Но некоторым повезло: они открыли Конрада позже, когда это и надо было делать. И Конрад оказался тем самым искомым писателем, который не просто дает рецепты жизнеповедения, а как бы вместе с читателем пытается разобраться в жизни. Я подчеркиваю: вместе с читателем…
В произведениях Конрада, помимо глубины мысли, мы чувствуем какое-то затрудненное дыхание человека, словно на свой лад, заново (и в самом деле заново) рассматривающего и оценивающего весь комплекс нравственных норм и коллизий, могущих возникнуть перед любым из нас. В этом постоянном и достаточно жестоком испытании нравственных устоев человека Конрад напоминает нам из русской классики прежде всего Достоевского. Стоит сопоставить его с этим художником, и затрудненность изложения, некоторый даже перехват дыхания, некая натужная напряженность оказываются вдруг явным достоинством. Романы Конрада – о море, но это и в самом деле не приключенческие романы.
Заметим, что, как правило, все ведущие герои прозы Конрада, – молодые люди, либо впервые вышедшие в море, либо впервые попавшие на море в тяжелые испытания, требующие от человека мобилизации всех его духовных и физических сил. В одной из самых простых и ясных своих повестей, в повести «Юность», герой на старом, почти разваливающемся корабле «Джуди» попадает в шторм. И вот, после многих суток изнурительной работы, он размышляет следующим образом: «Я был доволен. От этого испытания я не отказался бы ни за какие блага в мире. У меня бывали минуты ликования. Всякий раз, как старое, потерявшее оснастку судно, тяжело ныряя, поднимало высоко в воздух свой подзор, мне казалось – оно бросает, как мольбу, как вызов, как крик в беспощадные облака, слова, написанные на корме: “Джуди, Лондон. Делай или умри”».
Девиз корабля, требующий стойкости в любых ситуациях, становится и девизом юного героя, а борьба с морем – символом поведения человека в сложных жизненных коллизиях. «О юность! – восклицает старик, рассказывающий историю. – Ее сила, ее вера, ее фантазия! Для меня “Джуди” была не старым корытом, перевозившим груз угля, – для меня она олицетворяла борьбу, проверку, жизненное испытание». Испытание человека на прочность – вот постоянная тема рассказов, повестей и больших романов Конрада: испытание безусловности нравственных норм, вынесенных человеком из отчего дома, но оказавшимся вдруг, силою обстоятельств, наедине с самим собой и трудностями, без поддержки родственников, друзей, знакомых, общества.
По справедливому наблюдению Д.М. Урнова, «в отличие от различных разочарований в доктрине христианской или гуманистической, характерных для конца прошлого века, у Конрада безо всякой “нервности”, спокойно, поистине на основе опыта, лично выстраданного, за скобки вынесено все, и человек оказывается лицом к лицу с самим собой. Но при этом, за вычетом всех иллюзий, человек, во-первых, не исчез, проявив несокрушимую сопротивляемость, а во-вторых, в нем осталось еще нечто такое, чего он и сам в себе не подозревал»[748]. Спросим, однако, что жe именно он не подозревал? И припомнив одну за другой книги Конрада, ответим: силу человеческого достоинства, которая, как показывает Конрад, если она в человеке есть, в состоянии пересилить любую напасть. Человек может не победить, но он обязан выстоять, потому что этого требует его человеческое достоинство, его честь.
Нам с детства кажется, что мы все знаем «про честь». Как же! «Обнажаем шпаги за любовь и честь», – поют храбрые мушкетеры. И мы, следя за их приключениями в романе, в пьесе, на экране, видим, с какой отважной готовностью они кидаются в бой при малейшем намеке на оскорбление их чести. И это, разумеется, прекрасно. Вспомним Герцена, утверждавшего, что развитие понятия чести в истории было благотворно, ибо научило уважать человека, его достоинство. Но иногда все же начинает чудиться, что все эти «мушкетерские» сражения немножко наивны и, если так можно сказать, показушны. Ведь, в сущности, из-за каких пустяков должен был поначалу сражаться д’Артаньян с Атосом, Портосом и Арамисом! Характерны и показательны также слова одного из героев Мериме: «Заправский дуэлянт – это… человек, который дерется на дуэли, если другой заденет его плащом, если в четырех шагах от него плюнут или по всякому другому, столь же основательному, поводу» («Хроника времен Карла IX»). Дуэли эти, как можно догадаться, подогревались общественным мнением.
Такое понятие чести было Конраду хорошо известно, и он написал даже увлекательную повесть «Дуэль», где отнесся к этому типу чести с нескрываемой иронией, хотя и с немалой долей уважения. Пустяковая ссора двух молодых французов приводит их к дуэли, которая длится в течение двадцати лет, держа главного героя в постоянном и бессмысленном напряжении, не давая решать действительно для него важные жизненные проблемы. Ссора эта настолько бессмысленна, что ни один из дуэлянтов не решается рассказать об истинной причине дуэли, и в результате эта причина начинает казаться обществу и роковой, и таинственной, взаправду такой, которая может быть устранена только кровью одного из противников.
Над подобным доведенным до абсурда понятием о чести Конрад посмеивается, хотя для него честь остается при всех обстоятельствах тем, за что нужно драться, даже и в нелепой ситуации. Но в прозе Конрада, как правило, ситуации совсем иные. Ситуации, в которых оказываются его герои, и впрямь ставят перед ними проблему чести и человеческого достоинства, и решить эту проблему они должны наедине с собой и своей совестью.
Наиболее показателен в этом смысле роман Конрада «Лорд Джим», роман о юноше, совершившем однажды малодушный поступок и бегущем по свету, хотя никто не осуждал его, чтобы вновь обрести утраченное чувство чести и возможность уважать самого себя. Конрад считает, что только пройдя это испытание самого себя, выдержанное наедине с собой, человек по-настоящему взрослеет. Каждого в юности, полагает писатель, ждет некая «теневая черта» (так называется одна из его повестей), испытание, которое человек не имеет права пропустить или избежать, и только пройдя его, он вступает в бесконечный труд жизни, приходя к мудрости, высказанной старым капитаном Джайлсом: «Мало отдыха в жизни для всех».
Но Конрада не пугает это обстоятельство, напротив, по его мнению, точнее даже убеждению, человеком нельзя просто быть, нельзя им и стать однажды, а потом жить на проценты этого когда-то случившегося становления. Человек в том высшем смысле, который мы немного торжественно привыкли вкладывать в это понятие, не просто особь, принадлежащая по своему биосоциальному происхождению к обществу себе подобных, в таком случае – это только возможность человека. Настоящий человек должен всегда находиться в становлении, более того, для Конрада человек – это беспрерывное деяние и в этом смысле постоянное преодоление своей физической и нравственной немощи и неполноценности, постоянное становление себя.
В сущности, каждое его произведение – это и реалистический, строго выписанный рассказ, и одновременно – притча, ставящая и решающая все ту же проблему стойкости и становления человека, каждый раз в разных ситуациях и вариантах. В повести «Тайфун», в которой, пожалуй, с ясностью и прозрачностью математической формулы изложена писательская и жизненная позиция Конрада, описывается вполне банальная история (банальная, разумеется, с точки зрения приключенческих морских историй) о том, как старый пароход «Нянь-Шань» попал в тайфун. Обычен и ничем не примечателен немолодой капитан парохода, Мак-Вир, у него было «самое обыкновенное, невыразительное и спокойное лицо», замечает писатель. Однако именно этот Мак-Вир в минуту странной опасности проявляет самое драгоценное для Конрада свойство, позволяющее и помогающее выдержать любую беду, – стойкость и несгибаемость человеческого духа, позволяющие человеку снова и снова подтвердить и утвердить свое достоинство и значение в его вечном противоборстве с вселенским хаосом. Приведем принципиально важные строки этой повести, ставшие как бы неким символом, определившим или, по крайней мере, повлиявшим на последующую англоязычную прозу, в частности на Хемингуэя и Фолкнера, из которых каждый на свой лад искал почвы для стойкости даже в безвыходных ситуациях. Старший помощник Джакс, перекрикивая шторм, пытается выяснить у капитана, выдержит ли судно, хотя и не рассчитывает на положительный ответ; он внутренне капитулировал и ждет гибели, надо отдать ему должное, мужественно ждет. «Джакс ничего не ждал в ответ. Решительно ничего. Да и какой ответ можно было дать? Но спустя некоторое время он с изумлением расслышал хрупкий голос, звук-карлик, не побежденный в чудовищной сумятице:
– Может выдержать!
То был глухой вой, а уловить его было труднее, чем еле слышный шепот. И снова раздался голос, полузатопленный треском и гулом, словно судно, сражающееся с волнами океана.
– Будем надеяться! – крикнул голос, маленький, одинокий и непоколебимый, как будто не ведающий ни надежды, ни страха».
Вот именно: ни надежды, ни страха. Надо надеяться даже в тех ситуациях, когда нет надежды, и уж, во всяком случае, нельзя ни при каких обстоятельствах поддаваться страху. Даже когда весь мир ополчился против человека, утверждает Конрад, он обязан выстоять, потому что у него остается никогда и никому не подвластная точка опоры – он сам.
Как возникла такая писательская позиция, такой писатель? За исключением «Юности», говорит Конрад, ни один из моих рассказов «не является воспоминанием о лично пережитом, в абсолютном смысле этого слова». Но, продолжает он дальше, «все они достоверны потому, что явились плодом… моей жизни».
Действительно, даже самый лаконичный пересказ биографии писателя представлял бы несомненный интерес. Джозеф Конрад (1857–1924; настоящее имя – Теодор Юзеф Конрад Коженевский), сын польского политического ссыльного, в детстве прошедший с родителями по этапу почти всю Россию, по смерти родителей воспитывается у своего дяди в украинском городе Новофастово Погребищенского района; оттуда подро