На памяти дежурного по другим причинам таких вот деятелей из местных вспомогательных частей в эвакуацию в нормальные сектора никогда не пускали: там всегда можно немного потянуть время, а потом и спасать обычно становится никого.
— Свободен, — он убрал сканер в стол.
Мужик с разбитым лицом неожиданно без приглашения занял стул напротив:
— Не так быстро, любезный. Вначале — пара вопросов.
Когда я наконец покидаю аэропорт, самое первое, что приходит на ум — это вьетнамская война. Кажется, за четверть века до моего рождения.
Тогда что ли двадцать пять тысяч вьетнамцев, воевавших на стороне армии США, по тем иммиграционным законам формально получили право на американское гражданство (и на автоматический переезд). Однако после вывода войск никто их везти на другой континент не поторопился: типа, не до того.
Разумеется, новое народное правительство тут же призвало к ответственности всех коллаборантов: больше половины без лишних формальностей перестреляли, остаток получил от двадцати пяти лет до бесконечности.
Некоторые из них даже смогли отсидеть и освободиться, чтобы выйти живыми и постучать заново в посольство США, уже в новом для них мире: дескать, ребята, я же за вашу идею кровь проливал. Коммунизма больше нет. Примите к себе, как договаривались. Прошлые неутыки с подставой по эвакуации — ладно, проехали.
Американцы тогда корректно ответили: мы не возражаем, но предъявите, пожалуйста, документы? Где документальные свидетельства ваших слов, что имеете отношение к армии США[10]? Мы у себя ничего не хранили — война четверть века как аяқталды[11] и тех частей давно не существует, как и штабных документов. Как явления в природе. Ваш интерес — вам и доказывать, что вы нам свои.
Понятно, что после четвертака в известных местах ни о каких документах, кроме справки об освобождении, у пленных вьетнамцев речь не шла.
Скандал был знатный, в том числе поддержанный ещё живыми штатовскими кадровыми ветеранами с той стороны океана. Но государственный департамент был непреклонен.
Из факультативного учебного курса уверенно помню только одного человека, которому реально удалось выехать в США по этой теме: он свою Пурпурную Звезду каким-то чудом сохранил снаружи, пока сидел. Её и брякнул на стол консулу вместо документов, а тогда уже по номеру награды его установили (ну и коренные граждане метрополии, бывшие военные, по старой памяти опознали — хорошо, ещё живы были и в лицо помнили).
Судя по тому, как я пообщался сейчас в здании аэропорта, я и есть этот самый вьетнамец с поправкой на текущие реалии. Кстати, их бы, реалии, тоже выяснить: никто на улице ко мне не бросается, идти особенно некуда.
В кармане — ни копейки, о крыше над головой речь не идёт, далее по списку.
«Скажи спасибо, что сюда пустили без ограничений!», — многоопытно заметил ни разу не стройный вояка, с которым я общался после пограничников и полиции. — «Мог бы или в фильтрации на год прилипнуть, или вообще… Радуйся, что живой выскочил, и наслаждайся свободой!».
Ну и куда пойти новому человеку в новом городе, в новой стране, в новой реальности и в новом мире?
Хорошо ещё, документы на всех рабочих столах — по-русски. Как и сам язык общения. Ну и лица в основном — тоже до кучи.
И ведь никого не спросишь, где я оказался.
Отец, кстати, строго-настрого завещал идти куда угодно, но не по нелегальной линии. Мой детский романтизм и идиотскую по молодости тягу в ту сторону комментировал не иначе как матом, при том, что всегда был спокоен и невозмутим.
А вот как в итоге повернулось.
Глава 6
Выход из-за так называемого армейского сектора представляет собой узкую кишку наподобие тех, которые дома ведут от посадочных гейтов аэропорта непосредственно в самолёты.
На выходе из этой кишки, как мне было сказано, хлопаю ладонью по сенсору. Створки разъезжаются, оказываюсь на улице.
После достаточно сдержанного освещения в помещениях солнце с непривычки слепит глаза. Проморгавшись не в первый за сегодня раз, обнаруживаю себя на задворках чего-то типа промзоны.
Вокруг — кусты, буераки и ни разу не асфальтированная тропинка, протоптанная многочисленными башмаками по пародии на газон.
Как будто из дому не уезжал (хотя у нас, кажется, вокруг аэропорта везде асфальт).
Для разнообразия, метрах в двадцати над моей головой пролетает здоровенный прямоугольник со скошенными углами. По его днищу идёт яркая надпись.
Занятно.
Обхожу огороженную территорию по периметру ещё пару километров: ну должны же здесь быть какие-то атрибуты цивилизации кроме летающих в небе такси?
Наконец за поворотом бетонный забор резко заканчивается и начинается городской ландшафт. А также толпы народу.
Торопиться мне некуда. От нечего делать, минут пятнадцать слоняюсь по тротуару среди людей, накапливая впечатления: как сказал тот весьма нехудой джентльмен в армейском ангаре, адаптация перемещенных — дело рук самих перемещенных.
Мне нужно мысленно поблагодарить армию за свою доставку сюда из некоего девятого сектора, но на этом наше взаимодействие окончено: я выполнил договорённости там, они взамен привезли меня сюда. Точка, в отношениях — в том числе.
Замечтавшись и задумавшись, развернувшись через плечо назад на аппетитную фемину (вид сзади), я упускаю тот момент, когда нужно срочно поворачиваться обратно.
И изо всех сил на ходу ударяюсь о столб фонаря. Так, что он вибрирует толстой металлической струной.
— У вас сегодня как будто день неожиданностей, да?
Чертыхаясь и потирая голову, очень быстро оборачиваюсь на голос:
— А в аэропорту вы были гораздо менее разговорчивы.
Передо мной стоит та самая модель, которую я наблюдал в белом халате, будучи пристегнутым в одном очень интересном кресле во время беседы с представителями власти.
— Хорошая реакция, — поощрительно кивает она, обходя меня по дуге и направляясь дальше. — Быстро соображаете.
— Вы даже не поинтересуетесь моим здоровьем? — ну а что, не молчать же.
Тем более что она первая заговорила и терять мне особо нечего, это раз; а нарваться на знакомых, опозорившись, тоже не страшно — это два.
— Еще час с небольшим тому ваши витальные показатели были более чем в норме. — Она останавливается, поворачивается и смотрит на меня двумя льдинами холодных глаз. — После этого вас однозначно не били, не работали по вам станнером и аналогичной техникой, да даже и к чёрту не посылали, скорее всего. Этот столб вам повредит тоже вряд ли.
— Даже не знаю, что в таких случаях полагается говорить, — задумчиво почёсывая затылок, подхожу к ней ближе.
ТАМ я бы отлично знал, что делать.
Приглашение на ужин, предложение съездить вместе на Медео или Шымбулак… да мало ли.
Либо — на Иссык-Куль на выходные, так даже лучше (через границу соседи-кыргызы нас пускают вообще по внутреннему удостоверению, а другого пристойного водоёма в радиусе почти тысячи километров нет; Балхаш и Капшагай не считаются).
Ещё можно рвануть в Абу-Даби, дай бог здоровья ВИЗЗ-ЭЙРУ (недавно начал летать лоукостер, билеты по сорок баксов на лицо): там где остановиться есть — один наш пенсионер открыл отель на паях с Семьёй. Для своих номера по полтиннику в сутки, пляж в полукилометре.
С другой стороны, в Эмираты — дешёвые рейсы только по средам (обратно в воскресенье), нужно брать отгулы.
Обуздываю собственный водопад мыслей усилием воли: нет у меня больше ни работы, где надо брать отгулы, ни чего-либо из вышеперечисленного. Включая деньги.
Да и Айгуль, ради которой ранее стоило держать себя в руках в таких вот ситуациях, тоже больше нет. Ну или меня нет — тут как посмотреть. Дай бог здоровья Мадине (хотел бы сказать — и «дяде», но того грохнули вместе со мной).
— О чём задумался? — фемина поправляет на лбу солнцезащитные очки, подходя вплотную и нависая надо мной.
— Хренасе. Ты даже ростом выше. — Беззастенчиво пялюсь в её декольте.
— Тебя? Пф-ф, конечно! — её веселье настолько искренне, как и её же пренебрежение, что ростки моего оптимизма мгновенно чахнут и осыпаются. — Э, укурок, а ты что там себе придумал? Куда вылупился?
— Я? — отступаю на шаг назад, мысленно ругая самого себя.
Что-то я не о том задумался и не так прочитал по её лицу: женское презрение, смешанное с брезгливостью, ни с чем не перепутаешь.
— Мадам, я шёл вокруг комплекса, вас не трогал, — тычок большим пальцем себе за спину. — На столб налетел по технической причине, но вас это, говоря цинично, не касается. Вы меня окликнули первой и теперь спрашиваете, что я себе придумал? — побольше недоумения в мимику и интонации. — Хорошего вам дня, всего доброго!
Гордо выпрямляюсь и, не дожидаясь ответа, направляюсь дальше, куда шёл.
Для начала сделаем-ка ещё пару кругов вокруг этого комплекса шагом, как раз десятка полтора километров по периметру будет (и физкультура, и уточнение обстановки). А там и солнце сядет: я уже приглядел, когда шёл первый раз, небольшую кучу шлакоблока возле армейского забора.
Если разобрать чуток снизу, получится выкопать небольшую ямку. Даст бог, на голову не завалится. Там и переночевать можно будет — на улице теплее, чем даже дома. Вода есть в кранах санузлов аэропорта, бесплатно; за неимением иной, в качестве питьевой сойдёт на ближайшие сутки.
А там посмотрим.
— Стой! — меня зачем-то окликают сзади.
— Да-да? — оборачиваюсь со всем аристократизмом, на который только способен.
— Кем ты был там? — декольте не пойми какого размера (но не маленького) снова приближается ко мне вплотную.
— Имел честь учиться на инъязе. — Это чистейшая правда, пусть и не вся. Хотя, зависит от того, какое «там» она имеет ввиду. — Имел честь немного служить. — И это так, хотя снова не полностью. — Ваши говорят, моё присутствие здесь — исключительно заслуга вашего министерства обороны. — Опять не соврал.