— Я не в вашей юрисдикции ещё три дня, — буднично сообщил Фоминых (Фоминых ли? тут тоже вопрос, своя ли фамилия, хотя и неважно) из фиксатора, ничуть не переживая, если судить по его лицу. — Тело в белом у машины я, естественно, пальцем не трогал, но это и не имеет значения. Главное, что имеет: даже если я вырежу всю улицу вместе с вашими бабушками в полном составе, в течение трёх календарных часов после задержания вы обязаны передать меня военной прокуратуре. Точка.
Виталик искоса смотрел на товарища с нескрываемой тревогой.
— Часа полтора из трёх уже прошли, — скучающим голосом продолжил армейский. — Я потому с самого начала и сказал: вам меня только закопать.
Сеня лихорадочно перебирал варианты в голове. Хороших не находилось.
Тем временем Виталик решил бросить пробный шар:
— Слушай, а ты что, бессмертный? Ну ладно, допустим. Сейчас у нас ты соскочишь… и выскочишь…
Понятно, что военная прокуратура, как бы тут поделикатнее, мгновенно откроет настолько гласную дискуссию, что… додумывать Сеня не стал, в этом направлении хороших вариантов было ещё меньше.
— Но ты ж подал заяву на код? Стало быть, выйдешь из-под армейской юрисдикции через трое суток, — продолжил товарищ. — Слушай, Витя, ты что, совсем вот так вот не будешь бояться жить дальше? Мы — люди не ленивые, город — совсем небольшой. Буквально миллионов пять. Земля же круглая!
— Он у тебя что, в процессе совсем не ориентируется? — задержанный обратился к Сене. — Следите за руками. Пишу, что скажете. Допустим. Через час вы меня отдаёте в военную прокуратуру, откуда уже по вам начинает прилетать от души. Армия полицию сильно любит? Сами как думаете, армейская прокуратура за кого впишется? Я ж там правду скажу.
Опера молча заскрипели зубами. Всё так.
Это тупик, не вариант. Долбаный статус бомжа имеет и свои плюсы, если бомжуешь от армии.
— Господа, мой вам добрый совет. Отстёгивайте быстрее эти манжеты нахрен, да я пошёл. Дальше будет только хуже.
— Земля круглая, — задумчиво повторил за товарищем Сеня, продолжая из природной добросовестности перебирать варианты. — Я правда не понимаю твоего стратегического оптимизма, хотя сейчас ты банкуешь. Халиф на час, слыхал такую поговорку?
Он бы мог ещё многое сказать о защите бизнеса, если бы в этом был какой-то смысл.
Похоже, в этом помещении все и так всё понимали без слов.
— Слыхал, — прикрыл и поднял веки Фоминых. — По поводу твоего предупреждения: на всё воля Аллаха.
Слух полицейских повторно царапнуло.
— У меня для тебя тоже поговорка есть, из тех же мест. «Если Аллах за меня, мне всё равно, кто будет против», — добавил их неудавшийся клиент.
После того, как фиксация была снята, армейский потянулся руками вверх, затем согнулся в поясе и коснулся пальцами пола. Выпрямившись, он подошёл к Виталику, игнорируя напарника:
— Я тебя предупреждал, что всё в этом мире возвращается? На. Лови.
В следующий момент кулак задержанного стремительно мелькнул в воздухе и ударил товарища между челюстью и виском.
— Он знает, за что, — пояснил Фоминых Сене.
— Мы не можем ничего тебе сделать по закону сейчас. Но три дня пролетят очень быстро, — опер просто озвучил очевидный анализ вслух.
— Я никогда не вру, — с тягучим и пронзительным взглядом фанатика покачал головой ошибочно задержанный. — Мне действительно неважно, кто против меня, если Он со мной. Но тебе не понять, потому что вы тут все атеисты и бога не боитесь.
Полицейский почувствовал, что ему немного не по себе. Хорошо ещё, этого не было видно по мимике.
— Ты голову лечить не планируешь? — вежливо поинтересовался он, чтобы ответить хоть что-то.
Виталик время от времени подёргивал на полу левой ногой, но только и всего.
— А тебе с того какая печаль? Один хрен ваша юрисдикция надо мной ближайшие семьдесят два часа, как х*й у белки. Не прослеживается, то есть.
— Зато пото-ом, — многозначительно пообещал Сеня.
— На потом есть другая фраза, — весело кивнул Фоминых со взглядом психа. — Из другой книги, но абсолютно оттуда же. Такой вот парадокс. Don't take care of tomorrow, let tomorrow take care of itself.
Видимо, сомнение и непонимание всё же отразились на лице опера, потому что в следующую секунду этот козёл добавил:
— Ну Библия, ты чё! Во тут что, вообще книг не читаете? Темнота.
— Мы с тобой обязательно продолжим эту беседу, — вежливо закруглился полицейский. — Я приложу максимум усилий, чтобы это случилось даже раньше, чем ты думаешь.
— Буду повторяться, пардон: на всё воля Аллаха. Пробуйте. Или, если хочешь, могу и тебя напоследок пощекотать? — тип подумал мгновение, развернулся и подошёл вплотную. — У вас нет других вариантов кроме как меня закопать. Потому что даже суд, начни мы с вами рубиться врукопашную, будет всё равно армейский. А потом я нассу в твой череп. И напоследок от меня тебе…
Глава 13
— Хотя, наверное, не стоит. — Фоминых с выражением лица старого школьного учителя покачался с пятки на носок и, судя по внезапно рассеявшемуся взгляду, зачем-то ушёл в себя.
— Ну почему, мне даже интересно стало. — Сеня поймал взгляд неудавшегося клиента и тоже подступил к нему вплотную. — Я — не Виталик. У меня чуть другие расширения стоят. Как ты говоришь, если хочешь, можешь попробовать.
Вопреки разуму, душа требовала немедленного реванша. Ну нельзя такое спускать с рук на ровном месте!
Трезвый расчет же говорил, что начинать сейчас физкультуру и рукопашную первым было бы слишком по-детски и тупо. А вот если начни этот бомжара первым…
Скажем, это сняло бы многие ограничения внутреннего характера.
Он был ужасно зол на себя, на напарника, на патруль во главе со взводным, на этих долбаных съёмщиков.
Вместе с тем, опер отлично знал: главное оружие на его работе — несгибаемая самодисциплина. Есть оптимальные модели поведения, которые, наверное, веками неизменно выручают одних и топят других (тех, которые им не следуют или применяют нерегулярно).
Порывы души для любого опера — вещь хреновая и вредная. Логика проста: начни он сам сейчас бодаться с клиентом первым, это будет чистая трата ресурса без перспективы его восполнить. Лично в его положении ничего не изменится хоть в случае победы, хоть в случае поражения.
Допустим даже, набьёт он сейчас морду этому бомжу (хотя и тут большой вопрос: нейро-расширения у типа, судя по Виталику, явно не гражданские и не те, с которыми стоит начинать воевать по собственной инициативе. В брюхе — рана, судя по рубашке, а перемещается, с-сука, как «зомби» под внешним нейро-контролем. Ни одного лишнего движения, можно обзавидоваться).
И что дальше? В активе выигрыша — только моральное удовлетворение? Плюс разбитая рожа бомжары?
Так удовлетворение он и так получит, причём гораздо дешевле, просто через три дня. Когда-то же иммунитет с этого мудака спадёт? Причём уже достаточно скоро.
А вот если проиграть вслед за Виталиком, что тоже вполне вероятно…
Полицейский почувствовал укол самолюбия: именно в этот момент его стальной рационализм неожиданно начал бесить своего хозяина едва ли не в первый раз жизни.
— Стоп. Ты что, решил, я тебе в голову зарядить хочу?! — тем временем удивился армейский, внимательно наблюдавший за метаморфозами на лице собеседника.
Ладно, уже почти бывший армейский, но всё равно именно сейчас — такой недосягаемый.
— Это было бы интересно, — лаконично кивнул опер.
— Да бог с тобой. Нахрена это МНЕ?
Вместо ответа Сеня молча указал взглядом вниз, где товарищ продолжал подёргивать левой ногой, к которой теперь присоединилась и левая рука.
— Ты смешиваешь, — покачал головой бомжара с замашками интеллигента, продолжая глядеть этим дурацким пронзительным взглядом. — Между вами есть очень большая разница, причём не в его пользу. И ты, в отличие от него, конструктивен несмотря ни на что. Лично к тебе у меня нет претензий по поводу того, что ты меня начал пинать ни за что. Даже не объяснив, чего хочешь.
— Просто он первым начал с тобой работать, — из принципа осадил дурачка Сеня. — На его месте вполне мог быть я. Или ты считаешь, я более гуманен? — он коротко и искренне посмеялся.
На задворках сознания полицейский поймал себя на том, что сейчас ему интересно. Интересно общаться, как ни парадоксально, хотя это ничего и не значит.
Да, тип был ему неприятен, находился по другую сторону баррикад, однозначно будет поставлен на место (вопрос времени) — но, чёрт возьми, именно текущие мгновения жизни не были пустыми.
Ради такого драйва он и выбрал свою работу (не считая места в социальной иерархии, конечно. Как и уровня постоянного дохода, неважно, из какого источника).
— Ты гораздо более умён, более рационален, имеешь четкую систему внутренних ценностей. Лично я с ними не согласен, судя по динамике нашего с тобой знакомства. Но это не отменяет того факта, что у они у тебя есть, эти самые принципы.
— У него они тоже есть, — Сеня поощрительно изогнул бровь, непроизвольно предлагая высказаться.
И тут же себя одергивая.
— Гораздо меньше числом и качеством, — уверенно не согласился тип, качая головой, как на диспуте в университете. — Жрать побольше и повкуснее во всех смыслах. Больше никаких изысков. Такие принципы у любого животного тоже есть.
Опер промолчал. Разумеется, ему было бы просто по-пацански любопытно узнать сравнительную оценку: как этот Фоминых видел его самого?
Но спрашивать равнялось прямо идти на поводу и поддаваться на развод. Достаточно дешёвый, кстати, пусть и в пределах ничего не значащей беседы.
— Ты просто считаешь, что большинство рамок, в которых живёшь, созданы до тебя и ты не сможешь за них выйти, — продолжил тем временем армейский. — Вернее, можешь, но энергопотери будет больше результата. Хотя многие из этих рамок тебе самому не нравятся.
— Занятно наблюдать в бомжаре попытки философа, — заметил Сеня. — Ещё и в собственный адрес, чуть ли не с попытками психокоррекции.