и утирать ладонью счастливые слезы.
— Немыслимо, — пробормотал доктор, скорее рассуждая сам с собой.
— Разве такое возможно? — возмутился пристав, не оставляя попыток выявить подвох. Время стремительно уходило прочь, все его планы полетели к черту, и он едва ли мог умиляться произошедшему, как экзальтированный святоша или престарелая сестра, возомнившая себя матерью Терезой. Если Богу было угодно совершить чудо, неужели он не мог потерпеть до окончания рабочего дня?
— Это уникальный случай, — взяв себя в руки, прокомментировал доктор, проверяя чувствительность рук и ног и получая положительную реакцию. — Но это не невозможно.
И когда док уже был готов приподнять ее веки, девушка раскрыла глаза и посмотрела на него жгучими карими глазами в пушистых ресницах. В первый миг даже у него, циника и реалиста, возникло ощущение, что на него воззрился ангел. Кожа Бьянки была настолько бледной, почти воскового цвета, что ее худое лицо с этими огромными глазами казалось совершенно нереальным. И только хищный нос с маленькой горбинкой говорил о том, что она все же человек, к тому же унаследовавший эту характерную черту от своего отца, Сержа Матео. А от матери ей достались в наследство роскошные волосы и глаза.
— Бедная девочка, она же, должно быть, ничего не знает, — заметила сестра, усадившая пришедшего в себя чиновника на свободную кушетку и вновь подошедшая к Бьянке.
— Я поговорю с ней, — заверил женщину священник, глядя на Бьянку, как на статую Мадонны в своем приходе. — Доктор, с ней все в порядке? — Забеспокоился он.
— После стольких лет потребуется длительное время на восстановление, — заметил доктор. — Чувствительность в конечностях присутствует, что уже хорошо. Зрачки реагируют на свет, — луч его фонарика-ручки скользнул по глазам девушки, — легкие в норме, дыхание не затрудненное.
— А мозг? — холодно поинтересовался пристав, и все обернулись на него с откровенным неодобрением во взглядах.
— Опять же, после стольких лет, сложно говорить о чем-то наверняка. Потребуется разработать мышцы. Возможно, часть памяти будет утрачена, или вся. Возможно, какие-то функции нарушены.
— Доктор, она нас слышит? — спросила сестра, беспокойно глядя на Бьянку. Та, казалось, никак не реагировала на их обсуждение. — Бьянка, скажи что-нибудь, — попросила сестра. — Это я, Надин, мы с тобой знакомы уже несколько лет.
— Надин, не смущайте ее — девушка, скорее всего, совершенно Вас не помнит, — попытался осадить ее доктор, но сестра уже схватила Бьянку за руку и стала ее трясти, что есть мочи, умоляя произнести хоть слово.
Бьянка открыла рот, попыталась издать какой-то звук, но у нее ничего не вышло, кроме сиплого хрипа.
— Голосовые связки, очевидно, ослабли. Им также потребуется время на восстановление. Никаких резких движений, никаких стрессов, — врач сурово глянул на сестру.
— Да, не будем беспокоить бедное дитя, — священник поднял руки, призывая всех покинуть палату. — Я буду приходить каждый день. Зайду завтра с утра, — сказал он не то Бьянке, не то доктору, и удалился вместе со злым приставом и ошалевшим чиновником за дверь.
— Да, удивили Вы нас, не то слово, — произнес доктор, закончив тщательный осмотр. — Надин, возьмите кровь из вены на анализы, нужно все проверить.
— Да, конечно, доктор, — тут же отозвалась сестра. — Что Вы думаете? С ней все будет в порядке?
— Если она сумела вернуться к жизни после стольких лет, полагаю, что да.
— Бьянка, — в этом голосе было столько тепла и заботы, что она пошла бы на него из окружающей тьмы, как на луч света.
Немолодая женщина с натруженными руками смотрела на нее с любовью, а из открытого окна с белыми занавесками лился солнечный свет.
— Где я? — спросила девушка, и из горла вырвался чужой незнакомый ломаный голос.
— Слава богу, ты заговорила, — всплеснула руками на радостях женщина.
— Я — Надин, — затарахтела она. — Сестра, сиделка. Ты в больнице, но не бойся, ты уже идешь на поправку. Все хорошо.
— А я… что я здесь делаю? — Бьянка попыталась сесть, и Надин кинулась ей помогать, подкладывая подушку под спину. — Не торопись, дорогая, вот так, хорошо. Прыткая какая: столько лет спала — и сразу бежать.
— Я спала? Что случилось? Я ничего не помню. — Бьянка ощупала свою голову, и с удивлением обнаружила целую копну волос. Ей это почему-то казалось в корне неправильным.
— Ну, вот, начнем с тебя, — улыбнулась Надин, — ты у нас красавица, темные волосы, отросли до пояса, никогда не хотела тебя стричь, как знала. И глаза, помнишь, какого цвета у тебя глаза?
— Как у мамы? — вырвалось у Бьянки раньше, чем она успела подумать, и боль прорезала сердце. — Что с мамой? Где она?
— Тише, тише, — Надин как-то вдруг вся потухла, и глаза ее подозрительно забегали, будто не позволяя наполниться слезами.
— Что случилось? — Бьянка вырвала свои руки из крепких рук Надин и в упор посмотрела на нее.
— Была авария, много лет назад, — вздохнула Надин, сознаваясь. — Выжила только ты.
— Когда? — голос Бьянки звучал издалека.
— Шесть лет назад.
— Я шесть лет пролежала здесь? — девушка недоверчиво окинула взглядом безликие стены.
— Да, и на днях пришла в себя. Это чудо, это просто чудо. Ближе к обеду зайдет святой отец, он присутствовал, когда ты очнулась, обещал заходить каждый день.
— Какой святой отец?
— Из прихода Сен-Жермен.
— Сен-Жермен, — задумчиво повторила Бьянка. — Я что, католичка?
— Конечно, милая, — рассмеялась Надин. — Мы все тут, в основном, католики. Не думаю, чтобы у тебя было время выбрать что-то другое.
— Сколько мне было лет, когда это случилось?
— Тринадцать, — вздохнула Надин.
— Значит, мне сейчас девятнадцать?
— О, ты прекрасно складываешь в уме, — всплеснула руками Надин.
Бьянка в недоумении посмотрела на нее. Это было элементарно, и она не понимала, чему так радуется женщина. Поверхностный анализ показал, что она помнит и более сложные операции, а также высшую математику, физику, языки… Бьянка отлично знала несколько языков, но не могла понять, откуда.
— Мы много путешествовали с семьей?
— Едва ли, — пожала плечами Надин. — Ваша семья была из маленького городка, отец держал там бакалейную лавку, а мать помогала с бухгалтерией.
Это Бьянке совершенно ни о чем не говорило. Да и не помнила она ничего ни о каких милых маленьких городках. Скорее, в ее сознании всплывал многолюдный хмурый северный город.
— И мы никуда не ездили, скажем, в отпуск? — не унималась она.
— Твоя бабушка говорила, что как-то родители брали тебя в Сан-Тропе, однажды летом, — довольная тем, что смогла ей помочь, проговорила Надин.
Но от ее слов Бьянке лишь захотелось потереть виски, чтобы выкинуть ненужную информацию. Сан-Тропе не вызывал у нее абсолютно никаких ассоциаций.
— Меня что, готовили к иностранному отделению или в дипломатический корпус?
— Откуда такие мысли? — поразилась Надин.
— Иначе с чего бы мне знать голландский, английский, французский и русский? — перечислила она все языки, которые были заложены в ее сознании. Причем, всеми она владела свободно.
— Русский? — Надин явно была сбита с толку. — Помилуй, дорогая, откуда тебе знать русский?
— Вот я и спрашиваю, откуда.
— Ты уверена? Ты ничего не путаешь? Мы сейчас говорим с тобой на французском. — Как с полной идиоткой заговорила с ней Надин.
— Надин, я это прекрасно осознаю, — вздохнула Бьянка и, повернувшись в кровати и откинув одеяло, свесила ноги вниз.
— Только не торопись, я тебе помогу, — Надин уже оказалась у ее плеча и, поддерживая ее очень бережно, помогла подняться на ноги. Так, вместе, они очень медленно подошли к окну. На улице явно было лето, цветущие каштаны заглядывали прямо в окна, запах и пение птиц настолько ударили Бьянке в голову, что она зашаталась, но крепкие руки Надин не позволили ей осесть на пол.
— Ты еще слишком слаба, — запричитала Надин, пытаясь отвести ее назад к кровати. Но Бьянка схватилась пальцами за подоконник и не желала отступать.
— Я в порядке. Мне просто нужна минутка. — Упрямо проговорила она, оставшись стоять на месте.
— Экая ты упрямица, — заметила Надин, но сдалась.
— У меня сейчас должно быть сознание тринадцатилетней девочки, так? — спросила Бьянка, жадно глядя на улицу и впитывая все краски, звуки и запахи.
— Да, но это не страшно. Я помогу тебе все наверстать, да и святой отец, уверена, не откажется.
— Надин, я не ребенок, — покачала головой Бьянка.
— Дорогая, я и не говорю, что ты ребенок, но…
— Надин, я тут, — Бьянка обернулась и постучала себя пальцем по голове, — не ребенок. Я даже сомневаюсь, что мне девятнадцать.
— Ну, милая, твой день рождения был вчера. И если ты хочешь, мы можем устроить небольшой праздник. Думаю, доктор нам разрешит.
— Не надо, — Бьянка покачала головой и осторожно пошла назад к кровати, отказавшись от помощи Надин. Сестра только покачала головой, думая о том, что как только дети вырастают, они сразу же покидают гнездо, и матерям снова остается одиночество.
— Как себя чувствуем? — в палату вошел доктор, и Бьянка была благодарна ему хотя бы за то, что он заставил Надин выйти. Ее утомляла многословность сестры, и ее взгляд, требовавший в ответ чего-то такого, чего она не могла дать.
— Неплохо, — отозвалась она.
— Клянусь, у Вас ведь должен быть южный акцент, а я сказал бы, что Вы говорите, как парижанка.
— Я и двигаюсь, как парижанка, — пошутила Бьянка, откладывая книгу в сторону, — слишком быстро, если верить Надин.
— Вы отлично двигаетесь для пятого дня после такой продолжительной комы. В каком-то смысле, Бьянка, Вы — медицинское чудо.
— А святой отец говорит, что я — чудо церковное.
— И я не вижу у вас никакой задержки развития, скорее даже, наоборот, — заметил доктор, улыбнувшись в ответ на ее шутку.
— После всех ваших разговоров над моей койкой, мне можно идти сразу на третий курс медицинского, — снова отшутилась Бьянка, а доктор улыбнулся еще шире.