ушниками со спиральными проводами и микрофонами на массивных подставках. Дощатый пол центра был усыпан жесткими обложками от регистрационных журналов, пустыми папками из плотной бумаги, негодной для растопки печи, длинными шифрограммами из тонкой, как промокашка, шелестящей целлюлозы. Еще папки, наверняка с картонными карточками, припадали пылью в шкафу. Любопытно, что на корешках, начиная с нижнего ряда, обозначались года, и самой первой стояла папка с индексом «1949». Вот оно, значится, с каких пор мы тут обустроились.
— И чего тут было? — спрашиваю у Ольги.
— Вывески у входа не заметила, — не без подковырки ответила она, пройдя в следующее помещение, вход куда был, разумеется, также взорван. — Секретная локация все-таки.
Я потащился за ней. Несгораемые шкафы по обе стороны, створки огромные, явно не на хранение одежды рассчитаны. На одной замок раскурочен, но внутри я наткнулся лишь на следы мышиного обитания. Вероятно, остальные также были пустыми, иначе деревенщина наверняка не оставила бы их в забытьи. Впрочем, и это занимало меня не особо. Больше хотелось узнать, что же там, дальше.
А там, за поворотом, оказалась массивная дверь. И одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: именно она остановила первопроходцев с тротилом. Надо отметить, старик был прав — черный пропеллер в желтом кружочке действительно обладал каким-то магическим останавливающим свойством. Увидев знак, я и сам было стопорнулся — словно на скелет в генеральских погонах набрел. Приблизился, лишь когда Ольга, смахнув свисающую с потолка паутину, протянула мне фонарь.
— Подержи.
Дверь была похожа на ту, что устанавливают в банках. На входе в денежное хранилище. С громадным вентилем посередине, запорной системой на восемь штырей, красной лампой над входом и большими трафаретными буквами «ВНИМАНИЕ! Открывать только при наличии двух ключей!».
Ну разумеется. Вот оно, волшебное слово: «ключей»! Иначе как бы я сюда попал, если б не ключ? Вот, написано ведь на памятке — один ключ находится у дежурного по части, второй — у ответственного лица штаба оперативного командования округом. Чей был у меня, интересно? Небось самого ответственного. А я-то думал, от склада с прокладками отмычка.
— Тебя разве не обыскивали у Каталова? — удивился я, когда она протянула мне знакомую железку.
— Я умею хорошо прятать, — многозначительно бросила через плечо она, прощупав пальцами обе входные скважины. — Хорошо хоть не напихали сюда ничего. А то, считай, приехали. Значит, провернуть ключи нужно одновременно. Понял-нет? О чем ты думаешь?
— А… да, понял, — шмыгнув носом, я переключил внимание на дверь. — Вот здесь вот, да?
— Послушай, это не шутка. — Блин, а ей однозначно к лицу быть серьезной. — У нас всего две попытки. Потом эту дверь не откроешь ничем. Запомни: крутить вправо и по моему сигналу.
Мы вставили ключи до упора медленно, как если бы от неверного движения тут все могло взлететь на воздух. Мысленно помолившись, Ольга отсчитала до трех, и мы провернули. Кажется, одновременно. Ну, может, я немного раньше закончил, но начали мы точно по сигналу. Кажется, да…
Тишина. Я не знал, чего ожидать, но не произошло ровным счетом ничего.
Ольга уколола меня обвиняющим взглядом. Блин, типа, я ж тебе говорила — вращать вправо, балбесина! Да, им свойственно во всем винить ближнего, особенно если он мужик. Ужаленный, я метнул взгляд на свой ключ. Нет, все верно. Может, заклинило чего? Сорок девятый год — это тебе не вчера из масляной ванны.
В тот же миг за дверью что-то загудело, над нами, недолго поискрив, засветилась красная лампа, а затем внутри самой двери раздался громкий щелчок. Ольга лишь сжала кулаки и победоносно встряхнула руками.
— Йес-с!
Она выглядела счастливой, но что-то в этом ее эндорфинном поведении настораживало. Нет, это не касалось меня. Она не выстрелит мне в спину, когда все кончится. По крайней мере чуйка моя на это молчит, хотя надрессирована как легавая псина на наркоту. Это касалось «догов». И если я все правильно понимаю, то это ее счастье для них обернется настоящей катастрофой.
— Теперь крути, — забрав у меня ненужный более фонарь, кивнула она на вентиль.
Мало что понимая и чувствуя легкое нервное покалывание внутри, обычно заменяющее слова внутреннего голоса «Вали отсюда, Салман», я положил руки на холодный металл. Уж будь что будет, хотя «черный пропеллер» не перестал действовать на меня как заклинание вуду на нескладного колдуна.
Слегка заело, но в целом резьба далась без усилий. А когда запорные стопоры поднялись, дверь сама поползла внутрь. В мерцании ламп дневного света, повисших под высоким потолком, можно было разглядеть много чего интересного, но взгляд мой был прикован к главному объекту внутри громадного бункера. Вокруг которого, пожалуй, вся эта байда с пультами, казармами и воинскими частями создавалась. Он был накрыт брезентом, и вроде как с первого взгляда не поймешь, что под ним скрыто. На самом же деле сия задачка для ребенка пяти лет. Типа, а что это у нас тут на трех колесах, с соплами сзади и двумя встопорщившими брезент пиками?
— Та ну нах…
Я вошел в полукруглый по форме ангар в некоторой растерянности. Самолет со сложенными крыльями? Как он там, палубный истребитель? Всего-то? Это и есть то, за что Коробов с Жекой отдали жизнь? А мы чуть не полегли от фермерской картечи? Мой мародерский мозг в панике начал выискивать выгоду из этого сомнительного сюрприза, но, сколько бы ни старался — не находил ничего. Хавки тут действительно нет, патронов подходящих тоже. Тогда что — сфотографироваться возле пташки на память? Мол, смотри, я внутри секретной базы был?
С другой стороны, становится любопытно, как так произошло, что чинуши забыли о машине стоимостью в миллионы евро? Насколько ведь Помнится, с целью «обеспечения надлежащего уровня проживания эвакуированных» (а заодно и пополнения собственных счетов в офшорах), правительство в первую очередь избавлялось от дорогостоящей военной техники: кораблей, самолетов, «вертушек», зенитно-ракетных комплексов. На этот товар, тем более по такой бросовой цене, всегда имелся покупатель. Целые очереди, можно сказать, покупателей. В те деньки много на чем в нашей многострадальной стране был вывешен ярлык «Распродажа!». А пташка, странно, вот, нетронутая стоит.
— И что это за мандула? Только не говори, будто это ради нее мы сюда притащились!
Ольга ответила не сразу. Искрясь от распирающего ее счастья, она вскарабкалась по приставленной к крылу лесенке и принялась стаскивать брезент с длинного остроносого обтекателя. Скорей всего не ответила бы вообще, если б не захотелось сказать это вслух самой же себе. Типа, ема, это же «Порш Кайен».
— Это тридцать третья «сушка», — словно бы о дорогостоящем бриллианте, отозвалась она. — И мы притащились именно ради нее.
Я обошел самолет, встал у передней части, пощупал торчащую из обтекателя пику.
— А на кой хрен нам понадобилась тридцать третья «сушка»? — Лампы к этому времени уже перестали мерцать, но меня даже не интересовало, откуда дровишки. Что-то гудело вон там, в углу, но на дизельный генератор не похоже. Да и хрен с ним, тут есть вопросы поважнее. — Мы чего, скручивать вот эти хреновины будем?
— Зачем их скручивать? — удивилась Ольга, замерив взглядом висящие под крыльями ракеты. — Они как раз уместнее тут. Помоги, — она протянула мне угол брезента. — Тяни вот.
Что ни говори, а самолет действительно был красив. Я мало, конечно, понимал какой в нем смысл, ведь какая разница что это: «таврия», «вейрон» или «Су-33», если их объединяет общее — отсутствие питательного элемента (или, может, в секретной базе есть своя нефтяная скважина и нефтеперерабатывающий комбинатик?). Но самолет все равно был красив. Сверху «запятнан» серо-синим камуфляжем, снизу лазурный, как небо в погожий день. Красивый, но… бестолковый же?
Я наблюдал за ней. Как она проворно и грациозно, с повадками кошки, перемещается по ангару, убирает стопоры из-под шасси, открывает какие-то лючки в фюзеляже, что-то там проверяет в держателях ракет.
— Ну давай, открывай уже свой ребус: что мы тут делаем?
— А на что это похоже? Можно, конечно, разобрать на сувениры, но я намереваюсь поднять ее в небо, — со всей серьезностью заявила она. — И выполнить то, ради чего мы сюда шли.
Я засмеялся, и смех мой больше напоминал индюшачий гогот. Так смеются обычно, когда понимают, что их развели, как последних лошар. Причем способом развода, далеким от понятия «исхищренный».
— Ты это не шутишь? Нет, я догадывался, что ты сумасшедшая, но, блин… не настолько же. Ты физику учила, Оль? Бензин, который не выжгли в прошлом году, в этом уже еле пыхтит. Поднять в небо… Да на теперешних ссаках даже фитили в лампах с трудом горят. Какого черта мы тут делаем? Да ты… Короче. Подожду снаружи. Наиграешься, выходи.
В этот момент я впервые со всей серьезностью предположил, что у нее не все в порядке с головой. Может, осколок где-то в черепе засел? Дурак, ведь можно было это понять раньше. Можно было сберечь нервные клетки и не разбалтывать по пустякам и без того потрепанную психику, подставляя грудь под двустволки. Да поздно уже, в черном ящике вместо ключей от автомобиля оказался пучок редиски. Даже страшно подумать, какой будет реакция на все это Трофимова…
Она повернулась лицом ко мне, уперла руки в боки, слегка наклонила голову, чтобы хвост провис по плечу, одну ногу отставила в сторону.
— И это еще нас, баб, паникершами называют. Чего расходился, Глебушек? Потому я ничего вам и не говорила, что ваша реакция могла быть именно такой. Никто из вас ничего не знал, даже Коробов. Об истинной цели знали только Женька и я. Ведь, если бы я даже объяснила, что срок годности авиационного керосина десять лет, тебя все равно терзали бы сомнения. Правда? А сомневающийся — ты бы никогда не пошел на стволы безоружным. Ты верил мне, и это главное. Я никого не обманула. Мы сделаем то, что было задумано. Топливо здесь есть, я тебя уверяю. Это место — секретная стратегическая точка, которой нет даже на военных картах. Украина же безъядерное государство, помнишь? Солдаты-срочники, тянувшие здесь службу с сорок девятого года, лишь догадывались, что охраняют. А здесь все время стоял тактический бомбардировщик. Когда-то древний «Як», потом «Миг-23». Знаешь, у которого тоже крылышки складываются? — И она отвела руки назад, демонстрируя мне принцип изменяемого угла крыльев. При этом выделились ее прекрасные формы, и мне это показалось куда более интересным.