– Так-так? – подбодрил ее доктор Фелл.
– Но об этом вы в любом случае должны знать. Совершенно точно должны. Нат Барроуз кое-кого подозревает в убийстве и рассчитывает это доказать.
– И кого же он подозревает?
– Кеннета Маррея, – ответила Мэдлин.
Мерцающий огонек сигареты Эллиота застыл в воздухе.
– Маррея! Маррея?
Он звонко хлопнул по столу ладонью.
– А что, мистер Эллиот? – широко раскрыла глаза Мэдлин. – Вас это удивляет?
– Маррей, – заговорил инспектор прежним спокойным тоном, – последний, кого можно было бы подозревать. Как в строго логическом смысле, так и исходя из любых, как говорится, законов жанра. За ним же все наблюдали. Он был в центре внимания. Именно его, в шутку или всерьез, называли возможной жертвой. Этот Барроуз, как я погляжу, больно много о себе возомнил, умный он шибко! Простите, мисс Дейн. Выражаюсь как лавочник. Нет, нет и нет. А почему Барроуз так считает? У него есть какие-нибудь доводы? Кроме того, что он такой умный. У Маррея же вот та-а-кущее алиби!
– Я тут не до конца понимаю, – наморщила лоб Мэдлин. – Барроуз мне толком не объяснял. Но кажется, в этом вся суть – действительно ли у него есть алиби? Я только повторяю то, что слышала от Ната. По его словам, все указывает на то, что на самом-то деле за Марреем никто не наблюдал! Не считая мистера Гора, который стоял под окнами библиотеки.
Инспектор и доктор Фелл молча переглянулись.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Помните, сегодня на дознании я упоминала встроенный шкаф в библиотеке? Он похож на тот, что на чердаке, но с задней стороны есть дверь, через которую можно попасть в сад. Нужно только знать, где задвижка.
– Помню, – угрюмо хмыкнул доктор Фелл. – Маррей и сам говорил про этот шкаф. Мол, во время своего ночного бдения он туда залез, чтобы никто не заметил его манипуляций с дактилографами. Я начинаю догадываться, к чему вы ведете.
– Ну вот. Я рассказывала об этом Нату, и он жутко заинтересовался. Велел обязательно упомянуть об этом на дознании, чтобы это попало в протокол. Насколько мне удалось понять, его идея в том, что вы заняты не тем человеком. Нат говорит, все это подстроено. Это заговор против бедного Джона. Нат говорит, у этого «Патрика Гора» ловко подвешен язык и он вечно оригинальничает, поэтому вы и приняли его за вожака. Но Нат считает, что мистер Маррей как раз и есть настоящий… не могу вспомнить это ужасное слово из шпионских фильмов…
– Главарь?
– Верно. Он и есть главарь всей их банды. Банды, в которую входят Гор, Уилкин и Маррей. Но Гор и Уилкин – только пешки. У них никогда не хватило бы духу совершить настоящее преступление.
– Так-так, продолжайте, – с живейшим любопытством произнес доктор Фелл.
– Нат был страшно взволнован, когда мне это рассказывал. Ему кажется, мистер Маррей все это время очень подозрительно себя вел. Ну, я-то… я, конечно, не могу судить, я мало его видела. Он и правда как будто изменился, но ведь то же самое можно сказать о любом из нас – столько лет прошло… У Ната целая теория насчет того, как они все это провернули. Мистер Маррей поддерживал связь с нечистым на руку юристом, мистером Уилкином. Через одного из своих клиентов, предсказателей, тот сообщил Маррею, что сэр Джон Фарнли страдает потерей памяти и психическим расстройством на почве… сами знаете чего. И вот Маррей, его бывший учитель, задумал обобрать сэра Джона, используя самозванца, который сможет предъявить сфабрикованные доказательства. Среди клиентов Уилкина они нашли подходящего человека на эту роль – Гора. Затем Маррей в течение полугода тщательнейшим образом его натаскивал. Нат говорит, потому-то Гор всеми своими манерами так и напоминает Маррея! Нат говорит, что вы, доктор Фелл, обратили на это внимание.
Доктор пристально на нее посмотрел.
Потом он склонился над столом и обхватил голову руками, так что было непонятно, что он обо всем этом думает. Через открытые окна в комнату лился очень теплый, душистый воздух, и все-таки доктор Фелл заметно вздрогнул.
– Хорошо, дальше, – поторапливал Эллиот.
– Если все было так, как предполагает Нат, то это просто… просто ужасно, – вздохнула Мэдлин, прикрыв глаза. – От одной мысли оторопь берет. Бедный Джон, который в жизни никому ничего плохого не сделал!.. И они решили его убить, чтобы он не стоял у них на пути. И устроили так, чтобы все считали, что он покончил с собой, – как большинство теперь и считает.
– Да, – согласился Эллиот. – Именно так большинство и считает.
– У Уилкина и Гора, этих безвольных марионеток, тоже были свои роли. Каждый следил за определенной частью дома. Уилкин караулил в столовой, а Гору было поручено наблюдать за окнами библиотеки – во-первых, чтобы потом подтвердить алиби Маррея, а во-вторых, чтобы никто ненароком не заглянул в библиотеку, пока мистера Маррея там не было. Они выследили несчастного Джона, они загнали его, как… Он был обречен. Как только они поняли, что Джон в саду, мистер Маррей с необычайной осторожностью выскользнул из библиотеки. Человек он довольно крупный, сильный. Он схватил Джона и убил его. Решился он на это в самом конце. То есть они до последнего надеялись, что Джон не выдержит напряжения и признается, что потерял память и не уверен, что может считаться законным наследником. Тогда они, наверное, могли бы оставить его в живых. Но Джон ничего такого не сказал. И они решились. Однако мистеру Маррею нужно было чем-то оправдать, почему процедура сравнения отпечатков так затянулась. Поэтому он для отвода глаз и выдумал этот фокус с двумя дактилографами. Причем один из них он сам же и «украл», а потом вернул. Нат говорит, – почти задыхаясь, закончила она и посмотрела на доктора Фелла, – что вы попались прямиком в их ловушку, в точности как мистер Маррей и рассчитывал.
Инспектор Эллиот осторожно потушил сигарету.
– Вот и вся теория? А может ваш мистер Барроуз объяснить, как это Маррей умудрился совершить убийство под носом у Ноулза и практически на глазах у самого Барроуза, так что ни тот ни другой его не видели?
– Этого он мне не говорил, – помотала головой Мэдлин. – Может, не захотел, а может, сам еще не сообразил.
– Ага, еще не сообразил, – пробубнил доктор Фелл. – Легкое торможение мозговой деятельности. Маленькая недоработка, бывает… У-у, силы небесные! Что же это творится!..
– А вы что думаете об этой теории? – спросила Мэдлин.
Второй раз за день она так много и так взволнованно говорила, что ей с трудом хватало воздуха. Казалось, теперь, когда нервное напряжение наконец ее отпустило, она и сама вдруг почувствовала царившую в комнате атмосферу тревожного ожидания, а может, до нее тоже донеслось это странное дуновение из сада.
После минутного молчания доктор Фелл ответил:
– Теория вашего друга грешит изъянами. Очень серьезными изъянами.
– Это все равно, – сказала Мэдлин, глядя ему в глаза. – Не уверена, что сама в нее верю. Так или иначе, я рассказала вам все, что вы хотели знать. Но вы обещали хотя бы намеком поделиться, что вас так поразило на дознании.
Доктор Фелл пристально на нее посмотрел, и в глазах его шевельнулось сомнение.
– А вы точно все нам рассказали, мадам?
– Все… Все, что смогла… или посмела… Не просите меня о большем. Пожалуйста.
– И все же, – настаивал доктор Фелл, – рискуя быть обвиненным в пристрастии к чрезмерной таинственности, я позволю себе задать вам еще один вопрос. Речь в очередной раз пойдет о довольно зыбких, сугубо психологических материях, однако найти ответ крайне важно, если мы хотим приблизиться к истине. Вы очень хорошо знали покойного Фарнли. Почему он все эти двадцать пять лет так мучительно переживал из-за потери памяти? Почему это так его тяготило и изводило? Сама по себе подобная реакция вполне естественна, но у большинства людей беспокойство бы через некоторое время прошло. А у него осталась тяжелейшая душевная травма на всю жизнь! Может, его преследовали воспоминания о каком-нибудь преступлении или злодеянии, свидетелем или жертвой которых он был?
Мэдлин кивнула:
– Да, пожалуй. Он всегда казался мне похожим на всех этих старых пуритан из исторических романов.
– Но что конкретно это было? Он что-нибудь помнил?
– Ничего. Кроме образа изогнутой петли.
В самих этих словах Пейджу почудилось что-то тревожное и неотвязное. В них будто таилась какая-то подсказка или шифр. Какая еще изогнутая петля? И коли на то пошло, бывают ли петли не изогнутыми?
– Это какая-то странная шутка? Юмор висельника? – спросил он.
– Н-нет. Это не фигуральное выражение. Речь, как я поняла, о дверной петле. У Джона бывали словно бы видения, когда ему представлялась такая вот петля – металлическая дверная петля, крашенная белым. И когда он о ней думал, она начинала как-то коробиться, гнуться, трескаться… Он говорил, эта картинка засела у него в голове и не отпускала, как бывает в горячечном бреду, когда перед глазами прыгает и извивается рисунок обоев.
– Белая дверная петля… – пробормотал доктор Фелл и посмотрел на Эллиота. – Это… все меняет. А, мой друг?
– Да, сэр.
Доктор громко, смачно чихнул.
– Что ж, прекрасно. Давайте поглядим, можно ли извлечь из этого сумбура что-нибудь дельное. Готов дать несколько подсказок. Пункт первый. С самого начала была масса разговоров о том, что кого-то ударили – или не ударили – по голове неким деревянным молотком, или, как было сказано, «моряцкой колотушкой». Много внимания привлек сей факт, но не сам молоток! Где такой предмет мог храниться? Как его вообще можно было раздобыть? На новейших судах, где все механизировано, такую штуку вряд ли часто встретишь. Что же это могло быть? На ум приходит только одно. Если вы путешествовали на трансатлантических пароходах, то, скорее всего, видели такие молотки-киянки. В подпалубном пространстве они висят возле каждой двери. Я говорю о мощных стальных дверях, устроенных в переборках между отсеками. В случае аварии они обеспечивают герметичность отсеков – по крайней мере, должны обеспечивать… Если начинает поступать вода, эти двери наглухо закрывают, чтобы предотвратить затопление. А колотушка возле каждой двери – этакое грозное напоминание о возможной катастрофе – предназначена для стюарда. Она может пригодиться, если среди пассажиров возникнет паника или давка. «Титаник», если помните, как раз славился своими прогрессивными водонепроницаемыми отсеками.