Ноулз в немой мольбе вытянул руки. Его старческий лоб покрывала густая испарина, но он по-прежнему молчал.
– Некоторое время назад, – невозмутимо продолжал доктор Фелл, – мистер Маррей высказал очень дельную мысль, заметив, что, если бы нож был орудием убийства, его наверняка бросили бы в пруд. Что же в итоге получается? Некий предмет прилетел по воздуху и вспорол горло сэру Джону Фарнли. Предмет менее крупный, чем теннисный мяч, и оснащенный какими-то шипами или зубьями, от которых остаются следы, как от когтей или клыков.
У Барроуза вырвался сдавленный смешок.
– Летающие челюсти! Смотрите на экранах страны! – съязвил он. – Да ладно вам, доктор! Якобы вы готовы сказать нам, что это за предмет?
– Более того, – ответил доктор Фелл. – Я готов вам его показать. Вы и сами его вчера видели.
Из объемистого бокового кармана доктор вынул красный шейный платок, в который было что-то завернуто. Осторожно развернув его так, чтобы острые шипы не повредили ткань, он извлек оттуда предмет, который Пейдж с недоуменным испугом узнал. Он видел его среди прочих диковинок в той старой шкатулке, что нашел на чердаке доктор Фелл. Предмет представлял собой свинцовое грузило сферической формы, в нижней части которого было приварено четыре больших, смотрящих в разные стороны крючка – наподобие тех, что используются при ловле глубоководной рыбы.
– Задумывались ли вы, в чем назначение этой необычной снасти? – вкрадчиво спросил доктор Фелл. – Задавались ли вопросом о ее возможном применении? А между тем среди цыган Центральной Европы – подчеркиваю, среди цыган! – эта вещица используется как очень эффективное и опасное оружие. Послушаем, что пишет на эту тему профессор Гросс. Можно вас попросить, инспектор?
Эллиот достал из портфеля большую книгу в сером переплете с прямым корешком.
– Перед вами, – продолжал доктор Фелл, перелистывая книгу, – самое полное из существующих руководств по расследованию преступлений[13]. Вчера я попросил доставить мне эту книгу из Лондона, чтобы проверить кое-какие сведения. Подробное описание этого приспособления можно найти на страницах двести сорок девять – двести пятьдесят. Оно используется цыганами как метательное оружие. Именно с его помощью совершены многие их фантастические, почти сверхъестественные кражи. К верхней части шарика крепится длинная, тонкая, но очень крепкая леска. Затем шарик бросают, и крючья легко, по принципу якоря, зацепляются за что угодно – не важно, под каким углом его кинули. Свинцовый шарик придает конструкции необходимый вес для броска, а леска позволяет вытянуть добычу. Вот что пишет об этом сам Гросс: «Цыгане, особенно их дети, метают это орудие с замечательной ловкостью. Дети других народностей тоже развлекаются метанием камешков, но только чтобы бросить их как можно дальше. Другое дело – цыганский ребенок. Он собирает груду камешков величиной примерно с орех и выбирает себе цель: это может быть более крупный камень, дощечка или кусок ветоши. Затем отходит на расстояние в десять-двадцать шагов и начинает метать по этой мишени свои снаряды… Так он тренируется часами и в скором времени приобретает такую сноровку, что метко попадает в любой предмет размером не больше собственной ладони. Когда ребенок достигает этого уровня, ему дают метательный шарик с крючками… Молодой цыган считается достаточно хорошо подготовленным, если способен с помощью этого приспособления выудить кусок ветоши, заброшенный в гущу дерева». Подумать только! Благодаря этому своему умению цыгане с удивительной ловкостью воруют белье, одежду и другие вещи в самых малодоступных местах: их не может остановить ни зарешеченное окно, ни закрытый двор. И вы, конечно, можете себе представить, как ужасающе эффективна эта штука в качестве орудия убийства! Впивается человеку в горло и возвращается после броска назад…
Маррей глухо охнул. Барроуз ничего не сказал.
– Гм… Н-да… Нам известно, что Молли Фарнли уже в раннем детстве достигла небывалых успехов в метании. Этому, как нам рассказала мисс Дейн, она научилась у цыган. Нам также известно, с какой убийственной стремительностью она могла принимать решения и как молниеносно умела наносить удар. Где Молли Фарнли находилась в момент убийства? Вряд ли нужно вам об этом напоминать: она стояла на балконе своей спальни с видом на сад. Бог ты мой, она стояла прямо над прудом! Ее спальня, как вы знаете, расположена над столовой. То есть, как и Уилкин, находившийся внизу, леди Фарнли была на расстоянии не более двадцати футов от пруда, только этажом выше. Но так ли уж высоко? Вовсе нет. По словам Ноулза… который оказался так щедр на подсказки, проложившие его госпоже путь на виселицу… по словам Ноулза, в новом крыле «все крошечное, как в кукольном домике», и балкон приподнят над садом всего на каких-то восемь-девять футов. И вот сгущаются сумерки. Леди Фарнли смотрит на стоящего внизу мужа. Балкон расположен не слишком высоко, но этой высоты достаточно, чтобы создать рычаг для метания. В спальне, как она и говорила, темно. Горничная в соседней комнате. Что заставило ее принять это внезапное смертоносное решение? И почему муж вытянул шею? Может быть, она что-то шепнула, чтобы он посмотрел наверх? А может, он уже и так стоял, запрокинув голову, и глядел на какую-то звезду?
– На звезду? – переспросила Мэдлин с нарастающим ужасом в глазах.
– Вашу звезду, мисс Дейн, – хмуро сказал доктор Фелл. – В ходе расследования я беседовал с самыми разными людьми и полагаю, это была именно ваша звезда.
Пейдж внезапно вспомнил, что и сам размышлял о «звезде Мэдлин», когда в ночь убийства бродил по саду. Для этой одинокой звезды, встающей на востоке, Мэдлин когда-то придумала поэтичное название. Звезду было хорошо видно от пруда, стоит только немного вытянуть шею и посмотреть на верхушки дымовых труб над новым крылом.
– Да, она вас ненавидела. Всему виной знаки внимания, которые оказывал вам ее муж. Возможно, в тот вечер ее особенно остро уязвило, с каким обожанием он смотрит на вашу звезду, а собственную жену даже не замечает, – и это стало последней каплей. Она взяла леску, размахнулась и метнула свой убийственный снаряд! Вспомните, дамы и господа, как странно двигался несчастный, когда его сразил этот удар. Все, кто пытался описать его поведение, подсознательно отмечали эту странность. Все говорили, что, прежде чем упасть в пруд, тело судорожно билось, дергалось, барахталось. Что вам это напоминает? А? Ну конечно! Понимаете теперь? Так ведет себя пойманная на крючок рыба! Так оно и было! Крючки проникли в горло не слишком глубоко: она об этом позаботилась. Ткани были грубо распороты, что единодушно отмечалось всеми, кто видел тело. Раны шли слева направо и вверх, что вполне естественно, ведь он потерял равновесие и, когда упал в воду, тело оказалось слегка развернуто (помните?) головой к новому крылу. После этого она дернула за леску и вытянула оружие назад.
Доктор Фелл мрачно взял на ладонь свинцовый шарик.
– Полюбуйтесь на эту крошку! Когда ее вытаскивали, она, разумеется, не могла оставить никаких следов. Ведь приземлилась она в воду, которая мгновенно смыла кровь. Вода в пруду, как вы помните, была сильно взбаламучена (естественно, от конвульсий этого несчастного). Она плескалась через край и заливала песок на несколько футов вокруг. Но один, так сказать, «след» шарик все-таки оставил – он зашуршал, когда его стали вытягивать из кустов. Вспомните: кто тот единственный, кто слышал странные шорохи? Конечно же, Уилкин, который в тот момент был в столовой на нижнем этаже. Он единственный, кто стоял достаточно близко и мог различить это шуршание. Сам характер шума весьма показателен. Если бы там находился человек, звук явно был бы другой! Можете сами в этом убедиться, если попробуете для эксперимента протиснуться сквозь тисовую изгородь такой внушительной толщины. Сержант Бёртон имел случай ее оценить, когда позднее нашел воткнутый в кусты нож, на котором – вот ведь как удачно – были отпечатки пальцев покойного… Не стану утомлять вас излишними подробностями. Но в общих чертах именно так было организовано это зверское убийство, одно из самых чудовищных на моей памяти. Вспышка ненависти – жест отчаяния – и вот уже нет человека. Она всегда охотилась за мужчинами, она ловила их на удочку и теперь тоже не промахнулась. Не волнуйтесь, от расплаты она не уйдет. Ее схватит первый же полицейский. Потом ее повесят. Так и должно быть во имя торжества правосудия. И все благодаря счастливой проницательности Ноулза, который поведал нам о теннисном мячике, летающем в сумерках.
Ноулз замахал перед собой руками, точно пытался остановить движущийся на него автобус. Лицо его было прозрачным, как вощеная бумага, и Пейдж испугался, как бы старик не упал в обморок. Он по-прежнему молчал.
Барроуз заметно оживился. Глаза его сверкали.
– Это очень умно! – с воодушевлением проговорил он. – Очень изобретательно! Но это ложь от начала до конца, и я легко смогу доказать это в суде. Это одна сплошная выдумка, и вы сами это знаете. Есть ведь и другие свидетельства. Показания того же Уилкина! Вы же не станете этого отрицать! Уилкин кого-то видел в саду! Он уверен, что видел! Как вы это объясните?
Пейдж с тревогой заметил, что лицо доктора Фелла тоже несколько бледно. Доктор пошевелился и медленно, очень медленно поднялся с кресла. Возвышаясь всей своей могучей фигурой посреди библиотеки, он кивнул на дверь:
– Так вот же он, мистер Уилкин. Прямо позади вас. Сами его и спросите. Спросите, так ли он теперь уверен в своих показаниях.
Все обернулись. Было непонятно, давно ли Уилкин стоит в дверях. На его пухлой заросшей физиономии, привычно гладкой и холеной, читалось беспокойство.
– Э-э-э… – начал он, кашлянув, и закусил губу.
– Ну говорите же! – рыкнул доктор Фелл. – Вы ведь слышали, о чем у нас шла речь. Скажите: вы действительно уверены, что «нечто» смотрело на вас из сада? Вы точно уверены, что там вообще что-то было?
– Я думал об этом… – протянул Уилкин.