Обновленский еще что-то говорил, а мысли Перчика вернулись к семье, и сердце Аркадия Самойловича защемила тоска. Семья у него есть и в то же время ее нет. Почему? Возьмем, к примеру, детей. Когда его Гришенька был подростком, он врал своим товарищам по школе, что папа у него геолог (хромой геолог?) и месяцами живет вне дома, чтобы открыть новые месторождения полезных ископаемых. Сын с ним почти не общался, и Перчик узнал об этом от Аси. А что говорила об отце Беллочка, он побоялся спрашивать... Как же они к нему относятся теперь? Внешне более или менее сносно, хотя и слепому видно, что отчужденно, а в душе? Презирают? Вряд ли. Скорее стесняются, даже стыдятся того, что они дети Аркадия Перчика. Гришенька скоро женится на своей Валечке и, чтоб вы знали, готовится к свадьбе. А что? Приличная девушка, из профессорской семьи. Перчик видел ее перед арестом — очкастенькая такая, но в целом славненькая... А его Гришенька из какой семьи? Кто мальчика хорошо знает, тот, сами понимаете, про родителей расспрашивать не станет, а другие, малознакомые люди? Начнутся всякие шепотки, охи да ахи и целая куча разговоров о том, что семья невесты проявила беспечность, согласившись на брак с воровским отродьем. Яблоко от яблони, дескать, далеко не падает, и все такое прочее...
Перчик болезненно сморщился и нетерпеливо закурил.
— Аркадий Самойлович, не угостите меня вашей «Примой»? — робко попросил Обновленский. — Я слежу: это будет двадцать третья.
Перчик протянул гинекологу пачку и с ужасом подумал о том, что же будет, когда дети создадут свои семьи. Пока они жили вместе, Гришенька и Беллочка пусть вынужденно, но терпели его, а что потом? На порог дома не пустят... Теперь взаимоотношения людей определяются не столько родством, сколько культурным уровнем, совпадением жизненных интересов и положением в обществе. А каково общественное положение Аркадия Перчика?.. Ну, а Ася? Когда-то, в радостном сорок пятом, он, Перчик, поклялся восемнадцатилетней Асе, что сделает ее самой счастливой в мире, а вышло что? Когда он сгорел в первый раз, Ася не дрогнула, понимая, что жизнь прожить не поле перейти. Асе ума не занимать, да и любила она Перчика так, как в хороших книжках об этом пишут. А когда Перчика арестовали по трикотажному делу, у Аси появился зубной техник. После зубного техника был трубач из симфонического оркестра, о котором ненароком проговорился Гришенька, и, вероятно, были другие мужчины. Однако разводиться с Перчиком она не захотела. То ли не встретила подходящего человека, то ли ее не брали. Не так уж много желающих взять женщину с двумя маленькими детьми... А когда он вернулся после амнистии, что-то в ней опять пробудилось, и девять лет они прожили всем на загляденье... Пока не накрылись лечебно-производственные мастерские психиатрической больницы.... Но и тогда, и теперь Ася носит ему передачи. Что будет дальше? Этого Перчик, увы, не ведает. Если, дай боже, весной будет амнистия и он выйдет на волю, может быть, стоит попробовать жить по-иному? А? Вот у них в изоляторе повсюду лозунги «Только порвав с преступлением, ты станешь счастливым!». Тепло в паровозе! Тоже мне, Америку открыли! Дело, сами понимаете, вовсе не в лозунгах. Плевал он на них с высокой елки! Дело в том, что дальше так тошно жить. Тошно — это, пожалуй, мягко сказано... Скоро ему пятьдесят, это, чтоб вы знали, еще не старость. Еще есть время. Короче, надо подумать. Давать зарок на безгрешную жизнь он еще обождет, такие решения с бухты-барахты не принимаются... Вообще-то Ася в принципе права: теперь, когда дети оперились и встали на ноги, ей с Перчиком на двоих много не надо. Но, между нами, девочками, говоря, должны у него водиться подкожные деньги на домино и выпивку? А что тут такого? Для того коньячок и продают, чтобы люди пили. А как прожить без домино? С пустым карманом под грибком делать нечего, завмаг Тулумбасов заклюет насмерть. Тут и доцент Окропирашвили не спасет... Да, чтоб вы знали, честная жизнь на голую зарплату не райская жизнь, не надо их путать. Но, в конце концов, на зарплате свет клином тоже не сошелся! Живут же люди по-другому? Возьмем, к примеру, Сему, который работал вместе с Перчиком у Якова Борисовича Гонопольского. После отсидки Сема не стал искать своего Фрайштадта, а открыл в бывшем каретнике на заднем дворе маленькую мастерскую по ремонту автомобильных камер и сборке колес. Все про все — двадцать квадратных метров, один электромотор, один стенд и один компрессор, а в сезон Семе очищается от шестисот до семисот рубликов в месяц. Он тоже инвалид войны, поэтому его не облагают налогом, и Семе нет нужды ловчить и обманывать государство. Летом к нему постоянная очередь — два-три автолюбителя. Кому в наше время охота потеть и мараться, вручную монтируя и накачивая покрышки? А у Семы все быстро и без хлопот: выложи целковый и через пять минут забирай свое колесо в самом лучшем виде!.. Короче, Сема живет как человек! Может быть, Перчику стоит открыть такую же мастерскую? А? С каждым годом машин у населения прибавляется, так что один Сема, пожалуй, не справится. Над этим надо подумать, основательно подумать... Сколько кому из нас жить отпущено, этого, сами понимаете, никто не знает, но если ему, Аркашке Перчику, суждено ковылять по земле, к примеру, еще лет десять, то наверняка не следует повторять пройденный путь. Прошлого, увы, не вернешь, а над будущим стоит-таки подумать. Не в колонии же Перчику концы отдавать?
В отличие от прошлой, практически бессонной ночи, Игорь Петрович забылся сразу после отбоя. Сперва он просто-напросто отключился от омерзительного бытия и словно провалился в темноту, а спустя некоторое время в его мозгу начали возникать всяческие сновидения кошмарно-отталкивающего свойства. Обновленский испуганно вздрагивал, просыпался, хватался за голову и вытирал холодный пот, но стоило ему вновь задремать, как все повторялось в еще более жутком виде.
Словом, до какого-то момента сны были препаршивые, а затем дело пошло на лад. Игорь Петрович увидел себя на прогулке в отсеке внутреннего двора следственного изолятора и не сразу обратил внимание на то, что его сокамерники уставились на небо и рассматривали загадочный предмет, снижавшийся с высокой посадочной скоростью. Обновленский прищурился, и от избытка чувств его глаза наполнились слезами: на двор садился громадный воздушный шар, в просторной гондоле которого вместе с двумя незнакомыми людьми находился его ближайший друг Борис Борисович Бархатов! Киль гондолы легко прорезал металлическую сетку, перекрывающую отсек, чья-то добрая рука в лайковой перчатке сбросила вниз веревочную лестницу, а Бархатов взволнованным голосом крикнул:
— Старик, мы за тобой!
С невесть откуда взявшейся ловкостью Игорь Петрович взобрался по лестнице и минуту спустя очутился в жарких объятиях.
— Жозеф, трогай! — приказал Бархатов, прижав к своей груди трепетавшего Игоря Петровича.
Маленький смуглый человек в кожаном пиджаке кивнул головой, переключил рычаги, и на глазах у остолбеневших часовых воздушный шар взмыл под облака.
— Опасность позади, теперь можно знакомиться: Игорь Петрович Обновленский — братья Монгольфье! — торжественным тоном сказал Бархатов. — Прошу любить и жаловать... Тот, что за рулем — Жозеф, а который у печки — его младший брат Этьен!
Братья Монгольфье галантно поклонились Игорю Петровичу, а он с достоинством пожал им руки.
— Между прочим, они хоть и французы, но на удивление славные мужики! — во весь голос продолжал Бархатов. — Вообрази: как только сведения о незаконном аресте кандидата медицинских наук Обновленского просочились в парижскую прессу, Жозеф тут же примчался на мою дачу в Тарховку и предложил дерзкий план твоего спасения. Зина засомневалась, а я решил рискнуть.
— Куда мы летим? — поинтересовался Игорь Петрович.
— Как куда? — Бархатов расплылся в улыбке. — В Монако, старик, в славное Монте-Карло! Туда, где играют в рулетку и где все красивые женщины не работают, а развлекают мужчин!
— А как же ты? — озабоченно спросил Обновленский. — Могут быть неприятности...
— За меня не волнуйся, — успокоил его Бархатов. — Я оформил отгул за работу на овощной базе... Эх, до чего же охота искупаться в Средиземном море! Ура, Монте-Карло!
Игорь Петрович взял у Бархатова подзорную трубу и увидел рассвеченный разноцветными огнями реклам город своей мечты.
Воздушный шар приземлился в аэропорту в сопровождении эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Мираж» с вертикальной посадкой. Обновленский и Бархатов дружески простились с Жозефом и Этьеном и по ковровой дорожке направились навстречу группе государственных деятелей княжества Монако и сопредельных государств. Среди них, к сожалению, не было генерала де Голля, потому что он уже умер, а вместо него присутствовал такой же длинноносый генерал, который произнес приветственную речь. В ответном слове, неоднократно прерывавшемся бурными, продолжительными аплодисментами, Игорь Петрович тепло поблагодарил монакский и французский народы за проявленное радушие.
Дорога от Монте-Карло до Ла-Кондамина, где находилась резиденция Обновленского, была сплошь усыпана розами и фиалками, а толпа восторженных женщин скандировала «Виват, доктор!» вслед кортежу машин, окруженному эскортом из тридцати полицейских на белых мотоциклах.
Наутро Обновленский и Бархатов всласть искупались в изумрудной воде Средиземного моря, после плотного завтрака прошвырнулись по Монте-Карло и, само собой разумеется, на часок завернули в казино, где попытали счастья в рулетку (азартный Бархатов быстро просадил все вплоть до последнего су, а расчетливый Игорь Петрович, напротив, выиграл восемь тысяч франков!). Вечером, на торжественном ужине, данном в честь Обновленского главным гинекологом княжества Монако, длинноносый генерал предложил Игорю Петровичу посетить Францию, посулив ему право политического убежища и должность заведующего отделением католического госпиталя в Ницце. Неожиданно для гостеприимных хозяев Обновленский категорически отказался принять столь лестное предложение.