Она представляла, как вчерашняя женщина приходит в школу, чтобы спросить про Катю, а ей говорят: «Светы сегодня нет». Захочет она прийти снова или не захочет? На всякий случай надо заболеть, надо выпить молока из холодильника. Классная станет маме звонить: «Ваша Света не ходит в школу!» А мама ответит: «Наша Света болеет!» А потом они все забудут про Катю. Пока Света будет болеть, они точно забудут! И они с Катей будут играть дома, пока взрослых нет.
Света слышала телефонный звонок и думала, что все знают: она сейчас в школе, идет урок. Она не сказала бы, сколько времени ей звонили и сколько еще потом они просидели с Катей вдвоем на полу. Катя обмякла и всхлипывала совсем тихо. Казалось, что, кроме них двоих и кроме Светиной комнаты, на свете ничего не было. Света не заметила, как открылась входная дверь, и не сразу разобрала голоса в коридоре. Их, голосов, было много, мамин выделялся, слов было не разобрать, мама то ли возмущалась, то ли оправдывалась, то ли пыталась удержать чужих на пороге, не пустить в дом. Но уже шелестели куртки и приближались шаги. Она чувствовала, как невидимые ей люди сминают пространство дома, двигаясь к ее комнате. И ей стало тесно и душно еще до того, как они все появились в двери.
Людей, как показалось Свете, было очень много, все говорили что-то, мама выкрикивала:
– У меня дома?!. Пусть муж придет, дождемся его!..
И совершенно незнакомая женщина, не та, что была вчера в школе, показывая на Свету, говорила:
– Посмотрите на нее! Ей, ей велено было вчера дать знать, где ее подружка!
Кто-то схватил Катю на руки. Совсем близко от глаз ее ноги, висящие в воздухе, били по шелестящей куртке, по брюкам. Света царапнула куртку сбоку и стала колотить по ней кулаками, а после догадалась укусить ногу сквозь брюки. Человек брыкнулся и вскрикнул и Катю поставил на ноги, но ее уже снова подняли в воздух, а Свету оттаскивали.
Мама твердила теперь ей:
– Мы не можем, ты же сама понимаешь, что мы не можем, чтоб Катя жила у нас!
И Света кричала:
– Почему, ну почему мы не можем?!.
У порога возникла заминка, мама и еще одна женщина ринулись назад в комнату, точно им кто-то сказал, где искать Катины вещи. Мама, стоя на коленях, шарила под кроватью, вытаскивая и куртку, и ботики – один и второй, и потом за краешек, точно змею за хвост, красный шарф.
Чужие ушли вместе с Катей. Мама завернула Свету в одеяло и намазывала ей булку джемом. Папа уже был здесь, он ничего не говорил про Катю и на Свету смотрел с невыразимым сочувствием. Мама спрашивала у Светы:
– Ну где бы Катя спала у нас? И мы не знаем, где Катя спала сегодня ночью! А в детском доме, сказали мне, у них теперь свои комнаты, на четыре человека…
У Светы болело горло, хотя она не пила холодное молоко. Днем долгими минутами она вглядывалась в воду аквариума – мелькание рыбок мешало, – и думала, что вот если бы и впрямь можно было там увидеть, где сейчас Катя. И скоро ли отпустят из тюрьмы Катину маму и они вернутся к себе домой. Она не знала, как правильно смотреть. Щурилась и закрывала то один глаз, то другой.
Еще раньше, чем ее выписали в школу, папа объявил, что они пойдут записываться в художку. Света насторожилась, услышав от папы непривычное слово.
Ее удивило, что художественных школ в городе много. И в той, куда они с папой пришли, завуч тоже сказал, что надо начинать с куба. Но куб рисовать в классе уже закончили, теперь рисовали шар. Свете было все равно, что ей теперь будет скучно, как на уроках изо; учительница показалась ей похожей на Анну Дмитриевну. Но дети, захватывавшие, стуча, места за мольбертами, были смешливыми, и каждого волновало, что у него или у соседа получался вместо шара блин. Все зависело от штриховки, при этом штрихи могли быть размашистыми и еле заметными и ложиться могли один к одному или крест-накрест. Оказывается, любыми штрихами можно сделать из блина шар. А если рисовать чуть-чуть по-другому, то получился бы шаролунник, которого Света ни разу не видела. Катя говорила, что камень был не совсем круглый.
У Светы спрашивали: «Кто продавил твой шар? А он из чего сделанный?» Мила Игнатьевна выдала ей новый лист на замену, и Света удивилась на миг, как радостно убирать шаролунник с мольберта, точно его здесь не было, она счастливо улыбалась соседям, ей все нравились. На уроках разрешено было разговаривать, если по делу, и было жаль, когда раздавался звонок. Хотя после перемены шел следующий урок, и на нем рисовали красками кто что захочет.
Света открывала для себя, что можно заранее загадать, что у тебя должно получиться; конечно, она знала, что так умеют настоящие художники, но Мила Игнатьевна пообещала ей, что и она сможет. Она полюбила понедельники, среды и пятницы.
Однажды во вторник Света приехала к детскому дому – она уже несколько дней как разузнала, где он. Это оказалось далеко от центра, почти у самого Кировского поселка. Уже за рекой и за стройкой. Детдом был похож на садик. Света дернула калитку – она оказалась заперта. Во дворе на расчищенной от снега площадке несколько мальчишек играли в мяч. Света стояла и представляла, как скажет им: «А позовите Катю Трофимову». Еще немного постоит – и точно скажет. Наверно, надо: «Позовите, пожалуйста, Катю Трофимову!» А как их подозвать к себе? Надо сказать: эй, мальчики?
Но мальчики уже заметили ее и уже спрашивали, что ей нужно.
– Мне Катю Трофимову, – сказала Света.
И один ответил тонким голосом, явно передразнивая ее:
– А Кать Трофимовых у нас две!
Света подумала, что надо сказать «она новенькая», но снежок пролетел возле самой ее головы, и тот, кто запустил его, уже лепил новый, и пока она глядела на него, ей через забор попали в плечо, а другой снежок залепил ей и нос, и рот. Чуть-чуть не попал по очкам! Она вытерла варежкой лицо, закричала:
– Вы, дураки!
И еще один запустил прямо в нее мячиком, со всей силы в грудь, так что она и села в снег. Мяч оказался у нее в руках.
– Ты! Шустро кинула нам! – командовали ей из-за забора.
– А вот не кину, – сказала Света. – Не надо было кидать в меня.
Она стояла и не знала, что делать с мячом. На тихой улице иногда появлялись прохожие, и мальчики стали кричать приближавшейся от троллейбусной остановки женщине:
– А девочка не хочет отдать нам мяч!
– Это наш мяч! Случайно вылетел!
– Нам нельзя через забор, а она не хочет кинуть нам мяч!
Женщина наклонилась к Свете, поддала снизу по мячику, и тот оказался у нее руках.
– Не стыдно? – сказала ей женщина. – Это же сироты! Тебе мама и папа все купят, что нужно, а ты сирот обижаешь.
Света кинулась от детского дома бегом.
И в среду, и в четверг ей казалось, что по ней видно – ей сказали: «Не стыдно сирот обижать?» Она старалась не говорить ни с кем и не выходила в коридор на переменах.
В четверг Нина Кротова подошла к ней и спросила:
– Пойдешь с нами на «Смерть на рассвете»?
Света и раньше не представляла, как говорить с Ниной. А теперь надо было стараться, чтобы никто не заметил ее стыда за то, что сироты закидали ее снежками и сбили с ног мячом. Должно быть, она чем-то обидела их.
Она быстро спросила у Нины:
– Это кино, где играет Хью Джефф?
Нина ответила:
– Нет, ты что! Мне больше не нравится Хью Джефф! Там играют Грэм Сандерс и Мюриель Беннет!
Дома у Светы Нина рассматривала ее рисунки, щебетала:
– А ты можешь мультяшную принцессу нарисовать? А на рюкзаке можешь? А на футболке? Я давно у тебя хотела спросить, но ты раньше с этой ходила, ну… У нее правда мама в тюрьме за то, что кого-то убила?
Светина мама принесла детям в комнату тарелку яблок, улыбнулась Свете со значением. Света поняла: мама думает, какая у нее хорошая дочка, раз дружит с Ниной Кротовой. Свете нравилось быть хорошей, и она очень старалась. На Нининой спортивной футболке она взялась нарисовать мультяшную кошку, и Мила Игнатьевна подробно рассказала ей, как сделать это, и все равно получился неизвестный лохматый зверь. Хотя кошки у Светы почти всегда получались кошками. Но Нина сказала, что новый зверь лучше кошки, и футболку она каждый раз надевала на физкультуру – ей не делали замечаний, и все девочки уже знали, что Света нарисовала желтого инопланетянского зверя только для Нины, больше никому рисовать не станет. От этого становилось спокойнее, ведь точно такой зверь у Светы ни за что бы не получился, а получился бы какой-то другой.
Света чувствовала на себе напряженное внимание девочек в классе – они ждали, когда Нине надоест с ней дружить и та станет ходить на переменах с какой-то из них.
Однажды Нина взяла Свету под руку и потянула в общий коридор, а по нему – бегом-бегом в другой конец школы, к старшеклассникам. И там, где никто их не знал, спрятавшись у глухой стены за колонной, она сказала:
– Обещай говорить правду и только правду!
А потом спросила:
– Скажи, тебе нравится Миша Анчугин?
Света растерялась:
– А тебе?
Очень хотелось ответить правильно, как надо было Нине, чтобы она не перестала с ней дружить.
– Я первая спросила! – недовольно отозвалась Нина.
И Света, втайне боясь: «Ой, что я говорю такое?!. Это же – Нине!» – приказала ей:
– Первая спросила – значит, первая и отвечай!
– Мне – нравится! – выпалила Нина.
И Света знала теперь, что отвечать.
– Ну, и мне тоже! Ты думала, мне Анчугин не нравится?
Нина, успокоенная, взяла ее под руку. Пора было возвращаться в свое крыло школы, скоро звонок на урок.
– Значит, мы сможем говорить с тобой про любовь, – сказала Нина.
И верно, у них был теперь общий секрет, и это значило, что Нина не перестанет дружить со Светой прямо сегодня или завтра, ей не сделается с ней неинтересно. Мама будет и дальше говорить, что наконец-то ее дочка стала умницей: только с хорошей девочкой может дружить Нина Кротова.
Нина спрашивала, нравится ли Свете Анчугин в сегодняшней рубашке, в голубой, бледно-полосатой. Оказывается, она все его семь рубашек знала наперечет. Света замечала, что Анчугин стал глядеть на нее пристально. Увидит, что она заметила, – отвернется. «Нина сказала ему, что он мне нравится? – гадала Света. – Но нет, она не могла, это же наш с ней секрет. Она же сказала, что он ей тоже нравится!»