– То есть вчера вечером вы решили, что произошло самоубийство?
– Тоже нет. У меня и в мыслях такого не было.
– Что же тогда вы имели в виду? – допытывался Эллиот.
Уилкин слегка приподнял ладони, до сих пор неподвижно лежавшие на столе, что, видимо, следовало трактовать как пожатие плечами. Физиономия его, дебелая и бесцветная, как непропеченная булка, по-прежнему ничего не выражала.
– Хорошо, мистер Уилкин, попробую сформулировать иначе. Вы верите в сверхъестественное?
– Да, – коротко ответил Уилкин.
– Вы верите, что кто-то пытается вызвать здесь сверхъестественные явления?
Уилкин уставился на инспектора:
– И вы, сотрудник Скотленд-Ярда, такое говорите?!
– О, я бы не стал преувеличивать, – сказал Эллиот. На лице его обозначились те особенные суровые черты, какие испокон веков были присущи отважным горцам его родной Шотландии. – Я сказал «пытается». Сделать это можно разными способами. Не обязательно мистическими. Но, сэр, поверьте, в этих местах и правда творятся очень нехорошие дела, более странные, чем вы даже можете себе представить; все пропитано какой-то чертовщиной, которая наросла тут, как жуткая плесень, за много поколений. Я приехал сюда расследовать убийство мисс Дейли; и знаете, все больше убеждаюсь, что за этим преступлением стоит нечто большее, чем заурядная кража кошелька. И тем не менее предположение о том, что здесь могут орудовать какие-то темные силы, выдвинул не я. Это сделали вы.
– Я?
– Да. «…Мне почудилось, что я увидел нечто странное. Оно смотрело на меня с той стороны стеклянной двери, ближе к уровню земли». Почему вы сказали «оно»? Это что – был не человек?
У адвоката на лбу выступила капля пота. Она поблескивала возле толстой жилы на виске, и это было единственное, что изменилось в выражении его лица, если только здесь уместно слово «выражение»; в самом лице ничто не дрогнуло.
– Я не понял, кто это был. Если бы я его узнал, то сказал бы «кто-то», а не «оно». Я всего лишь пытался быть максимально точным.
– Так, значит, это все-таки был человек? «Кто-то»?
Уилкин кивнул.
– Но если этот человек смотрел на вас в нижнее стекло, то он должен был сидеть на корточках или даже лежать на земле?
– Не совсем.
– Не совсем? Выражайтесь, пожалуйста, яснее, сэр!
– Оно двигалось слишком быстро и как бы рывками. Мне трудно объяснить.
– Не могли бы вы описать, что конкретно вы видели?
– Нет. Мне только показалось, что оно было мертвое.
Пейдж почувствовал, что его до костей пробрало холодом; он даже не успел заметить, когда и как это произошло. Беседа как-то неуловимо перетекла в совершенно неожиданную плоскость. Впрочем, по его ощущениям, подобные материи незримо присутствовали в этом деле с самого начала – и хватило легкого касания, чтобы они вышли наружу. Уилкин вдруг пошевелился. Он вынул из нагрудного кармана носовой платок, быстро вытер им ладони и так же быстро спрятал. Спустя мгновение он заговорил, постепенно обретая свою прежнюю манеру, чинную и обстоятельную.
– Одну минуту, инспектор, – опередил он Эллиота. – Я всего лишь пытался честно и предельно точно описать свои впечатления. Вы спросили, верю ли я в… такие вещи. Да, верю. И я не покривлю душой, если скажу, что даже за тысячу фунтов не стал бы выходить в этот сад в темное время суток. Вас как будто удивляет, что человек моей профессии придерживается подобных взглядов.
Эллиот задумался.
– Откровенно говоря, да. Несколько удивляет. Сам не понимаю почему. В конце концов, даже юрист вправе верить в сверхъестественное.
– Даже юрист, вот именно. И от этого он не становится менее толковым профессионалом, – сухо заметил Уилкин.
Оказывается, в комнате уже какое-то время находилась Мэдлин. Пейдж единственный ее заметил; остальные не отрывали глаз от Уилкина. Интересно, подумал он, слышала ли Мэдлин весь этот разговор. Она на цыпочках подошла ближе. Пейдж хотел было уступить ей свое кресло, но она села на подлокотник. Лица ее он почти не видел – лишь боковым зрением угадывал мягкую линию щеки и подбородка; но он видел, как вздымается под белой шелковой блузкой ее грудь.
В разговор вступил Маррей.
– Полагаю, мистер Уилкин, что ваши слова вполне… гм… правдивы, – начал он. Говорил он вежливо, но строго, как таможенник, проверяющий багаж. Брови его были плотно сдвинуты. – Дело, конечно, в высшей степени необычное. У этого сада дурная репутация. И далеко не первое столетие. Собственно, ландшафтные переделки в конце семнадцатого века были затеяны как раз в надежде изгнать всякую нечисть. Помнишь, Джонни, как ты увлекался демонологией и пробовал вызывать там разных духов?
– Да, – ответил Гор. Он собирался еще что-то сказать, но неожиданно умолк.
– И вот ты возвращаешься домой после стольких лет, – продолжал Маррей, – и тут такое начинается… По саду шастает ползучее безногое нечто, служанка напугана до потери сознания… Слушай, малыш Джонни, уж не принялся ли ты опять за старое? В детстве ты, помнится, любил для забавы пугать добрых людей.
Пейдж с удивлением увидел, как вдруг побледнело сумрачное лицо Гора. Похоже, Маррей был единственным человеком, способным задеть его за живое и лишить обычного самообладания.
– Нет, – ответил Гор. – Вы прекрасно знаете, где я был. Следил за вами через окно библиотеки. И вот еще что. Кем вы себя возомнили, черт подери, чтобы говорить со мной таким тоном?! Я давно уже не желторотый мальчишка! Вы гнули спину перед моим отцом, и, клянусь Богом, я добьюсь от вас подобающего уважения, а не то угощу вас палкой, как когда-то делали вы!
Вспышка была до того внезапной, что даже доктор Фелл не удержался от слабого возгласа. Маррей встал.
– Я смотрю, эти штучки уже вскружили вам голову, сэр! – проговорил он. – Что ж, как вам будет угодно. Я свой долг выполнил. Доказательства теперь у вас, и больше вы во мне не нуждаетесь. Инспектор, если я вам понадоблюсь, вы сможете найти меня в гостинице.
– И правда, Джон, – мягко вмешалась Мэдлин, – очень некрасиво с твоей стороны было так говорить. Простите, что перебила.
Маррей и Гор впервые посмотрели на нее внимательно. Гор улыбнулся.
– Ты – Мэдлин, – сказал он.
– Верно.
– Моя старая, жестокая любовь, – произнес Гор, и морщины вокруг его глаз стали заметнее. Он сделал движение, чтобы удержать Маррея. В его голосе зазвучало раскаяние: – Не стоит, учитель. Прошлого не вернешь, и теперь я понял, что мне этого на самом деле и не хочется. За эти двадцать пять лет я прошел большой путь, были какие-то искания, открытия, а вы как будто стояли на месте. Я часто рисовал в воображении, как возвращаюсь домой – вступаю, как пишут в романах, в чертоги предков. Представлял, с каким волнением снова увижу знакомые картины на стенах или заветные буквы, которые однажды вырезал ножом на скамейке. Но теперь, когда я здесь, все выглядит таким чужим! Старые холодные камни, как тупые истуканы, – и больше ничего. Я уже начинаю жалеть, что все это затеял. Но речь сейчас не о том. Здесь творится что-то странное. Инспектор Эллиот, вы, кажется, сказали, что приехали расследовать убийство мисс Дейли?
– Именно так, сэр.
Маррей сел на место с явно заинтересованным видом.
– Виктория Дейли… – продолжал Гор, обращаясь к инспектору. – А это, случайно, не та девчонка, что жила со своей теткой, Эрнестиной Дейли, в доме под названием «Розовая беседка» по ту сторону леса?
– Насчет тетки не знаю, – отозвался Эллиот, – но жила она действительно там, где вы сказали. Ее убили в прошлом году. Задушили. Это было тридцать первого июля, глубокой ночью.
– Тут уж у меня точно есть алиби… – мрачно сказал Гор. – В то время я счастливо жил в Америке. И все-таки, может быть, нас кто-нибудь наконец просветит? Какое отношение убийство Виктории Дейли имеет к этому делу?
Эллиот вопросительно посмотрел на доктора Фелла. Доктор сонно, но недвусмысленно кивнул. Его грузная, обмякшая фигура словно приросла к креслу, и только щелки глаз поблескивали внимательными огоньками. Эллиот взял портфель и достал какую-то книгу. Издание было в четвертую долю листа[7], в темном пергаментном переплете (сравнительно новом – примерно вековой давности); на задней обложке стояло не самое завлекательное название: «Удивительная история». Инспектор подвинул книгу доктору Феллу. Когда тот ее раскрыл, Пейдж увидел, что книга на самом деле куда более древняя: это был перевод французского трактата Себастьяна Михаэлиса, отпечатанный в Лондоне в 1613 году. Бумага от времени покоробилась, пожелтела; на титульном листе – весьма любопытный экслибрис.
– Гм… – промычал доктор Фелл. – Кому-нибудь из вас знакома эта книга?
– Да, – негромко сказал Гор.
– А экслибрис?
– Да. Впрочем, он не используется в нашей семье с восемнадцатого века.
Помогая себе пальцем, доктор Фелл прочел латинский девиз:
– «Sanguis eius super nos et super filios nostros». Томас Фарнли, тысяча шестьсот семьдесят пятый год. «Кровь Его на нас и на детях наших». Это книга из библиотеки Фарнли-Клоуз?
В глазах Гора появился оживленный блеск, но озадаченное выражение с лица не исчезло.
– Нет, разумеется! – проговорил он с заметной иронией. – Это одна из тех «опасных книг», которые мой отец, а до него мой дед держали под замком в чулане на чердаке. Я как-то стащил ключ и сделал несколько дубликатов, чтобы ходить наверх когда вздумается и вволю читать. Боже, сколько там проведено часов!.. А на случай, если меня застукают, я всегда мог отговориться, что пришел взять яблоко в кладовке, которая как раз по соседству с чуланом. – Он мотнул головой. – Помнишь, Мэдлин? Я разок тебя туда водил и показывал Золотую ведьму. Даже ключ тебе дал. Но тебе, боюсь, все это не слишком нравилось. Любопытно, доктор, откуда у вас эта книга? Как ей удалось вырваться из заточения?
Инспектор Эллиот потянулся к звонку и вызвал Ноулза.
– Вы не могли бы найти леди Фарнли, – сказал он перепуганному дворецкому, – и попросить ее прийти?