрели на Валеру с печальной завистью. Они шептали: «Как бы я тоже хотел не верить во всю эту чушь. Но вот поживи с мое... и тогда поговорим еще разок».
Рысцов вдруг на миг будто уловил каким-то шестым чувством, что происходит в душе пожилого армянина – перед ним пронеслись тени юношеских мечтаний, бесформенные призраки мыслей выстроились бесконечной цепочкой... А за всем этим ворочалось нечто неразличимое, отличающееся по масштабу и формату от обывательского понимания, свойственное только истинным жрецам науки. Какая-то тайна, о которой им почему-то запрещено рассказывать смертным...
Входная дверь бахнулась о кочергу и чуть не спрыгнула с петель.
Дядя Вена вернулся с соседом. Оба были пьяны в коромысло.
– Кадастр-р! – с готовностью прокомментировал Жорик.
Вениамин Кузьмич обрушился на жалостно пискнувший табурет, приподнял крышку кастрюли с остатками супа, повел носом и заявил:
– Мы готовы.
Сосед в знак солидарности отяготил своим немалым весом лавку и извлек откуда-то из недр своего тулупа банку с мутной жидкостью.
Таусонский взглянул на Петровского и осведомился:
– Они тут нам аппаратуру не испоганят?
– Ни в коем случае, – заверил его Андрон. – Ребята крепкие. Максимум ущерба могут нанести лишь запасам спиртного и еды.
– А им не придет в голову попугаем закусить?
– Да нет! Я дядю Вену знаю. Видно же, что Жорик ему сразу понравился.
– Ну смотри... Под твою ответственность.
Рысцов, шипя от боли в раскроенных ладонях, выбрался из кресла и подошел к ним.
– Закончили?
– Да.
– Тогда давайте не будем тянуть. Совершим прогулку по обещанным райским кущам.
Он бросил на кровать подушку и улегся под мерцающий зеленым огоньком С-визор. Ох, давненько не виделись, каналья!
Перед тем как уйти в другую комнату на свое ложе, Аракелян попросил общего внимания и наставительно сказал:
– Запомните, эс не всемогущ! В особенности тебя касается, Валерий. Человек может влиять на его структуру, это подтверждается наличием сшизов. То, что там существует вокруг нас, – в немалой степени подсознательная интроспекция, то есть специфическое наблюдение сновидцем открывающегося ему психического пространства. Иными словами, мы не так уж и беспомощны.
– Разберемся, – с гэбэшными нотками в голосе отрезал Таусонский. – Встречаемся, как договаривались, на Таганской, у турникетов.
Он хотел добавить еще что-то, но лишь шумно выдохнул и погасил свет. Шагнул через порог и прикрыл за собой дверь.
Валера остался в одиночестве – остальные три кровати стояли в соседней комнате. Он, неуклюже тыча перебинтованными пальцами в подсвеченную фосфорно-салатным светом панель С-визора, ввел необходимые данные и проглотил три заранее заготовленные таблетки фенобарбитала – снотворного средства, которое профессор рекомендовал как лучшее для пребывания в С-пространстве.
Из сеней еще некоторое время доносились обрывки разговора и щебет Жорика, затем спустя минут пять все утихло. Остались только сопение динозавроподобного дяди Вены и его неразговорчивого односельчанина да уверенные бульки первача в стаканах. За окном, где-то очень далеко в промозглой мартовской тьме, послышалось протяжное душераздирающее мычание коровы. За стеной скрипнула пружина под чьим-то матрацем...
«Как странно все получается, – подумал Рысцов, проваливаясь в такое знакомое и тем не менее казавшееся чужим небытие. – Мы несемся по орбитам своих жизней, пересекаемся, кружимся, сталкиваемся, иногда попадаем в неизведанные области Вселенной, где черное становится белым, а законы мироздания приобретают вдруг обратный знак, мы силимся познать такое, что нельзя мерить линейкой нашего сознания, создаем вещи, от которых подчас приходит в ужас сам эфир, порождаем, губим, переделываем... Мы отыскали ключ от мира собственных снов; правда, так и не можем, открыв заветные врата, уразуметь, что очень-очень рано сунули сюда свой любопытный нос. Дай нам бог волю и время – мы найдем общий язык с любым разумом нашего порядка, который обязательно существует где-то в бесконечности космоса...
Мы, люди, умеем так много.
Не дает покоя один-единственный вопрос – почему же никак не получается понять самых, казалось бы, близких родственников?
Самих себя».
Приятных сновидений...
В первый момент Валера решил, что ошибся при вводе программы и попал в какую-то оранжерею. Он, конечно, был наслышан о Городе на траве, но до сей минуты не особо верил в эту «ерунду зеленую».