Как следует понимать эту странную особенность факта, которую я назвал «твердостью»? Неизвестный G. W., который, как я убежден, читал Гоббса, но пошел дальше его в восприятии факта, попытался описать это в 1653 г. Даже мир случайностей, утверждал он, обладает «детерминированной познаваемостью»:
Факты столь же непреложны в своем существовании, как и демонстрации… и действительно, все подобные эффекты прячутся в резонных основаниях, которые, как можно смело обещать, могут быть достоверно выявлены убедительными и прозорливыми предположениями: так врач распознает болезнь, моряк шторм, а пастух охраняет свое стадо{669}.
Факты не менее достоверны, чем демонстрации (то есть дедукция, или логические доказательства); мы вряд ли будем оспаривать это утверждение, поскольку факты по определению являются истиной. Приведенный выше отрывок из книги G. W. почти полностью составлен из фраз (без ссылок), которые можно найти в посмертно изданной книге Натаниела Калверуэлла «Изящный и ученый дискурс о свете природы» (An Elegant and Learned Discourse of the Light of Nature), вышедшей из печати годом раньше. Сегодня мы назвали бы это плагиатом – и ошиблись бы. Например, Калверуэлл говорит, что «факты достоверны в бытии и действительности точно так же, как и демонстрации», но он писал о фактах, которые были историческими и юридическими событиями, составлявшими лишь небольшую часть случайных событий. Калверуэлл писал о старых фактах (факт = поступок), а не о современных (факт = событие), тогда как G. W. сделал все случайные события фактами; в отличие от Калверуэлла он писал о тех фактах, которые имел в виду Юм или, скорее, Гоббс. Более того, Калверуэлл утверждал, что в целом наше знание случайных вещей глубоко несовершенно и основывается либо на «голословных свидетельствах» (если речь идет о старых фактах), либо на «непрочных и шатких» эмпирических обобщениях (если речь идет об опыте){670}. В отличие от него G. W. с радостью доверяет «сильным и умным случайностям».
Фронтиспис «Рудольфинских таблиц» Кеплера, 1627. Фигуры (слева направо) – это астрономы Гиппарх, Коперник, неизвестный древний наблюдатель, Браге и Птолемей, каждый в окружении символов своих достижений. Колонны на заднем плане сделаны из дерева, а на переднем плане – из кирпича и мрамора, символизируя прогресс в астрономии. В качестве декорации использованы астрономические инструменты, изобретенные Тихо Браге. Фигуры на карнизе символизируют математические науки; в центре находится Урания, муза астрономии. Покровитель Кеплера, император Священной Римской империи Рудольф II, изображен в образе орла. На постаменте, слева направо, изображен Кеплер в своем кабинете, карта острова Вен, где работал Браге, и печатный станок
Оба автора используют практически одни и те же слова, но «Изящный и ученый дискурс о свете природы» Калверуэлла находится по одну сторону линии, разделяющей старое и современное мышление, а «Современный государственный муж», автором которого был неизвестный G. W., – по другую (как и предполагает название). G. W. позаимствовал фразы у Калверуэлла, не потрудившись ничего изменить, потому что никто бы и не подумал, что он говорит то же самое, что и Калверуэлл. За последующие пятьдесят лет факт, существовавший прежде в некоем подобии интеллектуального чистилища в виде «явления», стал основой всего знания. В 1694 г. Уильям Уоттон выразил суть новой науки в одной фразе: «Факт – это единственное, к чему следует апеллировать»{671}. В 1717 г. Д. Т. Дезагюлье начал свой «Курс экспериментальной философии» (A Course of Experimental Philosophy) фразой: «Все наше знание о природе опирается на факты»{672}. В 1721 г. граф Марсильи из Болоньи, посетивший Королевское общество, сообщал: «[В]се теории, не подкрепленные наблюдением или опытом, решительно отвергаются. В Англии исследования и обучение основываются на факте»{673}. Теперь у нас такие фразы не вызывают удивления, поскольку мы буквально плаваем в море фактов и считаем их воспроизведением очевидного. Но в Италии начала XVIII в., где в университетах все еще преобладала схоластика, в этих новых английских ценностях не находили ничего очевидного – точно так же, как утверждение Декларации независимости о том, что все люди созданы равными, когда-то не считалось очевидным.
Каково же значение факта? Сторонники постмодернизма были не первыми, кто отрицал, что знание фактов является истинным знанием. Это уже ставил под сомнение Гоббс, и вскоре к нему присоединится Юм; в любом случае все мыслители прошлого, вплоть до Калверуэлла (включая его), были знакомы с аргументами, доказывавшими ненадежность эмпирического знания. Тем не менее, несмотря на все эти аргументы, мы, современные люди – фактически постмодернисты, – доверяем фактам. Без фактов не может быть достоверного знания. Для подтверждения факта нужны вовсе не книги как материальные объекты, а источники, которые не меняются день ото дня, и именно книги являются ярким примером такого источника. Если вы цитируете книгу (или скан книги в интернете), то нет никакой необходимости указывать «цитируется по…», поскольку текст остается неизменным, независимо от способа, которым вы получаете к нему доступ. Именно неизменность текста делает книгу неизменяемым мобилем, и именно неизменяемые мобили требуются для того, чтобы факты сохранились и в эпоху, которая придет на смену книжной.
8. Эксперименты
Открытие барометра преобразило физику, точно так же как открытие телескопа преобразило астрономию… В истории науки, как и в истории государств, есть свои революции… с той существенной разницей, что революции в науке… успешно достигают своих целей.
19 сентября 1648 г. Флорен Перье, зять французского математика Блеза Паскаля, в сопровождении группы местных дворян из Клермон-Феррана поднялся на вершину вулкана Пюи-де-Дом в Центральном массиве на юге Франции[223]{675}. Внизу, в монастырском саду, они оставили перевернутую трубку, погруженную в чашу со ртутью. Высота ртути в трубке составляла чуть больше 26 дюймов (они измеряли высоту в pouces, или дюймах, но французские дюймы были чуть больше английских). Поднявшись на высоту 3000 футов (по их подсчетам), они установили еще один барометр (именно так мы называем этот инструмент; само слово во французском и английском языках появилось в 1666 г., а в английском ему годом раньше предшествовало слово «бароскоп»). На вершине горы высота ртути в трубке оказалась меньше (разница составляла более 3 дюймов), чем в монастырском саду; неоднократная разборка барометра и установка его в разных местах на вершине давала тот же результат. По пути вниз они несколько раз повторили эксперимент, находясь ближе к подножию горы, чем к вершине: ртуть опускалась на дюйм ниже, чем в монастырском саду. Один из опытов проводил господин Монье. На следующий день тот же самый эксперимент повторили у основания и на верхушке колокольни собора в Клермоне: разница была маленькой (около двух десятых дюйма), но поддающейся измерению. Паскаль, узнав о последнем эксперименте, повторил его несколько раз с самыми высокими зданиями Парижа и поспешил опубликовать о них отчет. В 1662 г. Бойль, описывая эти события, назвал эксперимент на Пюи-де-Дом experimentum crucis, решающим экспериментом, который утвердил новую физику{676}. И действительно, это был первый эксперимент, удостоившийся подобной похвалы, впоследствии ставшей знаменитой благодаря Ньютону, который обратился к этой фразе, описывая свои опыты с призмой, доказавшие, что луч белого цвета состоит из целого спектра цветных лучей{677}.
Это первый «настоящий» эксперимент, предполагающий тщательно разработанную процедуру, верификацию (имеются наблюдатели, которые подтверждают надежность сообщения), повторение и независимое воспроизведение, за которым следует быстрое распространение{678}. Эксперимент должен был ответить на вопрос: существует ли естественное сопротивление, препятствующее образованию пустоты в конце трубки (поскольку, как утверждал Аристотель, природа не терпит пустоты), или высота ртути (а значит, и размер пустого пространства) зависят только от веса воздуха? Изобретателем этого эксперимента всегда считался Паскаль, но философ Рене Декарт утверждал, что именно он предложил идею Паскалю, а их общий друг Марен Мерсенн пытался организовать точно такой же эксперимент, но Паскаль его опередил. (Мерсенн не мог получить достаточно длинные и прочные стеклянные трубки, «герметично запаянные» с одного конца, хотя, по всей видимости, обратился к тому же поставщику, у которого не возникало трудностей с их изготовлением, – возможно, Паскаль скупал все изготавливаемые трубки)[224].
Результат эксперимента не вызвал сомнений: высота ртути определялась весом воздуха. Однако ученые спорили, действительно ли пространство в верхней части трубки является пустым: Паскаль придерживался именно этой точки зрения, тогда как Декарт считал, что оно заполнено невесомым эфиром (без которого, утверждал он, свет не мог бы проходить от одной стороны трубки до другой), способным проникать сквозь стекло, а друзья Паскаля, Мерсенн и Роберваль, – что пространство заполнено разреженным воздухом. Обычно говорят, что Паскаль был прав, а Мерсенн и Роберваль ошибались, но на самом деле правы были все: пространство в конце трубки – это, в сущности, вакуум, но в нем действительно есть немного воздуха при чрезвычайно низком давлении