не заметил, что тот погас. – Эх, пернатый...
Изнанники перестали «принюхиваться» и застыли, словно ужасные изваяния скульптора-шизофреника.
– Ты куда собрался? – спросил Петровский, блеснув крепкими зубами.
– Опозданец же сказал – в проход, так-сяк, нужно... – как-то немного виновато откликнулся Павел Сергеевич. Позади вновь взметнулось жало огня, подсветив его грузную фигуру. – Не ждать же тут, пока эти сукины дети спалят нас. По мне, так лучше рискнуть – вдруг уродцы пропустят. А там – разберемся.
Андрон молча смотрел на него. Альберт Агабекович украдкой провел ладонью по вспотевшему виску Рысцова, который дышал мелко-мелко. Ему было жалко бедолагу.
– Да еще... – Таусонский помялся, переложил потухший факел обратно в правую руку. – Копельникова твоего... в общем... я допрашивал. Если вдруг... ну мало ли что... ты извинись, так-сяк, что родинку ему сковырнул. Работа у меня такая поганая.
Он повернулся и пошел к нише в стене.
Изнанники не двигались с места, но на их мордах произошли какие-то едва уловимые изменения: словно вылезли трубочки по бокам...
Андрон и профессор закинули себе на плечи руки дрожащего в лихорадке Валеры и одновременно последовали вслед за подполковником. Не сговариваясь. Трудно сказать, какие мысли роились в тот момент у каждого из них в голове. Наверное, решили, что нужно попробовать – не зря же они легли под С-визор. Не зря же все произошло в жизни каждого так, а не иначе. Что-то успели получить, что-то нет...
Должен же был хоть кто-то пойти за человеком, сумевшим не струсить перед неизвестностью.
Они просто шагнули за Таусонским.
След в след.
Иначе – нельзя.
По спинам прошелся очередной мазок огненной кисти, прозвучали какие-то обидные фразы, будто выстрелы в затылок. Им было уже наплевать.
Изнанники не двигались. Быть может, наблюдали своими безобразными ряхами, как трое людей спокойно идут на них. Идут без боязни. Твердо.
По левую сторону мелькнул забранный решеткой светильник без плафона, а под ним – заросшая мхом магниевая табличка с выбитыми долотом буквами: «Берегись контактного провода»...
Ведь иначе – нельзя. След в след?..
Подполковник шел спокойно. Когда до углубления в стене оставалось не больше двух метров, существа неожиданно вновь принялись покачиваться из стороны в сторону. Он замешкался всего на миг и продолжил двигаться дальше.
И изнанники уступили дорогу. Бесшумно переступив конечностями, отошли в густой полумрак тоннеля.
Люди лишь усмехнулись, входя в нишу. Все трое. Четвертый вдруг перестал крупно дрожать и задышал ровнее... Через мгновение они исчезли.
А на полу осталась таять небольшая клякса льда.
Очухался Павел Сергеевич от невыносимой духоты, особенно давившей после сырых катакомб заброшенного метрополитена. Вдобавок отовсюду слышался гул, напоминающий далекий рев турбин. Ад? Котлы кипят? Да нет, все-таки не настолько критично... Открыл глаза, подвигал конечностями – руки-ноги целы, черепушка вроде тоже. Жив, так-сяк, жив, а ведь, честно говоря, не надеялся...
Он резко поднялся на ноги и осмотрелся.
Пейзаж удручал не по-детски. Будто кто-то взял столичную подземку, тщательно перемешал, испоганив, ее компоненты и свалил в кучу. Гнутые рельсы, искореженные остовы вагонов, нагромождения трухлявых шпал, сегменты эскалаторов, арматура, зеркала с россыпью амальгамы, но без стекла, обломки турникетов, осколки барельефов и чугунные люстры без плафонов, потрескавшиеся мраморные панели, силовые кабели, железобетонные плиты...
Под ногами – россыпь каких-то листочков. Взяв двумя пальцами один из них, он с удивлением узнал знакомый магнитный билет для проезда в метро.
А над всем этим хаосом – призрачно-лиловое зарево, поднимающееся откуда-то из-за невидимого горизонта и плавно растворяющееся в пустом темном небе.
Ну и ну. Куда же их занесло?..
Таусонский спохватился и принялся искать остальных.
Рысцов с Аракеляном обнаружились за металлоконструкцией неизвестного назначения, похожей на гротескного ежа огромных размеров. Профессор уже потряхивал головой и пытался прийти в себя. Его смуглое лицо было усыпано мелкими капельками пота, матово поблескивающими в сиреневом сиянии. Валера же пока не двигался, неудобно скривив шею и уронив голову на жестяной ящик. Одна его нога была босая – тапочка валялась неподалеку. Павел Сергеевич испугался было, что он помер, но, приглядевшись, заметил, как вздымается порванная хламида на груди. Дышит.
– Андрон? – вопросительно поморгал Альберт Агабекович, видимо, не узнавая подполковника.
– Здесь я, – донесся ворчливый голос из-за шпалы. После этого она была отодвинута, и гений freak-режиссуры предстал во всей красе.
Надо сказать, повезло ему меньше всех. Полрожи опухло, глаз заплыл, наливаясь фингалом, который не сразу можно было распознать в фиолетовом свете, одно плечо покрылось ожоговыми волдырями, а другое было солидно исцарапано.
– Модно выглядишь, – неумело улыбнулся Таусонский, помогая ему выбраться из-под груды деталей и алюминиевого сора.
– Что за звук? – спросил он, отряхиваясь. – Будто заводской цех неподалеку...
– Дьявол его знает. Профессор, вы-то хоть понимаете, где мы?
Аракелян смахнул подрагивающими волосатыми пальцами пот с благородных залысин, поправил волосы и, старчески отдуваясь, встал. Посмотрел по сторонам, запрокинул голову вверх, заостряя трогательный кадык, и гулко проговорил:
– Мы в изнанке.
– Стоп, – тут же возразил Павел Сергеевич. – Не пойдет, так-сяк. Я не сшиз, следовательно, не могу попасть в изнанку. Стало быть, версия отпадает.
– Я тоже не сшиз, – пожал плечами Аракелян.
– И я, – буркнул Петровский, приседая рядом с Валерой и аккуратно приподнимая его голову.
Профессор перестал любоваться призрачной зарницей на небесах и посмотрел на подполковника. Развел руками – мол, я-то в чем виноват.
– Значит, – сказал Таусонский, пристально глядя на него, – мы все-таки в изнанке. Эс опять изменил правила этой сраной игры в угадайку? Допустим. А где эти... уродцы?
Аракелян вновь развел ладони в стороны. Кажется, его происходящее забавляло чисто с научной точки зрения.
«Просто фурор, – подумал гэбист. – Оказались у черта на копыте. Близкий к помешательству на многогранности мира ученый, потерявший веру в людей киноман и внезапно агонизирующий пророк-недоучка. Ах, да, еще никак не могущий забыть о должностных обязанностях контрразведчик. Абалде-еть...»
Тем временем Андрон легонько щелкнул Рысцова по носу:
– Эй, хватит бравировать...
Валера бормотнул неразборчиво, пожевал губами и дернулся. Таусонский и Аракелян отошли в сторону и принялись что-то обсуждать вполголоса.
– Знаешь, – сказал Петровский, понимая, что Рысцов все равно не слышит его, – мне чуть-чуть жаль студию и большое кино. Там, бесспорно, много грязи, разврата и вообще... дерьма всякого. Но мне жаль. Это была моя жизнь. А когда-то и твоя тоже, дружище. – Он усмехнулся и сделал привычное движение рукой, чтобы поправить шляпу. Ее не оказалось на месте. – Помнишь, как мы монтировали по выходным первые неказистые фильмы? Собирались у меня дома с Митиным и Копельниковым, тоннами жрали лазанью с курятиной и запивали ледяной кока-колой. Первый самопальный тираж DVD, рассованный по знакомым, потом первый контракт... Капитана когда тебе дали в ментовке, помнишь? Обмыли на славу. Нажрался ты, словно последний гусар, и нет бы упасть рылом в салат, как все приличные люди... не тут-то было! Вспомнил, зараза, что у тебя есть какой-то приятель в госпитале. Посреди ночи позвонил, построил его... «Скорая» с фанфарами за тобой приехала, мы с сослуживцем твоим затащили тебя на носилки, оставили других дальше пьянствовать. А ты, свинья, поешь что-то патриотическое и поблевываешь изредка на окружающих. Привезли в госпиталь, там врачи констатировали сильнейшее отравление, желудок промыли, всего ведь буквально наизнанку вывернули, чуть ли не яйца заменили... Ты протрезвел, как полагается, и обратно с мигалками... Догуливать. Как же, водка-то осталась, не пропадать же добру. Это ж надо умудриться – налакаться до синих помидоров два раза за одну ночь.
Рысцов вдруг открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипло выцедил:
– Как сейчас помню... едва не сдох тогда...
Андрон перестал лыбиться и бешено завращал незаплывшей зенкой. Рявкнул, поднимаясь:
– Скотина! Я ему тут душу изливаю, а он оклемался и слушает! Бравада?! Ты чё не сказал, что очнулся?!
Валера осклабился так гадко, как только умел:
– Пропустить такие блистательные мемуары? Я что, похож на дурака?
– Ты похож на бессердечного слюнтяя!
– А ты на тупого сентиментального качка! Выжми-ка мне жилетку – мокро...
После этих слов Петровский стал по-настоящему страшен. Бугры мышц рефлекторно вздулись под рубашкой, дуля под глазом приняла еще более фиолетовый оттенок. Он не глядя выдрал откуда-то железный прут и согнул его в греческую «гамму».
Рысцов откровенно потешался, постепенно возвращаясь к жизни.
От накатившей в тоннеле лихорадки не осталось и следа, лишь в голове слегка шумело. Он поморгал и вдруг понял, что шумит не в черепе, а где-то... везде. Однажды он уже слышал этот странный гул. И видел это призрачно-лиловое зарево. Дежа вю...
«Изнанка!» – вспыхнуло в мыслях.
И события минувших дней навалились на него всей тяжестью, будто их кто-то выкорчевывал из десен памяти без наркоза.
Его зовут Всеволод. Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку... писклявый голосок. Худой, небритый, некрасивый... Сти говорила с ним о том, как можно подчинить себе эс – сначала обещала творить добро для всех людей, после, не добившись результата, угрожала. Потом что-то произошло, и он исчез. Что же случилось? Какой-то переполох, разметаемые ураганом магнитные билеты вперемешку с тоннами стали... И все. Больше они не видели Всеволода...