& finis mendicare», то есть искусство без искусства, которое начинается со лжи, продолжается тяжелым трудом и заканчивается нищетой{781}.
Смерть алхимии дает нам еще одно доказательство – если таковые нужны, – что современная наука началась не с экспериментов (алхимики проводили много экспериментов), а с формирования сообщества критиков, способных оценить открытия и воспроизвести результаты. Алхимия, будучи тайным занятием, никогда не могла создать такого сообщества. Поппер был прав, полагая, что наука может процветать только в открытом обществе{782}.
9. Законы
Природы строй, ее закон в извечной тьме таился, и молвил Бог: «Явись, Ньютон!» – и сразу свет разлился[241].
10 ноября 1619 г. молодой французский солдат Рене Декарт (1596–1650) оказался в Ульме{783}. Он состоял на службе у баварского герцога Максимилиана, католика, и ужасный конфликт, который охватил всю Европу и впоследствии получил название Тридцатилетней войны, только начинался. Перспективы наступления были неплохие, но приближалась зима, и солдату в буквальном смысле было нечего делать. Декарт получил хорошее, но традиционное образование в иезуитском коллеже и два года изучал право в университете, чтобы угодить отцу, но в 1619 г. у него не было никаких причин надеяться на какую-либо карьеру, кроме военной. Застигнутый зимой в Ульме, Декарт заперся в комнате, которая обогревалась печкой, и предался размышлениям. Он пришел к выводу, что недостаток всех существующих систем знания состоит в том, что они создавались большим количеством людей на протяжении долгого времени. Нужно создать новую систему. Один человек должен начать с нуля и переделать всю философию, включая естественные науки.
Взволнованный и утомленный, Декарт заснул и увидел три сна. В первом ему пришлось противостоять призракам и буре, а одна сторона его тела оказалась парализованной. Он пытался укрыться в часовне, чтобы помолиться о спасении, но не смог туда войти. Очнувшись от кошмара, Декарт прочел молитву и постарался успокоиться. Он снова заснул и услышал раскаты грома. Ему показалось, что он открыл глаза и увидел, как комната наполняется огненными искрами; он не понял, когда проснулся окончательно, но искры исчезли, и он снова заснул. В третьем сне Декарту явилась толстая книга, собрание стихотворений. Открыв книгу, он увидел слова: Quid vitae sectabor iter? («Какую дорогу в жизни мне избрать?») Затем в комнату вошел незнакомец и прочел ему еще одно стихотворение, начинавшееся словами est et non, «существует или не существует». Декарт хотел найти стихотворение в книге, но и книга, и незнакомец исчезли. (В поэтическом сборнике «Corpus poetarum» Пьера де ла Бросса (1611) эти два стихотворения можно найти на одном развороте.) Лежа в полусне, Декарт пытался истолковать свои сны. Первые два, решил он, говорят о том, что до сих пор его жизнь была никчемной, а третий указывает путь в будущее: он должен посвятить жизнь решению философской задачи, установлению, что существует, а что нет.
Декарт до самой смерти отсчитывал начало своей новой жизни как философа именно от этих снов. Он начал работать над серией законов о мышлении, которые должны были помочь ему установить истину; продав часть собственности, он получил средства, чтобы сосредоточиться на своем грандиозном замысле. Четырнадцать лет спустя, уже переехав в протестантские Нидерланды, Декарт собирался опубликовать несколько трактатов по естественным наукам, но услышал об обвинениях инквизиции в адрес Галилея и решил ничего не печатать, опасаясь преследований католической церкви, поскольку его философия поддерживала теорию Коперника (хотя в Нидерландах он был в безопасности, даже если католическая церковь объявила бы его еретиком). В 1637 г. он наконец опубликовал «Рассуждение о методе» (Discours de la méthode) и три эссе по математике и естественным наукам. В 1641 г. вышел главный философский труд Декарта, «Первоначала философии» (Principia Philosophiae).
К тому времени, когда из печати вышли «Рассуждения о методе», Декарт решил, что лучший способ знакомства с его философией – безграничный скепсис. Откуда мы знаем, что мир реален? Может быть, все это сон? Или нас систематически вводит в заблуждение некий демонический демиург? Этого мы знать не можем. Единственное, в чем мы можем быть уверены, – cogito ergo sum («я мыслю, следовательно, я существую»). С этой отправной точки Декарт начинает доказательство существования Бога, который не позволил бы нас систематически обманывать, а затем переходит к описанию мира как пребывающей в вечном движении материи. «Рассуждения о методе» – необычная книга, сочетание автобиографии и философии. Декарт учит нас размышлять, описывая, какие этапы он сам прошел на этом пути. Он рассказывает читателю не о снах, изменивших его жизнь (это глубоко личный опыт), а о дне, проведенном в жарко натопленной комнате, когда началась его жизнь как философа.
Проблема в том, что история, рассказанная Декартом, не соответствует действительности. У нас нет никаких оснований считать выдумкой рассказ о снах или теплой комнате, однако новая жизнь Декарта началась ровно за год до этого события, 10 ноября 1618 г. В тот день служба в протестантской армии Морица Оранского привела его в город Бреда в Нидерландах. На улице он увидел объявление, предлагавшее решить математическую задачу. Объявление было написано на фламандском языке; Декарт обратился к стоящему рядом человеку и попросил перевести текст. Этим человеком был Исаак Бекман, школьный учитель и инженер; о дружбе с Декартом мы знаем из дневника Бекмана, который был найден в 1905 г. и опубликован в четырех томах в 1939–1953 гг.{784}
Декарт с Бекманом стали беседовать на латыни и обнаружили, что у них общие интересы. «Физико-математики встречаются очень редко», – писал Бекман в своем дневнике несколько дней спустя. И действительно, незнакомец сказал ему, «что еще не встречал никого, кто мыслит так же, как я, соединяя физику и математику. Что касается меня самого, то мне тоже еще не приходилось беседовать ни с кем, кто работает так же»{785}. Но Бекман в своих рассуждениях продвинулся гораздо дальше Декарта. Он уже пришел к выводу, что Вселенная состоит из движущихся частиц и что «законы» движения (для обозначения законов природы Бекман использовал слово pactum – «завет»){786}, действующие на микроскопическом уровне, такие же, как и на макроскопическом. Он был близок к тому, чтобы сформулировать (независимо от Галилея) закон падения тел. На протяжении двух месяцев Бекман и Декарт работали вместе, а когда Бекман уехал из Бреды, они стали переписываться, и в одном из писем Декарт заверял Бекмана, что они связаны «узами дружбы, которая никогда не умрет». Он писал Бекману:
Вы единственный извлекли меня из состояния праздности и заставили вспомнить вновь то, что я учил и что к этому времени почти полностью исчезло из моей памяти; мой ум блуждал далеко от серьезных занятий, и вы наставили его на путь истинный. И я не премину послать вам те немногие и, быть может, не в полной мере достойные презрения плоды моего труда, которые вы можете целиком объявить своими[242]{787}.
Много лет спустя, в 1630 г., Бекман именно так и поступил. В письме к другу Декарта, Мерсенну, он упомянул, что некоторые идеи Декарта, касающиеся музыки, позаимствованы у него. Декарт пришел в ярость, отрицая чье-либо влияние, но когда Мерсенн приехал к Бекману и прочел его дневник, то обнаружил, что многие идеи Декарта действительно были впервые сформулированы Бекманом. Декарт снова разозлился и заявил, что узнал от Бекмана не больше, чем от муравьев и червей. 17 октября 1630 г. Декарт написал самое длинное из своих писем; оно занимает двенадцать печатных страниц и изобилует злобными нападками, в которых он объясняет Бекману, что тот психически нездоров и бредит{788}.
Почему Декарт не мог признать тот простой факт, что почти всеми своими знаниями он обязан Бекману? Потому что с того момента, когда он проснулся утром 11 ноября 1619 г., Декарт убеждал себя, что в одиночку строит новую философию, начав с чистого листа, и что он никому ничем не обязан. Признать в Бекмане интеллектуальную опору он никак не мог. Поэтому в автобиографическом фрагменте в самом начале «Рассуждения о методе», опубликованном в 1637 г., Бекмана нет, а есть знаменитое описание жарко натопленной комнаты:
Я находился тогда в Германии, где оказался призванным в связи с войной, не кончившейся там и доныне. Когда я возвращался с коронации императора в армию, начавшаяся зима остановила меня на одной из стоянок, где, лишенный развлекающих меня собеседников и, кроме того, не тревожимый, по счастью, никакими заботами и страстями, я оставался целый день один в теплой комнате, имея полный досуг предаваться размышлениям. Среди них первым было соображение о том, что часто творение, составленное из многих частей и сделанное руками многих мастеров, не столь совершенно, как творение, над которым трудился один человек. Так, мы видим, что здания, задуманные и исполненные одним архитектором, обыкновенно красивее и лучше устроены, чем те, в переделке которых принимали участие многие…[243]{789}