— Да можешь не напрягаться! — поморщился Фоминых. — Я ж вижу, что тебе интересно. Круг постоянного общения ты по большей части презираешь, хотя и проводишь в нём почти всё время. Видимо, по работе… Внутри своего участка за языком следишь двадцать четыре на семь, чтоб не подставиться по-тупому и не загреметь куда подальше. Никому на все сто не доверяешь, старательно избегая острых углов. Очень сдержанно относишься и к начальству, и к коллегам, по горизонтали в том числе. Имеешь максимум пару человек, с которыми говоришь, что думаешь. Вернее, не думаешь, что говорить, когда хочется что-то сказать.
Не эксклюзив. Справедливо для всех в полиции, подумал Сеня, хотя и немного странно слышать тему от такого вот персонажа.
Вслух же он бросил:
— А ты это к чему?
— Живёшь в ежедневной и беспросветной рутине, если не считать достаточно редких пьянок, во время которых ты лично и много соришь деньгами.
— А зачем я это делаю? — полицейский добавил в интонацию насмешки.
— Компенсируешь себе дефицит самоуважения. Ты не любишь себя и презираешь.
— Пф-ф.
— Да хоть фр-р-р. Я же с тебя деньги брать не собираюсь. Просто говорю, что думаю и вижу… Ты, в отличие от него, — кивок под ноги, — вполне нормально отличаешь что такое хорошо от того, что такое плохо. А делать тебе приходится преимущественно второе — это ты сам так себе объясняешь, что типа ты не виноват и от твоего выбора ничего не зависит.
— А это я зачем делаю? — ладно, можно чуток для разнообразия поразвлечься даже в такой ситуации и потратить ещё минуту на дурачка.
— А чтобы снять с себя ответственность: типа, не я плохая, жизнь такая. Потом после загулов и регулярной потери на них бабла — как ты считаешь, по тупости — на утро каждый раз жалеешь, чтоб сказать мягко. Но выхода всё равно не видишь. И так изо дня в день, из раза в раз, из года в год. Тоска и безнадёга! А сейчас у тебя небольшой разрыв шаблона, после которого ты обязательно будешь задумываться уже иначе, — без запинки протарахтел задержанный. — Ладно, бывай. Ты взрослый, тебе жить.
Полицейский с интересом наклонил голову к плечу:
— Ты что-то в жизни путаешь.
— Не-а.
— Путаешь. Например, наши с тобой роли. Кажется, тебе пора. Не смею задерживать. До встречи через несколько дней.
— Бог нам всем судья, — как-то буднично и неподдельно искренне качнул подбородком вверх-вниз клиент, прощаясь. — До встречи. Мог бы сказать, что хотел тебе совет дать, но от меня ты его не воспримешь, тем более такое. Ладно. Жизнь — лучший учитель.
Сеня проводил реально задумчивым взглядом того, с кем собирался любой ценой пересечься снова, но уже на своих условиях (и через очень недолгое время). Интересно, он действительно после войнушки сдвинут головой на религиозной почве?
Ложь в исполнении любого собеседника опер, как и любой другой на его месте, отлично видел без приборов сто раз из ста.
Именно этот клиент не врал ни единым словом в разговоре с ним. Ну или свято верил в то, что не врёт, что одно и тоже.
Может, правда шиза? И нож брюхом поймал, но всё равно пёр на забор, как бульдозером. Как будто ему больше всех надо.
Может, они оттуда все такие? Большого статистического опыта в их городе по воякам пока не было, но не отражаться на психике война, по идее, не может. Иначе бы оттуда никто не нёсся в разные стороны любой ценой, как тараканы. В какой угодно сектор, лишь бы подальше.
Дверь за Фоминых захлопнулась.
Виталик заворочался на полу примерно через полминуты, подтягивая под себя ноги, затем со второго раза сел:
— Бл*. Ты что, так его и отпустил? — оглядевшись по сторонам, кроме товарища он никого не обнаружил.
— А что я должен был сделать? Объявить ему за тебя кровную месть, вызвать на дуэль и настучать в ответ?
— Хорошо бы, — вздохнул друг, поднимаясь на ноги.
— И что бы это дало? Поднимается шум, начинается разбирательство. Типа у нас со скоростью звука забирает министерство обороны, а мы с тобой остаемся один на один с руководством и борцами за чистоту внутренних рядов.
— М-да уж. Ладно, — простодушно вздохнул коллега. — Если думать мозгами, то ты прав, чё. Только иногда же и от души хочется, а не этими самыми мозгами! Как ты всё время.
— Мы и так себе своё с него вернём и получим по полной, — пожал плечами Сеня. — С процентами. Просто без ненужного ажиотажа, с гарантией и буквально через тройку дней.
— Теперь ни о чём другом думать не смогу. Буду всё время кружиться вокруг одной и той же мысли.
— Пройдёт. Полдня поколбасит, затем переключишься. Считай, тренировка на устойчивость.
— В одно место бы такие тренировки. Ладно, ты прав, — решительно махнул рукой друг. — Три дня потерпим, зато потом со всем энтузиазмом.
— Только пожалуйста! Не вздумай все эти три дня только об этом и мечтать! Работать тоже надо, — предупредил Сеня, отлично знающий увлекающегося напарника.
— Ольга Борисовна, мне крайне неудобно, но вот именно сейчас нужна ваша помощь. — Прямо с порога аптеки оглядываюсь по сторонам, отыскивая хозяйку.
Прилавки стоят буквой П, она обнаруживается в правом угловом секторе.
— Ты цел?! — женщина поднимает взгляд на меня, бросает в ящик какие-то упаковки и быстро идёт вдоль стоек мне на встречу:
— На, звони. — Она всовывает мне в руки свой смартфон.
— Куда? Кому? — удивляюсь и не понимаю.
— Марина. Такая высокая красивая девушка, блондинка, заезжала сразу после восьми. Плакала, просила, если ты появишься, чтобы её срочно набрали.
— Упс. Да, она же в курсе, что я у вас работаю…
— Что с тобой произошло? От неё не добилась ни слова: она ревела навзрыд и очень жёстко не хотела отвечать на вопросы. Кстати, кто она?
— Да повар ночной смены в восемьдесят четвёртом доме. Знаете, там в цоколе кухня за железной дверью? Оттуда.
Дальше за минуту рассказываю историю своей неудачной первой курьерской доставки завтраков в офис.
— Господи… Зачем же ты полез… Все ж в городе знают… — причитает она, глядя сквозь меня и закусывая губу. — Ты ж совсем чужой здесь, зачем же…
— Извините, что сейчас буду просить. Но решил вначале обратиться к вам.
Вчера днём наши отношения обозначили некоторое потепление (видимо, после первых признаков моей аккуратности в работе). Борисовна достаточно серьёзно предложила не стесняться и в ряде моментов обращаться к ней.
Кажется, первый такой момент настал сейчас.
— Говори?
— Мне нужен антибиотик. Я понятия не имею, что оно по ценам, но надеюсь, что пенициллины везде недорогие.
Дальше поднимаю рубашку и показываю, зачем. Хотя с дыркой в ней и так всё понятно.
— Тут же одного антибиотика мало, — продолжая кусать губы, качает головой женщина. — Может, в больницу? Хотя, тебя на медицину только послезавтра в лучшем случае запишут? — она сама отвечает на собственный вопрос. — Чёрт.
— Нет, в больнице нет необходимости. В том числе, по причине моего общения с полицией, я же только что рассказал.
— А если ты…
— Нет. Внутренние органы не задеты, я это очень хорошо чувствую.
Выдерживаю её пристальный испытывающий взгляд и продолжаю:
— Нужна только первичная хирургическая обработка раны, всё. До серьёзной операции не дошло.
— Уверен?
— Да. Во-первых, есть опыт. Во-вторых, есть основания доверять ощущениям организма.
Она по инерции немного сомневается, потому добавляю:
— Я же не говорю, что оно само пройдёт или что ничего страшного. Да, вмешательство необходимо, я с вами не спорю — но не то, ради которого стоит оставлять свои следы в муниципальной медицине. Ещё и в свете возможного предстоящего общения с доблестной полицией. Да и пяти бесплатных обращений к врачу мне ещё не дали, так что…, - жду её решения.
— Я могу оплатить операцию. Потом отработаешь, — решается она после очень короткой внутренней борьбы.
А я чудесно понимаю, что на нынешней работе такой долг мне отдавать как бы не десяток лет (если при этом не есть, не пить) — по дороге сюда заскочил в пару больниц и примерно поинтересовался расценками на хирургию.
— Мы поступим иначе. — Подхватываю её под руку и увлекаю за прилавки в подсобное помещение. — Давайте начнём по-моему, а потом, если не дай Аллах… вернёмся к вашему варианту.
— Ты верующий? — что-то для себя решив, чуть-чуть напрягается она.
— Вы насчет поговорки? Заметил, что здесь многих пугает, включая даже ментов. Там, откуда я родом, это не более чем фигура речи. Считайте, что я таким образом балуюсь.
Она глубоко и красноречиво вздыхает:
— Уж тебе б сейчас без баловства! Ладно. Что ты предлагаешь?
— Вот тут у вас моющаяся кушетка и слив в полу. Если бы вы позволили буквально на пару часов…
— Хочешь тут прооперироваться? — перебивает хозяйка, угадывая с полуслова. — Сам?
— Не сам, не прооперироваться. Да, здесь, если вы позволите. Первичная обработка раны, — напоминаю. — Вначале снаружи, потом внутри.
Рассказываю несложную последовательность, которую она наверняка чудесно знает и без меня.
— Сам не сможешь, — женщина задумчиво качает головой. — Чисто физически не сможешь. Я тоже не смогу, потому что боюсь. И крови, и разрезов, и…
— Я знаю, кто сможет. Особенно под моим руководством. Кушетку потом отмою и полы; хорошо, сток в углу.
— Кто? — она оживляется.
— Эта девушка, что приходила. Марина, которой мы прямо сейчас позвоним.
— Она врач?! — до чего же у Борисовны непосредственная мимика.
Повинуясь внезапному порыву, целую её сверху вниз в лоб и улыбаюсь:
— Нет, она повар. Но я с ней вместе работал в ночную смену и абсолютно компетентно заявляю: именно в этом случае она справится.
— Тебе будет очень больно. — Провизор уже, похоже, согласилась мысленно и теперь просто прогоняет вслух последовательность действий. — М-м-м, местная анестезия! Заказать сейчас — привезут завтра. Значит, самим надо съездить на склад…
— Я не могу в деталях рассказать, но у этого тела, — хлопаю себя по левому плечу, — очень неплохой болевой порог. Это по опыту, раз. Два. Я отлично понимаю, случись со мной что в процессе, на вас по закону прилетает такая ответственность, что мама не горюй, как на хозяйку помещения. Чтобы минимизировать ваши личные риски, давайте это местное обезболивание держать про запас? Я НЕ ВОЗРАЖАЮ, но давайте с него не начинать? Без медикаментов обработка раны идёт по разряду повязки.