В этом месте была одна традиция: если кто-то засиделся на стабе, то он может взять свои манатки и ночью уйти. Даже если ты прихватишь немного общественного имущества, возражать не станут. Никаких обязательств, никаких обид, но ты становился автоматически чужим, и больше тебя на стаб не пустят. Никогда. Ты можешь приехать с караваном и прожить тут хоть год, работая как наёмник, но никто никогда с тобой не поздоровается и всё общение будет формальным. Ушёл, значит, ты чужой — навсегда.
В спину уходящим в ночь никто не стрелял. Здесь такой мир, что с головами проблем больше, чем где-либо, поэтому такая отдушина была лучшим лекарством для многих. Мы самым нахальным образом пользовались этой традицией, уходя из этого замечательного стаба в темноту, нацепив на глаза ПНВ.
Глава 47Верхом на броне
К чудесам привыкаешь, если вокруг тебя эльфы, гномы и дворфы, а над головой летают драконы. Когда над ушами вместо комаров пищат феи, то удивляешься самым обычным вещам. Например, лежащему на пеньке гамбургеру и бутылке колы. Чувствующие неминуемую опасность от этих предметов, волшебные твари разбегаются во все стороны от этой поляны. Могучие единороги обходят пенёк по большой дуге, косясь на опасные предметы, тролли перебираются в соседний лес, и даже охочие до всякой мерзости гоблины не решаются подойти к пеньку. Совсем молодые и неопытные предлагают в гамбургере вымочить наконечники стрел, за что получают от более взрослых подзатыльники. Даже они понимают, что есть предел использования гадости, и иногда самые опасные вещества могут обратиться против своих хозяев.
В моём вояже со зверёнышами чудеса уже стали делом привычным. Это было очередное чудо Стикса, вернее, это было то же самое чудо Стикса, которое просто продолжалось, но мы, вымотанные, уставшие, грязные и по традиции голодные, осознаем происходящее позже. Нас догонял очередной гул моторов.
Твари, проламывая кусты, выбегали на шум. Скупо рявкали автоматы, очень коротко, в два-три патрона. Совершенно понятно, что стрелки были очень опытными и хладнокровными бойцами, и то, что это были не наши преследователи. Это тоже очевидно, потому что автоматы обычные, базовые, а когда идёт техника местная, всегда пытаются использовать глушители, даже на пулемёты по возможности ставили. В Стиксе к звукам выстрелов вообще болезненное отношение. Вставая с кровати, вначале надевают глушитель, а только затем трусы, по крайней мере, на фронтире именно так. Чем тише, тем дольше живут.
Раздвигая кусты и продавливая себе проезд в редком подлеске, выполз БМП и за ним БТР. На броне сидели очень недурственно упакованные ребята. Шума от них было на всю округу, траки на цыпочках не ходят, да и моторы были не бесшумными.
С противоположной от меня стороны выскочили несколько заражённых, и их тут же положили. С моей стороны зашуршали кусты, и на шум ринулось ещё несколько бегунов. Лучшего повода для знакомства не придумаешь. Я заменил обойму на перемешанные экспансивные и бронебойные и, вопя, как я буду прикрывать броню, вступил в бой с тварями. Орал, чтобы обозначить своё присутствие и показать, что я на их стороне.
Мне удалось выстрелить пару раз, прежде чем бойцы с техники добили новую партию нападавших, но теперь совершенно очевидно, что я тоже за красных, хотя без меня обошлись бы, как и обходились до этого. В зачёт мои попытки помочь приняли. БМП прошла немного вперёд, а БТР встал напротив в паре метров. Парни на броне внимательно на меня смотрели.
Сразу видно, что передо мной опытные бойцы, которые с пары патронов почти навскидку бегунов валят, а вот по мне ничего не очевидно. На меня смотрели несколько стволов, но для порядка. Я представлял из себя нечто грязное и совершенно не понятное.
Меня Стикс омолодил очень основательно, но есть ограничения наглости, поэтому мне на вид лет сорок, может, чуть больше и в звании я могу быть в каком угодно, от подполковника из штаба до сильно пьющего капитана или старшего прапорщика. На шее по-походному висел «Калашник», а это был именно он, и тоже вышлядел под стать. Видавший виды приклад, основательно заношенный, потёртый, на прикладе нарисованный маркером череп с косичками и ножами, рыжая бакелитовая обойма и космического вида ствол. Дополняла картину небритая морда и слой грязи на ней же, берцах и одежде, что было грязнее, сказать сложно. Плетёный палаш и развесёлый штык-нож хэндмейд украшали пояс.
Я и мои подростки всё это время двигались максимально быстро и вымотались по самое не могу. Разумеется, эту технику я считал уже своим транспортом, без каких-либо вариантов. Бойцы просто не знали об этом и не могли просчитать моё поведение. Меня спросили:
— Кто и откуда?
— Я? Откуда? С дезертирского, говорю, я батальона.
— С какого?
— С дохлого. Это вы тут бравые солдаты, а у нас только всякие крысы тыловые, генералы и обслуживающий персонал. Знаете, всякие наладчики, доводчики, медсестрички с вот такими сиськами, — и я показал сантиметров восемьдесят ладонями. — И генералы вот с такими жопами, — и добавил ещё сантиметров сорок в расстояние между руками. — Этих в первую очередь порвали и сожрали. Из всех один я остался и два юнги со мной малолетних, — и я махнул детворе.
Из кустов вышли Амазонка и Носорог. Выглядели мои недоросли грязными и измотанными, лица совсем не взрослые. Я к ним привык, а так дети детьми. Из оружия АК и РПК с глушителями, которые мы на стабе Чеха позаимствовали. За плечами рюкзаки, несколько ручных гранат и пистолеты с ножами на поясе.
С брони БТР внимательно смотрел молодой парень лет двадцати пяти. На полевой форме, на груди, был неброский погон с младлеевской звёздочкой.
— А ты кто такой?
— Политрук.
— Не понял? Особист?
— Нет. Именно политрук. Особист — это ругать, а я утешать и объяснять.
— Ладно, потом. Что тут происходит?
— Хрень тут происходит. Биологическим оружием долбанули, люди в животных превращаются, в штаны срут и друг друга жрут. Те, кого вы видели, — это самые маленькие, а вырастают в таких уродов, что их только с флагмана главным калибром валить можно. Старые, матёрые твари и броню могут порвать, башни танкам отрывают.
Парень покосился на противогаз на поясе.
— Бесполезно, все уже заразились, как и у нас. Просто у меня и у детей иммунитет, а остальные наши переродились и друг друга пожрали. Мы топаем, где поменьше тварей, и не шуметь стараемся. А эти, что сбегаются, они на шум.
Ребята очень непросты. Очень-очень, и тот, который со мной разговаривал, был не главным. Бойцы разумно поступают, на случай засады чтобы одним выстрелом главного не прибили. Через полминуты двигатели заглушили, а в руках многих парней появились «Валы» и пара пистолетов с накрученными глушителями. Скорее всего, командир был в БМП и слушал наш разговор по рации. Ещё несколько человек апгрейдили свои автоматы глушителями, как у Джульетты. Мне младлей показал на БМП, зверёнышей пригласили присесть на броню БТР.
Одна из задних дверей головной машины приоткрылась, и я залез внутрь. Меня подхватили и пропихнули вглубь тесного салона. Молодой парень, но уже старлей, повернулся ко мне:
— Рассказывай, только без клоунов.
— Без клоунов совсем плохо будет.
— Потерпим, — и приглашающе снизу вверх кивнул. — Подожди, хочу, чтобы все слышали, — щёлкнул на приборной панели пару тумблеров.
Я начал:
— Всё, что говорил, правда. Только с нами всё случилось раньше, а сейчас мы потеряшки, без транспорта, спасаемся, к своим выйти пытаемся. Мы в зоне заражения, и те, кто на вас бросался, это заражённые. Это самые маленькие, а вырастают такими здоровыми, что могут и броню раздолбать, тут даже пулемёт не всегда помогает.
Мне кивнули, и я продолжил:
— Вы все, ребята, заразились, уж извините, как получится, иммунитет есть у двух-трёх на сотню. Человек разум теряет и в тварь превращается. Лекарств нет. Войны вашей тоже больше нет, здесь у вас другая будет.
Мне опять кивнули, чтобы я говорил:
— Только не думайте, что у меня с головой не того, мы в другом мире. Сюда с Земли куски кидает вместе с людьми и техникой, домами и дорогами. Целые города. Вот и вас кинуло. Сразу скажу, в этом мире очень тяжело без оружия выжить, поэтому ваша броня и оружие очень ценное. Если кто останется человеком, первому встречному не доверяйте. Мне ваша броня не нужна и оружие, поэтому я правду говорю, но с другими будет не так. Торгуйтесь и вымораживайте до последнего. Здесь всё бесхозное, что нашли — всё ваше. Горючее можно из любого грузовика слить и жратву в любом магазине набрать, а вот оружия очень мало, а заражённых очень много.
Меня слушали молча.
— Я вам ещё много чего расскажу, просто надо из леса выбраться, где нам удобно будет переночевать и отдохнуть. Тут совсем ничего не видно, и очень опасно тварей близко подпускать.
— Знаешь, куда ехать?
— Очень приблизительно, мы сами тут впервые. Прямо будет, наверное, небольшая промзона, там место под ночёвку подыщем. Надо такое место найти, чтобы незамеченным никто не подобрался, а утром мы ещё немного с вами, а потом должен быть стаб. Ах да, город, который не меняется, здесь стабами называют. Там и попробуете договориться, а мы дальше пойдём. Я всё расскажу. Мне ещё много гадости вам рассказать надо.
Ещё до наступления темноты двое парней переродились. Одному свернули шею, а другого прирезали, знаете, так, в один удар, мгновенно, быстро, без крови, как-то по-доброму. По-семейному, я бы сказал. Снаряжение по моему совету сняли и уложили обоих в довольно большую промоину. БМП заехал и пару раз крутнулся на месте, засыпая братскую могилу траком.
Всё это время я посвятил рассказам об этом странном, жестоком и прекрасном мире, где у людей вечная жизнь, и откушенные руки и ноги отрастают и после хренадцатого десятка лет спина не болит. Рассказывал, как молодые руки на себя накладывают, потому что мозги не выдерживают, и о том, что вещи, кроме оружия, ничего не стоят, и о живчике, разумеется. Рассказывал как можно больше.