Сегодня почтовый индекс – это неотъемлемый элемент почти любого адреса. Даже адрес «на деревню дедушке» имеет цифровое обозначение, позволяющее определить название деревни, хотя улицы и номера дома вполне может и не быть. В разных странах разные форматы почтовых индексов. Большинство из них цифровые и включают от трёх до шести знаков. В Великобритании, Канаде и ещё нескольких государствах индексы буквенно-цифровые и имеют от шести до восьми знаков. Есть несколько стран, в основном африканских, где индексы не в ходу, но это обусловлено в первую очередь социальной и технической отсталостью, а не сознательным выбором.
Чтобы понять, почему индексы появились именно в Советском Союзе, нужно сперва посмотреть на историю почтовых отправлений.
До индексов
До 1857 года никаких адресных кодировок не существовало. Да и с правилами написания адресов была полная неразбериха, причём во всём мире. Отправитель мог написать: «В Лондон, мистеру Рочестеру», и почта приняла бы такое письмо. Дойдёт оно или не дойдёт, зависело лишь от того, насколько точно описан этот мистер Рочестер (то есть указано ли его имя, адрес или даже – случалось и такое! – характерные приметы внешности).
Конечно, королевой мировой почты на тот момент была Великобритания. Чего стоили хотя бы реформа Роуленда Хилла и её следствие – революционное введение марок в качестве средств оплаты. Немудрено, что в 1857-м именно Лондон стал первым в мире городом, разделенным по документам почтового ведомства на десять зон доставки корреспонденции. Этот шаг был связан с огромными размерами города и невозможностью централизованно распределять почту по его многочисленным районам и предместьям. Теперь на конвертах, направляемых в столицу Великобритании, требовалось указывать не только город, но и номер зоны адресата. В 1864-м аналогичным образом был разделен Ливерпуль. На момент лондонского «пилотного проекта» британскую почту возглавлял как раз великий Роуленд Хилл.
Впоследствии зонирование крупных городов распространилось не только по Великобритании, но шагнуло и за её пределы – в бывшие колонии, в том числе в США. Однако зонирование, каким бы прогрессивным оно ни казалось, всё равно не позволяло точно определить адресата. Во-первых, оно работало только в городах. Во-вторых, было крайне грубым – даже поделенный на десять частей Лондон оставался необъятным гигантом. А Нью-Йорк, где тоже применили эту методику, был ещё больше.
В общем, в воздухе витала идея какого-то более тонкого зонирования с применением кодировок. И вот тут Великобритания внезапно лишилась первенства.
Пилотный проект
30 марта 1931 года наркомом почт и телеграфов СССР назначили Алексея Ивановича Рыкова. История его специфична: для Рыкова этот пост стал не повышением, а наказанием. До того он был председателем Совета народных комиссаров СССР, то есть, по сути, главой правительства, но вовремя не почувствовал смещение курса, выступил против свёртывания нэпа и начала коллективизации и в итоге попал в опалу. Его вывели из Политбюро, но из уважения к былым заслугам оставили при должности, назначив руководить далёким от политики и в целом безобидным министерством почт и телеграфов.
Рыков рвался выслужиться и вернуть прежнее доверие, он писал покаянные записки – и, разумеется, с неистовым напором взялся за новую работу. Уже в январе 1932-го Наркомат почт и телеграфов был переименован в Наркомат связи, а Рыков принялся реформировать и развивать отрасль. Наиболее интересным его проектом стало внедрение почтовых индексов.
Понятно, что система была настолько нова и оригинальна, что разом ввести её на территории огромного Союза не представлялось возможным. Поэтому решили испытать индексы на территории одной из республик, входящих в состав государства, и выбор пал на Украину. УССР была достаточно велика и при этом относительно близка к столице. К сожалению, сказать точно, кто разработал схему украинских индексов и принципы их применения, сегодня невозможно, но, скорее всего, это был «коллектив авторов» не без участия Рыкова.
Итак, что же представлял собой советский индекс?
Украинские адреса
Проект стартовал в декабре 1932 года. Для информирования населения были напечатаны плакаты и специальные открытки на украинском языке – они лежали во всех отделениях связи республики. Открыток выпустили четыре вида – три трёхкопеечные и одна десятикопеечная, на них разными словами доносился один и тот же смысл: как хорошо, быстро и качественно будет ходить почта, если верно указывать индекс места назначения. Собственно, тогда же впервые применили слово «индекс», причём писали его в кавычках.
Индексы состояли из цифр и литер, например 12У1, 24У11, 22У1. Буква У обозначала «Украина». Для каждой советской социалистической республики предполагалась своя буква, тем более что на тот момент республик было мало, всего семь: Российская, Украинская, Белорусская, Закавказская, Туркменская, Узбекская и Таджикская.
Цифры перед литерой обозначали основную локацию, а за литерой – более мелкое деление внутри неё. Номера от 1 до 10 были закреплены за столицей УССР, Харьковом (он делился на 7 районов плюс три числа в резерве), от 11 до 20 – за Киевом, от 21 до 29 – за Одессой и т. д. Остальные двузначные числа поделили между собой Николаев, Днепропетровск, Запорожье, Сталино (Донецк), Мариуполь и другие крупные города республики. Если же перед У стояли три цифры, то индекс относился к областным городкам, сёлам или деревням, например: 101 было закреплено за городом Олевском Житомирской области, а Олевский район, в свою очередь, делился на 39 почтовых зон. То есть индекс села в Олевском районе выглядел так: 101У37. Количество почтовых зон могло быть самым разным – от 9 в Старо-Керменчикском районе (Мариупольский округ) до 130 в Харьковском.
Чтобы во всём этом ориентироваться, в почтовые отделения Украины поступили 268-страничные справочники с указанием всех кодов и подразделений. В первой половине каждой книги находился алфавитный список городов с соответствующими им кодами, во второй – алфавитно-цифровой список индексов от 1У1 до 486У53 с указанием населённых пунктов. Всего система включала более 25 000 (!) отдельных точек доставки писем. Чтобы узнать индекс места назначения, отправитель обращался к сотруднику почты, и тот находил соответствующий код по справочнику.
Короткая история успеха
К сожалению, музыка играла недолго. 26 сентября 1936 года Алексей Рыков был снят с поста наркома, 27 февраля 1937-го – арестован, а 15 марта 1938-го – расстрелян на полигоне «Коммунарка» как враг народа. Сразу после ареста он признал себя виновным и до самой смерти, как свидетельствуют документы, пресмыкался перед своими мучителями. Но это его не спасло.
Естественно, деятельность Рыкова на посту наркома задним числом вызвала множество нареканий. Система почтовых кодов в УССР работала, но разворачивать её на всю огромную страну не торопились, а после смещения наркома у неё не осталось защитников.
В 1939-м в воздухе настолько явственно запахло войной, что систему ликвидировали, скорее всего, по стратегическим соображениям: она была неплохой находкой для шпиона, если бы таковой нашёлся. Последнее известное письмо со штемпелем 22У1 (в Одессу) датировано 25 июня 1939 года.
История пошла своим чередом. Второй в мире страной, внедрившей индексы, стала в 1941 году как раз гитлеровская Германия, затем – Аргентина в 1958-м, затем – США в 1963-м и Швейцария в 1964-м. Великобритания запустила пилотный проект, аналогичный украинскому, в Норвиче ещё в 1959-м, но официально распространила систему на всю страну лишь в середине семидесятых, оказавшись в рядах отстающих.
А что же Советский Союз? Лишь в 1971 году у нас снова внедрили систему индексов – ту самую шестизначную, которая так хорошо нам знакома и по сей день используется в России, Беларуси, Киргизии, Туркменистане и Таджикистане (остальные бывшие республики впоследствии изменили индексацию). Принцип достаточно прост: первые три цифры определяют субъект федерации, остальные три – номер почтового отделения внутри субъекта. То есть в целом система похожа на украинскую 1930-х.
В общем, если бы не политика и не война, Советский Союз мог бы не просто стать первым в области оптимизации почтовых отправлений, но действительно подать пример всей планете. К сожалению, не вышло. Хотя Рыков всё равно молодец.
Глава 24. Электронная музыка
Как я писал во вступлении к этой главе, с простыми, предназначенными для обычных людей изобретениями в СССР дело обстояло не просто плохо, а вообще никак. В лучшем случае предметы быта копировались с западных образцов, по пути теряя часть функциональности, в худшем – не производились вовсе. Редкие прорывы в бытовой области активно подчёркиваются фанатами СССР. И если терменвокс или абалаковская петля – это изобретённые однозначно нашими соотечественниками и вышедшие в мир вещи, то история с АНС-синтезатором Мурзина вполне типична для советского изобретателя: ты создаёшь какую-то интересную вещь, но построение общества и плановая экономика просто не позволяют тебе ничего сделать. Даже когда твоё изобретение используют кинорежиссёры и композиторы, ты продолжаешь жить в своей коммуналке на оклад. Родина просто говорит тебе спасибо.
А теперь будет сказка.
Военный инженер
Справедливости ради замечу, что изобретение Мурзина, пусть и после многих лет, нашло себе применение. Довольно узкое применение, не принесшее изобретателю практически ничего, – но всё-таки. Нереализованных проектов в нашей стране было в тысячи раз больше.
Евгений Мурзин родился ровно за три года до революции, 25 октября (или 7 ноября по новому стилю) 1914 года в Самаре, учился в школе, затем в Самарском строительном техникуме, затем в Московском институте инженеров коммунального строительства, в 1941 году, перед самой войной, окончил аспирантуру. Он пошёл по армейскому пути, занявшись военным приборостроением, а во время войны работал в НИИ-5 (ныне Московский НИИ приборной автоматики) над приборами управления зенитным огнём и другими артиллерийскими системами. Вообще говоря, инженерная карьера Мурзина была по советским меркам успешной. К 1951 году он стал главным конструктором комплекса наведения «Ясень-2», по сути – сердца большей части советских ПВО.
Но был у Мурзина один маленький недостаток. Да, в военных кругах изобретатель действительно мог сделать карьеру – на эту область не жалели ни сил, ни денег. Только вот на самом деле Мурзин гораздо больше интересовался вещами куда как сомнительными: музыкой. Более того, он интересовался электронной музыкой, что советскому офицеру было совершенно не к лицу.
Электронная музыка
Первые попытки использовать для извлечения звука электронные устройства предпринимались во второй половине XIX века. В 1876 году американский инженер Элиша Грей, один из пионеров телефонии, сконструировал и запатентовал «музыкальный телеграф». Он обнаружил звуковой эффект, возникающий при вибрации примитивной диафрагмы, и сконструировал прибор, позволявший делать извлекаемые звуки выше или ниже. Именно система Грея считается первым в истории музыкальным синтезатором.
В конце XIX – начале XX века появился целый ряд электронных музыкальных инструментов – относительно простых и чаще всего довольно громоздких; до изящного терменвокса было ещё далеко. Например, в 1897 году американский инженер Тадеуш Кэхилл представил первый экземпляр огромного электрического органа – телармониума. Первый пробный телармониум весил 7 тонн, а две последующие версии – по 200 тонн! Телармониум генерировал звук при помощи более чем сотни динамо-машин, а затем передавал его по телефонной линии сразу множеству абонентов. Помимо телефонных трансляций (напомню: в те времена по радио ещё не умели передавать звук, только телеграфный код), было организовано несколько «живых» концертов на телармониуме. Но в 1906 году произошёл мощный прорыв: инженер Ли де Форест изобрёл аудион – одноламповый триод-радиоприёмник, который впоследствии привёл к быстрому распространению звукового радио. Уже к 1910-м годам, когда радио повсеместно стало звуковым, телармониум оказался никому не нужен.
Впоследствии было много значимых электронных инструментов, и некоторые из них можно классифицировать как синтезаторы. Это и терменвокс Льва Термена (1920), и «Волны» Мориса Мартено (1928), и траутониум Фридриха Траутвейна (1928), и, конечно, знаменитый электрический орган Хэммонда (1935).
На этой самой волне в 1938 году у Евгения Мурзина и родилась идея синтезатора. Сам он рассказывал, что придумал его после того, как побывал на концерте, где исполняли Скрябина. Скрябин – композитор-авангардист, и музыка его – для посвящённых, но Мурзин, меломан со стажем, таким и был. Студенты тридцатых вообще имели склонность к авангарду. Мурзин даже назвал своё изобретение в честь любимого композитора – Александра Николаевича Скрябина – «АНС».
Со своей идеей Мурзин пришёл в единственное возможное место – Московскую консерваторию. Но «космические» звуки, которые в теории (Мурзин-то располагал только эскизами) должен был генерировать его синтезатор, не вписывались в бравурно-оркестровую концепцию музыки конца 1930-х. Время авангарда уходило, Маяковский и Мельников уступали место новой волне классицизма. Синтезатор никого не заинтересовал. А самостоятельно реализовать идею в Советском Союзе, как я уже не раз говорил, было невозможно.
Но Мурзин не сдался.
12 лет работы
Он строил свой АНС-синтезатор 12 лет, с 1946 по 1958 год, в свободное от основной работы время. Они с женой и дочерью жили в предоставленной им комнатушке в бараке жилгородка при НИИ (опять же: никакого способа самостоятельно улучшить условия проживания государство не давало, это можно было сделать только через бесконечную очередь). Все деньги – а Мурзин как ведущий инженер зарабатывал очень неплохо – он тратил на компоненты для синтезатора. Из своей основной работы тоже выжимал максимум: подчинённые ему слесари вытачивали детали, там же Мурзин добывал схемы, а высококачественную оптику, которой в СССР не производилось, заказал в ГДР во время одной из командировок. Позже Мурзины получили дачу, и производство громоздкого прибора переехало туда.
Технология, лежащая в основе АНС-синтезатора, называется оптической записью звука. Она широко использовалась в кино: звук писался на ту же плёнку, что и изображение, в виде чередования участков с различной плотностью засветки. При записи звук модулирует световой поток, меняя плотность засветки на плёнке, а при воспроизведении происходит обратный процесс, то есть собственно синтез. Для этого свет пропускается через записанную плёнку на фотоэлемент, на котором изменяется ток, после чего сигнал усиливается и выводится на динамик.
«Сердцем» АНС-синтезатора были четыре прозрачных диска-модулятора (Мурзин своими руками сделал специальный станок для их изготовления) с нанесённым рисунком. Каждый диск делился на 144 области с разными комбинациями затемнений: таким образом, всего устройство могло синтезировать 576 различных модуляций-«оттенков» одной и той же ноты.
Запись партитуры представляла собой ещё один диск, покрытый краской, в которой по определённой системе процарапывались окошки. Световой поток проходил через этот диск, а затем через диски-модуляторы, после чего улавливался фотоэлементом. «Окошки» на диске-партитуре определяли длительность и высоту нот, а также громкость звучания, а положение дисков-модуляторов – характер звука. Любую мелодию на синтезаторе Мурзина можно было превратить в настоящую космическую музыку.
В 1958 году Евгений Мурзин закончил работу над прибором, и перед ним встал основной вопрос любого изобретателя, не только советского: что дальше?
А что дальше?
Первым делом Мурзин договорился с Татьяной Шаборкиной, директором Дома-музея Скрябина, о том, чтобы перевезти огромный, занимающий половину комнаты синтезатор в одно из помещений музея. Это как минимум облегчило жизнь изобретателя.
А кроме того, принесло его изобретению известность. Дом-музей Скрябина был важнейшим культурным центром Москвы. Его открыли 17 июля 1922 года, спустя семь лет после смерти великого композитора. Квартире Скрябина повезло: сам Луначарский выдал вдове музыканта охранную грамоту, позволившую избежать подселения и разбивки квартиры на коммунальные комнаты. Татьяна Шаборкина возглавляла музей более 40 лет – с 1941 по 1984 год, кроме того, до 1957 года в музее работала научным сотрудником дочь Скрябина Мария. Мария была увлечена высказанной отцом идеей «Световой симфонии» – визуализации музыкальных произведений и соответствия света музыкальной гармонии. Сам Скрябин реализовал её в первую очередь в «Прометее», «Поэме огня», для которой написал отдельную партию света, названную им Luce. Этой концепцией Мария заразила и Татьяну Шаборкину. Таким образом, синтезатор Мурзина с его оптической системой звука как нельзя лучше вписывался в Скрябинский дом.
Ещё 24 июня 1957 года Мурзин подал заявку на авторское свидетельство (далеко не первую, но большинство его изобретений находилось в секретной военной сфере) и двумя годами позже получил документ за номером 579459/26. Тут обращу внимание на один факт. Электрические и фотоэлектрические музыкальные инструменты патентовались в Советском Союзе и раньше. В 1940-е годы несколько свидетельств на такие устройства получил инженер Инсаров, были и другие изобретатели. Но, во-первых, все эти системы так и остались чертежами на бумаге, а во-вторых, в современном понимании они не были полноценными синтезаторами, способными по-разному модулировать звук.
В Доме-музее Скрябина АНС-синтезатор нашёл своё место. Им заинтересовались появлявшиеся здесь московские музыканты, и, по сути, вокруг аппарата начала формироваться первая в Союзе лаборатория электронной музыки. С синтезатором работали будущие гиганты мировой музыки, в частности авангардной: Альфред Шнитке, Эдуард Артемьев, Андрей Волконский, Эдисон Денисов, София Губайдулина и др. Здесь стоит заметить, что всем перечисленным в Советском Союзе жилось нелегко: электронная музыка на государственном уровне не поддерживалась, по сути это было нечто вроде «классического подполья», каким позже, в 1970–1980-е, стал русский рок. Многие советские композиторы-авангардисты эмигрировали (из перечисленных в России остался лишь Артемьев), Губайдулина и Денисов входили в «хренниковскую семёрку» – список авторов музыки, жёстко разгромленных на VI съезде Союза композиторов в 1979 году и получивших фактический запрет на профессию. Но всё это произошло потом.
А тогда казалось, что всё получится. В 1960 году Мурзин, бывший на хорошем счету в своём НИИ и имевший множество знакомств, сумел «пробить» ведомственную комиссию, которая бы рассмотрела его инструмент и рекомендовала к серийному производству. Госкомэлектроника дала НИИ указание организовать специальную лабораторию для подготовки АНС к серии и назначить Мурзина её руководителем. Для Мурзина это было понижение в должности, да и руководство института приняло «балалайку», как называли синтезатор, в штыки. С 1967 года Мурзин полностью посвятил себя АНС, притом что чертежи для промышленного производства синтезатора были готовы ещё в 1961-м.
В лаборатории трудилось несколько человек, но особо можно выделить двух «инженеров-композиторов», как называлась эта должность, – упомянутого Эдуарда Артемьева и Станислава Крейчи, который до сих пор остаётся бессменным смотрителем и хранителем устройства Мурзина. А в 1966 году при Музее Глинки официально (!) открылась Московская экспериментальная студия электронной музыки, а в ней – сферический зал для концертов с использованием АНС-синтезатора.
Поразительным образом Мурзина поддержали два гиганта советской музыки: первый секретарь Союза композиторов СССР Тихон Хренников и первый секретарь Союза композиторов РСФСР Дмитрий Шостакович. Скорее всего, эти успехи были связаны с изменением линии партии в сторону «космического пиара» СССР. Гагарин, звёзды, корабли – и «космическая музыка». АНС мог стать музыкальным сопровождением «космической гонки».
Синтетическая музыка относительно широко использовалась в кино, в первую очередь у Тарковского («Солярис», «Зеркало», «Сталкер»), но встречалась она и в фильмах для широких масс, например в «Бриллиантовой руке».
В 1968 году Мурзина командировали в Геную на выставку достижений советской промышленности. В Италии на АНС исполнялись произведения Артемьева – и имели большой успех, потому что такого звучания в мире пока не слышал никто. Мурзин стал получать предложения о продаже устройства, но он верил в советское будущее АНС. Как оказалось, напрасно.
Трагедия произошла в 1969 году. Мурзин тяжело заболел и менее чем через год, 27 февраля 1970-го, скончался в возрасте 55 лет. И, поскольку весь проект АНС держался исключительно на его авторитете и инициативности, в том же году закрыли и лабораторию, и студию электронной музыки при музее.
Оригинальный АНС, построенный Мурзиным дома, впоследствии бесследно пропал из музея. «Предсерийный» АНС, сделанный в НИИ, переехал сперва в МГУ, где использовался, в частности, для имитации «речи» дельфинов, а потом в Российский национальный музей музыки (Крейчи работает с ним до сих пор, и можно услышать оригинальное звучание необычного инструмента: в нём не 576, а целых 720 чистых тонов для вариаций). Композиторы-авангардисты потеряли, по сути, единственное в стране место, подходившее для их экспериментаторской работы, а позже и вовсе попали в опалу.
В считаные месяцы перспективный и новаторский проект стал историей, хотя ещё в 1970-е на АНС записывали музыку (в 1990-м на «Мелодии» вышла первая пластинка с АНС-музыкой советских авангардных композиторов). Впоследствии, уже в российский период, на АНС записывали композиции иностранные исполнители – Coil и Bad Sector.
Первый ли?
Два самых важных вопроса: действительно ли Мурзин построил первый синтезатор и что это дало миру?
В 1955 году компания Radio Corporation of America представила первый в истории программируемый электронный синтезатор RCA Mark I Sound Synthesizer. Разработал его Гарри Олсон, ведущий эксперт компании в области акустики. В основе конструкции Mark I лежало 12 осцилляторов, каждый из которых отвечал за один базовый звук октавы. К этой системе Олсон «прикрутил» множество надстроек – различные модуляторы, резонаторы, делители частоты и фильтры, которые позволяли получать очень специфическое звучание. Демонстрации синтезатора проходили эффектно: представители компании показывали, как можно видоизменить любой звук, извлекаемый из клавиатуры устройства.
Затем, в 1956 году, американский композитор-авангардист Раймонд Скотт закончил шестилетнюю работу над оптическим синтезатором Clavivox. В качестве основы он использовал самодельный терменвокс, сделанный его знакомым – 16-летним подростком Робертом Мугом (позже Муг станет владельцем крупнейшей в мире компании по производству терменвоксов). Clavivox мог синтезировать ноты в пределах всего трёх октав (первый АНС – в пределах восьми, а второй – десяти), но зато имел ряд оригинальных функций, присущих современным синтезаторам: вибрато, амплитудные изменения и т. д.
Годом позже RCA представила первый в истории программируемый электронный синтезатор RCA Mark II Sound Synthesizer, который разработали Герберт Белар и всё тот же Олсон. В отличие от первой модели, этому синтезатору была доступна полифония – он мог извлекать четыре по-разному видоизменённых ноты одновременно! В 1959-м Колумбийский университет в Нью-Йорке выкупил синтезатор у RCA – он и по сей день стоит в кабинете профессора Бреда Гартона, директора Центра компьютерной музыки при университете.
То есть как минимум три полноценных синтезатора появились на свет до АНС – в 1955, 1956 и 1957 годах. Более того, два из них – модели RCA – изначально были не оптическими, а электронными, то есть больше соответствующими современным системам. Конечно, Мурзин задумал своё устройство значительно раньше и к реализации приступил тоже раньше. Но сыграл фактор «не в том месте и не в то время». Если бы Московская консерватория поддержала изобретателя в 1938 году, синтезатор впервые появился бы именно в Советском Союзе – и тогда бы мы опередили весь мир на 20 лет. Но история сложилась так, что к моменту окончания работы он был уже не первым.
А в 1964 году свой первый синтезатор, известный ныне как Moog modular synthesizer, выпустил Роберт Муг. Это был первый синтезатор современного типа – с клавиатурой, компактный и пригодный для концертного применения. Так что когда за АНС более или менее активно взялись композиторы-авангардисты, он уже устарел. Каждому овощу своё время.