Ну что, мой недоточенный друг палаш, одолеем прутья в три пальца? Что молчишь? Предлагаешь подождать, пока проржавеют и сами отпадут? Как насчёт подкопа? Грязно? Узелки форму потеряют? Тогда ждём.
Уже второй день скребут в мою клетку заражённые, ломятся и рвутся, не давая подходить близко к прутьям, мешают спать и раздражают. Все развитые, крупные, много, но усталость берет своё, и мозг услужливо отключает звуки ударов о прутья и урчание. Я не слышу скрип металла и вонь из десятков пастей. Я слишком много думал и устал.
Из объятий Морфея меня вырвал запах. Резко, без раскачки, сразу, не давая опомниться. Запах! Запах шашлыка, готового вот-вот податься на стол, запах денег, запах новой машины, запах новой квартиры, запах женщины, запах ребёнка, запах новой книги, запах рыбалки, куча запахов, сопровождающих нас всю жизнь. Всё это было бледной тенью перед запахом добычи, вожделённой, желанной добычи.
Меня трясло, кожа покрылась мурашками, даже волосы на затылке стали дыбом, я хотел туда бежать, вперёд, увидеть это. Я совсем не удивился огромному, многометровому нечто, разгибающему прутья моей клетки. Ни на что не похожее что-то рвало металл прутьев как нитки, а вокруг горами лежали трупы растерзанных развитых заражённых. Дохлые твари валялись повсюду.
Три ноги-тумбы, плавно-перетекающие движения, шесть конечностей, две на одной стороне, четыре на другой. Удивительное ощущение, когда живое существо не имеет симметрии. Только механизмы, созданные работать, созданные убивать, могут быть такими. В природе всё симметрично, а здесь этого не было, но здесь было то, что я ждал — это была моя добыча.
И тут я вспомнил всё. Демон вышел из сна рывком. Сразу. Пришло осознание силы, осознание радости, понимание, животный восторг от желанной добычи, которую ждёшь, вожделеешь и получаешь на расстоянии удара. Она была даже ближе — в упор. Я чувствовал ощущение первобытного, парализующего ужаса твари. Злоба, сила, желание одно — убивать, убивать, убивать, рвать в куски, до последней капли жизни, до последней клетки.
У него шкура, клыки, роговые пластины, а у меня чистая сила, чистая злоба, чистое «Надо»! Зубы в зубы, лоб в лоб, кулак куда попадёт, бить, бить, бить, сила не заканчивается, силы столько, что из ушей с кровью, палаш пробивает любую броню, любой хитин, бить, резать, думать не надо, надо просто продолжать. Крови, кишок столько, что надо выныривать, чтобы не захлебнуться, я должен.
Я всё помню! Я не забыл! Я помню, для чего создан! Я помню мёртвые миры и холодные звёзды. Я должен истреблять живущих за чужой счёт, берущих силу, создающих себе мирки, которые открывают карманы пространства. Они живут за счёт других. Пусть это только раб хозяев, но я буду убивать всех, до кого смогу дотянуться!
Я бил, рвал в клочья! Я так делал всегда! Ничего больше не надо, просто убить их всех! Сознание человека висело с краю разума великого демона, зацепившись за кончик когтя. Разум крохотного человечка держали сильные лапы всемогущей твари. Враг растерзан и разорван, а желание убивать нескончаемо, но тут больше нет тех, на кого можно обратить свою злобу.
Могучий демон засыпал. Я забывал подробности, всё забывал, разум человека возвращался, улавливая остатки злобы и ужаса скреббера. Скребберы — смертельно опасные враги, самые главные враги могучей цивилизации. Но они никто по сравнению с силой прирождённых бойцов и охотников, созданных убивать.
Я снова человек, а демон пусть спит, наши пути на этом расходятся. Я человек и должен идти своим путём. Мои глаза видели дорогу через необъятную черноту, и я точно знал, куда идти.
Куски твари повсюду. В руке пламенеет палаш. В его лезвии тысячи миллионов мегаватт энергии, чистой и абсолютной. Я уже не он, и ещё не я. Энергия везде. Сила во мне, вокруг, она такая густая, что её можно ощутить.
Встаю очень осторожно, аккуратно, как учили в клинике, чтобы спина не болела. Тут спина не болит, ничего не болит, даже оторванная нога лечится зелёнкой, но память осталась, никуда от неё не деться.
Поворачиваю голову твари. Неудобно. Во мне столько силы, что, когда ломаешь роговые пластины и продавливаешь кости, не ощущаешь сопротивления. Под роговой бронёй споровый мешок, и он оказывается у меня в руке, а в другой палаш с пылающим лезвием. Меня здесь больше ничего не держит, мой путь идёт туда, к тем, кто меня ждёт.
Рядом со мной разумные. Они стоят, смотрят. Держат что-то в руках, представляющее для их органической жизни опасность. Я чувствую, как сила перетекает. От моих ног расползается чернота, это там, где нет силы, совсем нет, потому что она у меня. Я посмотрел на них.
— Вы правда хотите попробовать? Вот правда?
Старая, затёртая фраза из какой-то пожелтевшей книжки, но почему-то вспомнилась именно она. Человеческий разум хочет произнести именно эти слова.
Я хотел, чтобы голос звучал громко, но получилось тихо, скрипуче, устало и по-стариковски, но меня услышали.
Мда-а, измельчали богатыри. Стоит скреббера голыми руками придушить, и тебя начинают бояться. Разбежались. А мне надо возвращаться.
Рай — это когда ты есть. Это когда ты можешь дать что-то другим просто так. Так, как это делала бы моя мама.
Глава 24«Три девицы под…» А.С. Пушкин
Когда я возвращался, чернота меня пропустила в полной амуниции. Окровавленная одежда, пламенеющий палаш, споровый мешок в руке, так я и топал несколько суток. Слабо помню это время. Большую часть моей головы по-прежнему занимал засыпающий демон. Прошёл прямо через черноту и вручил добычу перепугавшимся товарищам. Мужики споровый мешок выпотрошили, все присвистнули, кто-то припукнул, наверное, много чего там нашли, а я, честно говоря, не интересовался. Одна жемчужина есть — я-то Насте Лёне обещал, остальным пусть хозяйственники занимаются. Несколько дней приходил в себя. Мой воображаемый друг по мозгам потоптался от души. Как только стал соображать, то меня тут же потащили на тайный военный совет, который и провели прямо в моей комнате.
— А почему демон? Да никакой он не демон. Это у вас, у тупого поколения двоечников, других слов нету. Мир божий, он многообразен, а если есть когти, клыки да крылья, то сразу демон. Насмотритесь своих игрушек, эльфы, гномы и прочая погань, а на самом деле всё не так, — бушевал Батюшка Айболит.
— А кто это? — спросил я, сидя на кровати с чашкой чая.
— Это надо будет ещё разобраться, он же тебе не представился: «Здравствуй, я демон». Во-о-от! А ты Архангелов видел, с пламенеющими мечами? А ты других, кто у божьего престола стоит, видел? Хоть кого-то помнишь? Ты своими игрушечками всё меряешь. Верить — это не значит не думать. Верить — это когда думаешь, сколько хочешь, но всё равно веришь. Такую тварь придушил. Божье создание. Создатель создал, и такого беса прибил.
Батюшка Айболит действительно волновался и, понижая голос, продолжил:
— Ты сильно не болтай, слишком много соблазнов, ну-ка скреббера голыми руками удушить, это, бесспорно, создание-то божье, это точно. Создатель великий создал их охранять от бесов мир. Ты думаешь, Архангелы добры и милы? Мне как-то рассказывали, что клинки в древних иконах не так рисовали. Пламя не полностью по клинку пускали, а только по лезвию. Это после стали пламя во всё лезвие пускать.
— Батюшка Айболит, а ведь иконы один в один принято рисовать.
— Принято, так и есть, один в один. Но рука человека, она по-своему живёт, кроме того, человек может нарисовать то, что он видит и понимает, а если ты видишь, то этого мало. Вот, например, человеку несведущему телефон нарисовать. Всё, что сверху, то нарисует. А как нарисовать, что картинки пальцами двигать можно? А в этом и есть смысл ваших новомодных штуковин.
— И ваших, Святой отец, — добавил я.
— И моих, — согласился наш глава церкви и продолжил, — видно, после художники уже додумали, потому что не понимали, не видели, что правда, а что нет, а первые, по-видимому, что-то видели, поэтому так и рисовали. Давай сначала сами разберёмся, а потом народ известим, кого надо. Не всех. Ох, и наведёшь ты на наш кластер беду. Это же надо, у скребберов голыми руками споровые мешки отрывать. Не те люди вокруг, чтобы такую тайну им доверять. Знал бы, что столкнусь, я бы эти книги про иконы древние наизусть бы выучил, но кто знал.
Наш церковный вождь продолжал:
— Он, те же нео, им надо, а им это точно надо. Придут и возьмут. И кто у нас им помешает, этим их шагающим танкам? Ох и тяжело это знание, хоть сейчас возьми и придуши, чтобы никому не болтал. Представляешь, если они за тобой на своих бронированных чудищах притопают? И кто им тут помешает? Не только они. Да хоть наши смежники. Ты думаешь, у них все порядочные, до наживы охотников нет?
Король Артур мрачно смотрел на нас и внимательно слушал Батюшку Айболита, который продолжил свой долгий монолог:
— Это хорошо, что ты пришёл такой невменяемый и говорил: «Демон скреббера придушил, а я вот споровый мешок притащил». Пока никто два плюс два не связал, ты забудешь всё, что было, мол, не помню. Чувствует моя душа, вернёмся мы к этому разговору, ох, нехорошо как вернёмся.
На этом совете присутствовали только Король Артур, я и Святой отец, при этом всё наше обсуждение со Святым отцом Король Артур не проронил ни слова, а внимательно слушал. Когда мы перешли на перечисление тех, кто может прийти, взять и отобрать, Король Артур мрачнел всё сильнее.
Про принесённые мной сколько-то белых жемчужин и какого-то янтаря я даже не удосужился узнать, главное, для ребёнка Насти Лёни была одна жемчужина, остальное мне как-то и неинтересно.
Король Артур выключил несколько светильников. Наша комната, а конкретней, моя келья без окон погрузилась в абсолютный мрак. Когда глаза привыкли, то у меня на груди завиднелся крестик, который сделал Батюшка Айболит, для того чтобы я таскал зелёную жемчужину. Крестик был призрачным. Еле-еле уловимое зелёное сияние, все детали просматривались очень точно, только его нельзя было взять в руку, снять или что-то вообще с ним сделать. Самое интересное, видеокамерами смартфонов он не фиксировался, даже самым чувствительными, его можно было увидеть только взглядом.