— Хватит! Не стрелять! — услышал я зычный голос. — Идите отсюда, опустить оружие! И ты, тоже перестань моих людей убивать! — говорил крупный мужчина, не таясь, выходя из-за стены в полный рост.
Я встал, опустил ствол.
— У меня сейчас в паху чешется и болит. Я их братьями назвал, а эти придурки сразу под бронежилет стрелять начали! Вот какого? Между прочим, это они меня первые обидели! — максимально вежливо пожаловался я.
Рядом с крупным мужиком появился тощий дрыщ с бегающими хитрыми глазками. Меня внимательно осмотрели. У нас, сектантов, принято, что бугор — это крупный, с волевым лицом и мордой кирпичом мужик, а ментат — худой, длинный с бегающими, крысиными, хитрыми глазками. Меня и недорослей внимательно осмотрели. Взгляд скользнул по палашу. Моё нахальство и внешние половые признаки — читай, оплетённый по последней моде палаш и упрямое называние их братьями — явно вводили шишек в ступор.
Я сообщил:
— У нас в рюкзаке мина. Неразъёмная, ядерная, завязана на кардиосигналы. У нас договорённость, что в случае попытки захвата или, того хуже, отъёма оружия мы будем стрелять во всех и друг друга тоже.
Ментат кивнул. Я продолжил:
— Мина круче, чем у нолдов, я думаю, тут километров на десять всё испарится, принципа не знаю. Где взяли, там больше нету, а стрелять приказ есть.
Ментат ещё раз кивнул. Бугор повернулся к моим недорослям:
— И вы вот так вот приказ выполните? Стрелять начнёте?
Бугор не стал дожидаться кивка ментата, глядя на лица моих зверёнышей. Вся щенячья преданность мира была написана на их мордах, только хвостами не виляли, за отсутствием таковых. Если в друг друга стрелять не станут, то своего крёстного пристрелят не задумываясь, чтобы спасти его от плена и позора. Ни тени сомнения, а то, что на десятки километров жидким стеклом всё станет, это они молодые как-то не подумали.
Пока на кирпичеподобном лице главного несколько раз менялось выражение и, очевидно, просчитывались десятки вариантов поведения, речь натренированного оратора уже лилась:
— Дорогой брат. Поведай и расскажи нам о своём братстве, в котором ты являешься, наверное, уважаемым человеком? — с тенью иронии вопросили меня.
Ох и вовремя мне пришла идея в братство вступить. Я улыбнулся и сказал:
— Да, я уважаемый человек братства. На мне такие серьёзные ритуалы были завязаны. Кстати, палаш у меня самый древний из всего говорящего, что встречал. Я своего Великого видел ближе, чем длина клинка изнутри, так сказать, знаю. Он ко мне приходил. Вот ближе, чем вы стоите. Важнее меня в этом ритуале никого не было.
Пока я говорил, ментат как китайский болванчик кивал. Так у него скоро голова отвалится. Да, мол, не врёт, всё так и есть. Я честно продолжал:
— Меня уважали, приняли к себе, плести научили, с Великим познакомили. Потом я на свой старый стаб вернулся, потом в научную экспедицию отправился, а затем у нас танк поломали, только мы и остались. Они мне крестники, выбраться пытаемся, а пока они со мной, я их всяким гадостям учу.
Уточнять я не стал, а ментат просто тупо кивал. Уже очевидно, что мы не чужаки и тоже прилично отмороженные. По-любому связываться с нами дороже. Главный уже на своего крысоподобного помощника не смотрел, а широко нам улыбнулся:
— Тогда выходит, и они нам не чужие, если нашему брату крестниками приходятся?
От такого потока правды ментат уже кивал, не вслушиваясь. Если сейчас замолчать, продолжит кивать? Если крысоподобный мозголом раньше подмигивал, давал тайные знаки, то теперь просто кивал, кивал, кивал. А что? Хоть одно слово вранья есть? Это как я вовремя со вступлением в говорящие с оружием подсуетился. Думал покуражиться и выпендриться, а о том, что пригодится, даже и речи не шло. А вот и пригодилось! Я теперь уважаемый человек в узком кругу ограниченных людей! Это как знание теоретической механики — всегда есть мизерный шанс, что она тебе по жизни пригодится.
— Отдохнёте у нас, отмоетесь, сколько надо, столько и будете. Спокойно расскажете всё по порядку. Вечером праздник устроим. Не каждый день к нам наши братья приходят. О стрельбе не беспокойтесь, всё улажено, сами понимаете, — и начальник пригласил нас пойти за стену.
Ещё раз, но уже по-другому глянул на мой палаш. Он нас до последнего считал самозванцами. Очевидно, что хэндмейд, а не подделка. Вот так! До последнего не верили. Здесь наверняка плетут по-другому, но это и понятно, я-то с другого папуасского острова, но ручная работа чувствуется. А? Чувствуется?
Совершенно очевидно, что местные о моих братьях знали. То-то наши таксисты так сквозанули. Возможно, поэтому встречающие так болезненно и отреагировали, когда я их братьями назвал, — за имитаторов приняли. Хотя странно, почему на дрышпаке на мой палаш внимания не обратили? Странное тут место, и люди странные, и мы такие же странные.
Не думал, что самым лёгким будет, это с реальными отморозками договориться.
— Брат, если вам что-то нужно, то не откажем, — с ехидцей в голосе пообещал крысоподобный ментат.
Он ещё раз уточнил несколько подлых вопросов по поводу нашего гаранта стабильности. Я честно рассказал, как понимал. Моими ответами он остался крайне недоволен. Осьминожка внутри ядерной бомбы явно не вписывался в его планы. Очень обидно осознавать, что ты не единственный отморозок в этом пионерском лагере — проблем никаких, но обидно до жути.
Теперь у нас есть возможность нормально отоспаться, отъесться и отдохнуть. В идеале один должен остаться голодным, на случай, если подмешают усыпляющего, но малыш из ядерной бомбы посылал сигналы, что готов следить за всеми сразу и, если что, ему будет грустно до смерти. Мы перестали осторожничать. Какая это замечательная штука — ядерные бомбы новых людей.
Перекусившие, поспавшие несколько часов и отмытые, при полном параде мы потопали на праздник. Народ уже был в курсе и улыбался. Об инциденте никто не сказал ни слова и даже не косились в нашу сторону. Здесь была похожая поляна с говорящим дубом. Опять шучу. Дуб был, но не говорящий. Огромное дерево и аккуратно подстриженный газон. Повсюду неимоверное количество еды и спиртного. Стояла небольшая сцена и расходящиеся от неё лучи столов. Везде расположились стационарные мангалы и украшенные ленточками памятники различным древним видам вооружений. Пирамида из алебард, протазанов и чего-то восточного, названия не знаю. Несколько древних орудий, наверное, ровесники моего палаша, и много чего ещё. Нас усадили рядом с шишками, на всеобщем обозрении.
Я демонстративно показательно, в присутствии главного и ментата, перепрограммировал осьминожку. Предупредил, что мы должны быть рядом, должны быть живы, хоть один должен быть в сознании, отсюда не должны удаляться более чем на километр и ещё несколько странных, но, на мой взгляд, звучащих грозно условий. Ментат кивал, руководство снисходительно, по-отечески, улыбалось моей недоверчивости и смотрело с прищуром.
Потом мне пришла в голову мысль немного попустить наши параметры. Праздник будут проводить не кто там, а мои братья. Уже мысленно, пыжась как в туалете и шепча, уточнил нашему охраннику камикадзе — игнорировать любые отклонения допустимых биологических параметров, кроме смерти и удаления от друг друга и от этого места. Мы, сектанты, всегда славились тем, что были экспертами в деле — накачай своего ближнего.
Нас принимали как дорогих гостей, которые смогли удивить внушительным ядерным зарядом и протопать сквозь пекло в кости. Всё было, как и у моих, только прародителем всего сущего оружия был обрез. Кстати, я с этим больше согласен. Пили не как у нас — тридцать раз по тридцать грамм, за каждый патрон в обойме Калашникова, а всего за один патрон, как в обрезе. Однако где вы видели, чтобы в патрон двенадцатого калибра сыпанули щепотку пороха или кинули пару дробинок, чисто так, на дрынк? Это обязательно должен быть полный стакан.
Бугор, ментат, пара шестёрок — это всё стаканы. Затем вышел дедок, сушёный и древний до невозможности, обвешанный как лошадь на татарском празднике разноцветными лентами и колюще-режущим. Толкал длинную и заунывную речь о пользе оружия в организме. Я сюда попал очень старым, и Стикс меня до сорока — сорока пяти омолодил, а этот-то чего не стал омолаживаться? Может, он сюда таким древним попал, что Стикс на это дело забил? Он — тоже стакан. Это обязательная программа, а потом к нам со всех сторон попёрли наши новые родственники. Каждый пытался чего-нибудь налить, чего-нибудь сказать, так, по чуть-чуть, чисто символически, и все со стаканами.
Моих недорослей утащили в компанию молодняка на весёлые конкурсы по одеванию пушек, полному раздеванию тела, дай в морду, и ты меня уважаешь. Я занял почётное место во главе взрослого пьяного базара и рассказывал о себе. Как обычно, поведал всё честно и максимально подробно:
— Два рубера дохлых валяются, только стрелы из башки торчат, а уши, как локаторы… Настя Лёня подошли и головы топтунам поотрывали руками. Квазы такие здоровые, что секирами пользуются, только когда в полутуши порубят. Мелочь всякую, вроде бегунов, отпинали и обратно в леспромхоз загнали. Кто не понятливый, ноги поломали.
Народ вытягивал шеи, чтобы было лучше слышно, а я, найдя благодарные уши, продолжал:
— В последнее нашествие детей привезли чуть ли не больше взрослых. Баб много, даже, наверное, больше мужиков. Сарафаны девки переделывают по-современному, от пупка до грудей всё просматривается, а разрезов больше, чем ткани. Наденут кокошники и по сотовому трещат… Да, у нас везде связь сотовая есть, бесплатная…
Всем охота послушать что-то новое. Народ собирался плотнее. Я тут такое рассказываю, с одной папиросы не придумаешь:
— Я командир расчёта… У меня прицел из китайского телефона сделан, там енот лапкой показывает, куда ядро полетит… Элитников через черноту затаскиваем, а верёвку из собственных волос плетём, только из волос иммунных подходит, вот и ходим либо бритые под ноль, либо волосатые… Да, и эльфийку под ноль тоже стрижём, сейчас привыкла, а раньше истерики были…