Вот это новости.
Барроуз сделал невнятный судорожный жест.
– Викторию Дейли задушил какой-то бродяга, – сказал он, – который впоследствии погиб при попытке к бегству.
– Вполне возможно. Я слышал об этой истории только мимоходом, когда рассказывал доктору Феллу о нашей с вами маленькой проблеме. Она очень его заинтересовала. – Тут голос Маррея опять стал твердым и словно бесцветным. – А теперь, юный Джонни…
В комнате сгустилось напряженное ожидание. Претендент кивнул. То же сделал хозяин дома, но на лбу у него, как показалось Пейджу, блеснули капельки пота.
– Может, перейдем наконец к делу? – требовательно спросил Фарнли. – Хватит уже играть в кошки-мышки, мистер! И вы, Маррей! Это неуместно. Это некрасиво и недостойно вас. Если у вас и правда при себе эти пресловутые отпечатки, предъявите их, и посмотрим, как все решится.
Прищуренные глаза Маррея на секунду расширились.
– Так, значит, вы в курсе, – с некоторым беспокойством отозвался он. – Я не хотел распространяться об этом раньше времени. Могу ли я спросить, – произнес он сдержанно-официальным тоном с примесью сарказма, – кто из вас пришел к выводу, что финальную точку в деле должны поставить именно отпечатки пальцев?
– Полагаю, могу приписать эту честь себе, – ответил претендент и испытующе огляделся по сторонам. – Мой друг Патрик Гор утверждает, что только недавно вспомнил о них. Но у него, кажется, сложилось впечатление, что для снятия отпечатков вы использовали стеклянную пластину.
– Так оно и было, – сказал Маррей.
– Но это ложь, – возразил претендент.
Голос его неожиданно изменился. Пейджу вдруг подумалось, что под лукавой мефистофелевской вкрадчивостью кроется нешуточный темперамент.
– Сэр, – проговорил Маррей, скользнув взглядом по лицу претендента, – не в моих привычках…
Они как будто на мгновение вернулись в прошлое; казалось, претендент готов дать задний ход и попросить у Маррея прощения. Однако он сдержался. Искаженные черты смягчились, и на лице появилось обычное насмешливое выражение.
– Скажем иначе: у меня имеется на этот счет альтернативная версия. Для снятия отпечатков вы использовали так называемый «дактилограф». У вас было несколько таких книжечек; покупали вы их в Танбридж-Уэллсе. Еще я помню, что отпечатки у меня и моего брата Дадли вы снимали в один и тот же день.
– А вот тут вы совершенно правы, – признал Маррей. – Как раз этот дактилограф с отпечатками у меня сейчас с собой, – добавил он и отвернул полу пиджака, показывая на внутренний нагрудный карман.
– Я чую запах крови, – сказал претендент.
И точно, в воздухе как будто что-то переменилось.
– Тем не менее, – как ни в чем не бывало продолжал Маррей, – для своих первых опытов с отпечатками я действительно использовал небольшие стеклянные пластинки. – Лицо его стало еще более замкнутым и непроницаемым. – Ну а теперь, сэр, поскольку вы присутствуете здесь в качестве истца и инициировали весь этот спор, ответьте мне на несколько вопросов. Речь пойдет о фактах, которые, не считая меня, могут быть известны только настоящему сэру Джону Фарнли. Если вы и есть законный наследник, то без труда вспомните эти детали. В детстве вы обожали читать. Сэр Дадли, который был – думаю, вы со мной согласитесь – человеком просвещенным, составил список книг, которые вам позволялось читать. Своим мнением об этих книгах вы ни с кем не делились: сэр Дадли как-то позволил себе невинную шутку по поводу ваших литературных вкусов, и с тех пор из вас словечка было не вытянуть. Однако со мной вы были откровенны. Помните?
– Прекрасно помню.
– В таком случае будьте любезны сказать, какие книги были вашими любимыми и произвели на вас наибольшее впечатление.
– Охотно, – сказал претендент, задумчиво запрокинув голову. – Все книги о Шерлоке Холмсе. Весь Эдгар По. «Монастырь и любовь». «Граф Монте-Кристо». «Похищенный». «Повесть о двух городах». Все рассказы о привидениях. Все романы о пиратах, убийствах, готических замках, а еще…
– Достаточно, – без выражения прервал его Маррей. – А какие книги вызывали у вас особую неприязнь?
– Занудные писания Джейн Остин и Джордж Элиот. Слезливые повести о «чести школы» и прочей ерунде. Всяческая «полезная» литература о том, как мастерить и запускать разные механические штуки. Любые рассказы о животных. Замечу кстати, мои предпочтения и теперь не сильно изменились.
Пейджу начинал нравиться этот человек.
– Перейдем теперь к соседским детям, – продолжал Маррей. – Возьмем, к примеру, нынешнюю леди Фарнли, которую я знал как крошку Молли Бишоп. Если вы и правда Джон Фарнли, скажите: какое у нее было прозвище?
– Цыганочка, – мигом отозвался претендент.
– Почему?
– Она была очень загорелая и ужасно любила играть с детишками из цыганского табора, который стоял по ту сторону леса.
Взглянув на разъяренную Молли, он чуть заметно улыбнулся.
– Ну а мистер Барроуз – какое прозвище было у него?
– Индеец.
– А это почему?
– Когда мы играли в прятки, он умудрялся совершенно бесшумно проползать в кусты.
– Благодарю вас. Теперь вы, сэр. – Маррей повернулся к Фарнли и смерил его таким взглядом, словно собирался сказать, что тому надо поправить галстук. – Не хочу создавать у вас впечатление, что играю в кошки-мышки. А потому предложу только один вопрос, после чего мы приступим к снятию отпечатков. Ответ поможет мне составить собственное мнение, а уж верно оно или нет, покажут объективные методы дактилоскопии. Вопрос такой. Что такое «Красная книга из Эппина»?
В библиотеке было уже почти темно. Жара спадала медленно, но после заката чуть посвежело. В приоткрытое окно повеял ветерок; заколыхались деревья. По губам Фарнли пробежала недобрая улыбка, больше похожая на гримасу. Он кивнул. Потом вырвал из блокнота листок, достал из кармана маленький золотой карандашик и что-то написал. Листок он сложил пополам и передал Маррею.
– Подобные книги меня всегда мало привлекали, – сказал он и, помолчав, спросил: – Ответ правильный?
– Да, все верно, – подтвердил Маррей. Он перевел взгляд на претендента. – А вы, сэр? Не откажетесь ответить на тот же вопрос?
Претендент как будто впервые пришел в некоторое замешательство. Он переводил глаза с Фарнли на Маррея, и смысл этого мечущегося взгляда был неясен. Затем он молча, одним лишь кивком попросил передать ему блокнот и карандаш. Черкнув два-три слова, он вырвал листок и протянул Маррею.
– А теперь, господа, – провозгласил Маррей, поднимаясь с кресла, – пожалуй, можно переходить к процедуре снятия отпечатков. Вот, пожалуйста. Перед вами тот самый дактилограф – как видите, изрядно потрепанный. Тут у меня чернильная подушечка и два чистых бланка. Вот только бы еще… Нельзя ли побольше света?
Молли прошла в другой конец комнаты и нажала выключатель возле дверей. В многоярусной кованой люстре некогда пылало множество свечей; теперь вместо них были вмонтированы электрические лампочки, но горела только часть, и свет оказался не слишком ярким. Однако темнота отступила; сотни огоньков заплясали, отражаясь в оконных стеклах, а пыльные тома на высоких стеллажах как будто состарились еще больше. Маррей разложил на столе свой реквизит. «Дактилограф», к которому были прикованы все взгляды, имел вид хлипкой серой книжечки в бумажном переплете, заметно потертом от времени. На обложке читалось выведенное красными чернилами название; чуть ниже краснел крупный отпечаток большого пальца.
– Старый друг… – произнес Маррей, любовно похлопывая по книжице. – Итак, господа. Строго говоря, краску на пальцы лучше наносить не «плоским методом», а раскатывать; но валик я брать с собой не стал, чтобы максимально точно воспроизвести исходные условия. Понадобится только отпечаток большого пальца левой руки: только он имеется у меня для сличения. Вот носовой платок, смоченный спиртом; он обезжирит кожу. Советую воспользоваться. Теперь…
Вскоре все было сделано.
Пейдж, сам не зная почему, наблюдал за процессом затаив дыхание. И не он один. Все были в каком-то необычайном возбуждении. Фарнли зачем-то счел нужным предварительно закатать рукав, как будто у него брали кровь. Оба адвоката, как с удовлетворением отметил Пейдж, и те разинули рты. Даже претендент не преминул быстро протереть палец, прежде чем прижимать его к чернильной подушечке. Но больше всего Пейджа поразила невероятная уверенность обоих соперников. У него вдруг мелькнула дикая мысль: а что, если оба отпечатка окажутся совершенно одинаковыми?
Он помнил, что вероятность подобного совпадения – один на шестьдесят четыре миллиарда. Однако же ни один из соперников не проявил ни малейшего колебания и не попытался уклониться от процедуры. Ни один.
Маррей стал записывать имена и делать пометки в нижней части бланков (они были из грубой нелощеной бумаги). Ручка у него оказалась никудышная и нещадно царапала поверхность. Потом он аккуратно промокнул написанное, а участники испытания очистили пальцы от краски.
– Что дальше? – спросил Фарнли.
– Теперь вот что. Если вы соблаговолите на четверть часа оставить меня одного, я смогу начать работу. Простите, что вынужден отказаться от вашего общества, но важность этого дела я понимаю не хуже вас.
Барроуз недоуменно захлопал глазами:
– Но то есть как… вы что же… ничего нам не скажете?
– Дорогой мой… – проговорил Маррей. По голосу было слышно, что нервы у него тоже натянуты. – Неужели вы думаете, что одного взгляда на эти отпечатки достаточно, чтобы сделать определенные выводы? Тем более когда речь идет о поблекших отпечатках, снятых двадцать пять лет назад у подростка? Нужно будет провести сравнение по множеству контрольных точек. Я не говорю, что это невозможно, но потребуется время, и четверть часа – это еще весьма скромное требование. Удвойте это время, и вы будете ближе к истине. Могу я теперь приступать?
Претендент издал негромкий смешок.
– Этого следовало ожидать, – сказал он. – Предупреждаю, вы поступаете неразумно. Говорю вам, я чую кровь. Вас непременно убьют. Да не хмурьтесь вы так; двадцать пять лет назад вы были бы в восторге от подобной роли и упивались бы собственной важностью.