может увидеть другого, не превышает 12 миль. Практическая дальность стрельбы из пушки составляла около одной мили, и поэтому для сухопутных сражений улучшить видимость требовалось именно на этой дистанции. В 1636 г., уже в конце жизни, Галилей вступил в переговоры с голландцами. Он предлагал вычислять долготу с помощью лун Юпитера, используя их в качестве часов (надежный морской хронометр был изобретен только в 1761). В то время в Нидерландах не было ни одного телескопа с 20-кратным увеличением – в отличие от большого числа превосходных инструментов, подходящих для применения в морском и военном деле{460}. Если бы у телескопов с 20-кратным увеличением имелось практическое применение, голландцы изготовили бы и их[171]. Таким образом, совершенно очевидно, что Галилей превратил свой телескоп в инструмент, пригодный для единственной цели – наблюдения за небом. То есть превратил телескоп в научный инструмент. Остальные, в том числе Хэрриот, пытались его догнать.
В данном случае очень важно различать влияние телескопа и микроскопа. Два этих устройства, в сущности, идентичны – имея телескоп, Галилей мог, например, с его помощью изучать мух. Впоследствии он изобрел более совершенный настольный инструмент и исследовал, как мухи ползут вверх по стеклу. Однако первая публикация с описанием того, что можно увидеть в микроскоп, один лист большого формата под названием «Улей» (о пчелах, в честь папы Урбана VIII, символом семьи которого, Барберини, считалась пчела), появилась только в 1625 г., а первым серьезным изданием стала «Микрография» (Micrographia) Гука в 1665 г.{461} Телескоп изменил астрономию буквально в одночасье, тогда как микроскоп утверждался медленно (и к концу столетия от него отказались){462}. Причина проста: в астрономии существовала общепризнанная теория, а наблюдаемое в телескоп противоречило ей. Астрономам не приходило в голову сомневаться насчет важности телескопа для их науки. Микроскоп же сделал видимым доселе неизвестный мир, и было очень трудно понять, как новые сведения, полученные с его помощью, соотносятся с уже имеющимся знанием. Телескоп напрямую затрагивал вопросы, которые уже обсуждались; микроскоп открыл новые области исследования, значение которых для текущих проблем не было очевидно. Тот факт, что телескоп сразу завоевал признание, а микроскоп оставался в тени, служит одним из признаков того, что научная революция имеет все основания называться революцией – то есть бунтом против существующего порядка вещей. И телескоп, и микроскоп открывали новые знания, но в XVII в. только телескоп непосредственно угрожал существующему порядку.
Как бы то ни было, в 1609 г. еще не было очевидным, что телескоп совершит переворот в астрономии: в противном случае большое число астрономов пытались бы изготовить мощные телескопы (что и произошло, когда Галилей опубликовал свои открытия). Почему же Галилей воспринял его как научный инструмент? Не вызывает сомнений, что в достаточно мощный телескоп он рассчитывал увидеть нечто важное для себя. Но что именно? На этот вопрос возможен единственный ответ: он искал горы на Луне. Традиционно считалось, что Луна, будучи небесным телом, представляет собой идеально гладкую сферу. Неоднородность ее цвета, которую невозможно было отрицать, объяснялась вовсе не неровностями поверхности. Но Галилей был знаком с мнением Плутарха, который утверждал, что лунный ландшафт включает горы и долины{463}. В 1609 г. эта идея так увлекла Кеплера, что он начал писать рассказ – первое произведение научной фантастики – о путешествии на Луну (рассказ был опубликован в 1634 г., после смерти Кеплера){464}. Кеплер утверждал, что человеку, находящемуся на Луне, будет казаться, что Луна неподвижна, а Земля плывет по небу. О схожести Луны и Земли говорил не только Кеплер. В 1604 г. во Флоренции кто-то из близких друзей Галилея (возможно, сам Галилей) опубликовал анонимный трактат, в котором утверждалось, что на Луне есть горы:
На Луне есть горы гигантского размера, как и на Земле, а скорее гораздо больше, поскольку они [даже] видны нам. Именно благодаря им, а не чему-то иному Луна испещрена маленькими темными пятнами, поскольку высоко вздыбленные горы (как говорят нам законы перспективы) не могут поглощать и отражать свет Солнца так же, как остальная Луна, плоская и гладкая{465}.
Когда в 1609 г. Галилей направил усовершенствованный телескоп на Луну, то смог рассмотреть нечто более удивительное и определенное, чем «маленькие пятна» (вероятно, именно их мы теперь называем кратерами). На границе света и тени – она разделяет светлую и темную части Луны, – которая должна была быть гладкой непрерывной линией в том случае, если бы Луна представляла собой идеальную сферу, он увидел темные отметины там, где поверхность должна была быть светлой, и пятна света на темной стороне. Это, как утверждал Галилей, тени и освещенные участки, которые можно наблюдать в горах на восходе Солнца. Он подтвердил гипотезу Плутарха и – независимо от своего желания – снова открыл вопрос о существовании других обитаемых миров{466}. Как выразился Джон Донн в 1624 г. (вероятно, имея в виду также Николая Кузанского или Бруно)[172]:
Человек, верный Природе, далек от того, чтобы думать, будто есть в мире что-то, существующее как единичное, – было бы неразумием полагать, будто сам этот мир – единственный: каждая планета, каждая звезда – иной мир, подобный сему; разум склоняется к тому, чтобы представить себе не только все множество многоразличных созданий в этом мире, но и множество миров[173]{467}.
В «Звездном вестнике» (1610) Галилей признавал только влияние Коперника; Плутарх, Николай Кузанский и делла Порта не удостоились упоминания, что казалось несправедливым Кеплеру (который, совершенно очевидно, считал, что сам внес существенный, достойный упоминания вклад в эту область){468}. Астрономия, использовавшая телескопы, представлялась как нечто совершенно новое – и это было правдой.
Однако Хэрриот уже видел ровно то же самое, что и Галилей. До нас дошел рисунок, сделанный им 26 июля 1609 г. Изображенная на нем граница света и тени явно не отличается регулярностью, но эта нерегулярность представляет собой то, что в информатике называется «шумом»: она не имеет смысла и не содержит информации. У нас есть и другой рисунок Хэрриота, датированный 17 июля 1610 г.{469} Разница заключается в том, что Хэрриот к этому времени уже прочел «Звездный вестник» Галилея, опубликованный весной. Теперь увиденное им в точности совпадало с тем, что наблюдал Галилей. И действительно, он явно сравнивал иллюстрацию Галилея с тем, что он видел в свой телескоп, поскольку и там и там присутствует большой круглый выступ. В действительности на Луне нет такого заметного объекта, и ученые предположили, что Галилей сознательно увеличил кратер, позволяя зрителю лучше рассмотреть эту характерную особенность ландшафта{470}. Хэрриот, наблюдая за Луной, видел неровную границу света и тени, светлые и темные участки, горные хребты и долины, которые описывал Галилей, – и убедил себя, что видит воображаемый кратер Галилея. После того как Галилей описал увиденное, показал наблюдателям, как нужно смотреть, отрицать существование на Луне гор и долин было уже невозможно; однако лишь Галилей мог понять то, что видит, поскольку его телескоп значительно превосходил инструмент Хэрриота, а он сам (в отличие от Хэрриота) привык к рисункам, основанным на законах перспективы. Анонимный автор трактата 1604 г. был абсолютно прав, утверждая, что теория перспективы служит ключом к пониманию изображения поверхности Луны.
Наблюдая Луну, Галилей повернул свой телескоп к Юпитеру и обнаружил, что у этой планеты есть спутники. Согласно общепринятой астрономии Птолемея, все небесные тела вращались вокруг Земли; проблема с теорией Коперника состояла не только в том, что она приводила Землю в движение, а Солнце ставила в центр Вселенной, но также в том, что требовала вращения Луны вокруг Земли, в то время как сама Земля вращалась вокруг Солнца. Спутники Юпитера делали такую конструкцию не столь неправдоподобной, какой она казалась. Теперь Галилей торопился опубликовать свои открытия, которые буквально за несколько месяцев полностью изменили астрономию, – пока остальные приобрели телескопы, с помощью которых смогли подтвердить его находки.
Одно из изображений Луны. Из «Звездного вестника» Галилея, 1610. Целью Галилея было показать, что граница света и тени (линия между светлой и темной сторонами Луны) не гладкая, а неровная: это доказывает, что Луна не является идеальной сферой. По обе стороны границы можно увидеть тени (на светлой стороне) и светлые пятна (на темной стороне), как при восходе Солнца в горах, когда вершины освещаются раньше долин
Однако в этой истории есть еще кое-что, на первый взгляд незаметное. Галилей не только совершил выдающееся открытие; с помощью телескопа он увидел нечто там, где раньше ничего не было. Зимой 1609/10 г. он превратил кажущееся «ничто» в «нечто». Представление о том, что почти из ничего можно воссоздать целый мир, казалось абсолютно нелепым, но именно это и делал Галилей. В 1610 г. предложение препарировать клеща тоже выглядело нелепостью, но с помощью микроскопа осуществить его оказалось возможным уже совсем скоро.