Женщина покачала головой.
— Ну ладно английский, но голландский… и русский, — это не укладывалось в ее голове. Неужели бабушка ничего не знала о своих детях?
— Я понимаю, что это немного неожиданно, — произнес Леша, — но если Вас здесь ничего не держит, и Вы не можете здесь никого и ничего вспомнить, возможно, Вы — не та, кем они Вас считают? Ну, скажем, произошла какая-то путаница в документах или где-то закралась ошибка?
— И кто же я, по-вашему?
— Возможно, Вы — русская. Вы ведь с такой удивительной точностью описали мне улицы нашего города, что я просто не сомневаюсь, что, как минимум, Вы там были. А если честно, то полагаю, что Вы прожили там какое-то время.
— Может быть, — не стала отрицать Бьянка.
— Ведь и Ваше имя не вызывает у вас никаких эмоций, верно?
— Почему, — возразила Бьянка, — вызывает, сострадание.
— Это может быть связано с травмой, комой, больницей.
— Может.
— Может, это не мое дело, — решился, наконец, Алексей, но если захотите… Через три дня я возвращаюсь домой, можете поехать со мной. Это Вас ни к чему не обязывает, посмотрите, походите — если ничего не вспомните, вернетесь обратно.
— Но у меня нет ничего: ни документов, ни денег, ни билетов.
— Близкие Вам ничего не оставили?
— Насколько я знаю, все ушло на оплату счетов.
— У Вас должно быть свидетельство о рождении, с ним должно быть не сложно оформить паспорт, особенно, учитывая Вашу ситуацию. Поинтересуйтесь у персонала, к тому же Вам наверняка полагается какое-то пособие.
— Да, Вы правы. Надо будет спросить у Надин.
— Вот мой номер, — Леша протянул ей визитку. — Я буду рад, если Вы решите составить мне компанию.
Бьянка благодарно приняла визитку из его рук, и еще долго после того, как дверь за ним закрылась, перечитывала его имя и фамилию. Ей казалось, что она его очень хорошо знает, если не всю жизнь, то уж половину — это точно. С ним так легко было говорить, как с родным братом, с которым выросли вместе и который понимает тебя с полуслова. Куда проще, чем с Надин или с доктором, хотя последний был довольно-таки мил.
— Признаю, ты была права, ты знаешь русский, — проворчала, входя, Надин, словно Бьянка была в чем-то виновата.
— Надин, как мне оформить паспорт? — сходу перешла к делу девушка. Она понимала, что если не решится сейчас, второго шанса может не представиться.
— В муниципалитете уже должны были его оформить. Нужно только зайти и забрать.
— Отлично, и где он находится? — Еще одна вещь, которая ее поражала. Она знала расположение улиц в далекой русской столице, но не имела понятия, где находится местный муниципалитет.
— Куда намылилась? — не выдержала Надин. — Доктор сказал: за ворота ни шагу.
— Это мы еще посмотрим, — подумала Бьянка, серьезно решив заставить доктора изменить свои слова.
— Надин, а мне положено какое-нибудь пособие?
— Эти русские плохо на тебя влияют, — недовольно проворчала сестра. — Положено, деньги по сиротству с тринадцати лет и пособие по состоянию здоровья, — последние слова она особенно подчеркнула.
— А…
— И это все тоже можно получить в муниципалитете.
— Замечательно, — улыбнулась Бьянка, а Надин лишь укоризненно покачала головой.
— У Вас есть какие-то нарекания по здоровью? — Бьянка серьезно посмотрела на доктора.
— Нет, Бьянка, никаких нареканий.
— Тогда не кажется ли Вам, что пора меня выписать?
— После такой продолжительной комы могут быть разного рода осложнения, поэтому неплохо было бы хотя бы пару недель понаблюдаться в стационарных условиях, — возразил он.
— Уже прошла неделя, и ничего не случилось, — Бьянка с мольбой посмотрела на него. — Я здесь была долгих шесть лет, в полной неподвижности. Вы хотите продлить мой срок заключения еще на неделю?
— Бьянка, это не тюрьма. Ты можешь выходить, гулять.
— В пределах двора! — взорвалась она. Док даже не подозревал, что девушка фактически на грани отчаяния.
— Ты не можешь дождаться, когда тебя отсюда выпустят, — понял он.
— Я не могу больше, — глухо проговорила она, и ее глаза сказали ему больше, чем слова. — Пожалуйста, Гийом. — В тех редких случаях, когда она называла его по имени, он едва не задыхался, так интимно звучало это слово в ее устах.
— Хорошо, — сдался он, и увидел, как огонь засветился на дне ее темных глаз.
— Только ты должна помнить о предосторожностях и не пускаться во все тяжкие.
— Обещаю, — выпалила она, пулей выстреливаясь с кровати и вешаясь от счастья ему на шею. Ее волосы скользнули по его лицу и шее, они пахли травами. Она напоминала ему фею, случайно залетевшую в больничную палату. Какое право имел он, человек, удерживать ее?
— Бьянка, обещай быть осторожной, — попросил он.
— Обещаю, — ответила она и посмотрела ему в глаза. Док утонул в них раз и навсегда.
Глава 35
Тинни сидел возле тела Саши и держал ее за руку. Он приходил в лабораторию уже не первый день и делал это снова и снова в надежде, что она вернется.
— Что ты наделал? — в сотый раз проговорил он Стэну.
Стэн сидел в углу с опущенными плечами, еще более помятый, чем обычно, с всклокоченными волосами и темными кругами вокруг глаз. Бессонница оставила характерные следы на его лице.
— Я не предполагал, что все так… Я был практически уверен, — бессвязно пробормотал он свои оправдания.
Тинни не пошевелился и даже не посмотрел в его сторону. Ему не нужны были слова: нужен был ответ или решение. Пока же они даже не могли понять, что произошло.
— Ты точно показал ей фото Летиции?
— Да.
Этот диалог они тоже уже проходили по кругу не один раз. Но Тинни должен был быть уверен, что они ничего не упускают.
— Зачем, черт побери? Почему ты не посоветовался со мной?
— Я был уверен, что все получится. И хотел предоставить Вам готовые результаты.
Тинни ничего не ответил.
— Вы полагаете, Летиция ее захватила? — Стэн с тоской посмотрел на шефа.
— Не обязательно. Она могла застрять. Или могла потратить слишком много сил, больше, чем приходилось когда-либо, и… исчезнуть. — Он не мог заставить себя произнести слово «умереть».
— А тело?
— А что тело? Ты же сам сказал, что оно — самое обыкновенное. Это она была чудом. На кой черт вам понадобилось захватывать реберфов? Зачем она на это согласилась? Умная же девочка, — тихо произнес Тинни, покачиваясь от отчаяния.
— Я ввожу ей внутривенное питание и поддерживаю мышцы, — чтобы хоть как-то приободрить шефа, произнес Стэн.
— Хорошо.
— Миша знает? — попытался он сменить тему.
— Да, я говорил с ним. Он рад, что мы заботимся о ней. Но правда, что нет мужчины, более страдающего, чем отец, — проговорил Тинни, а Стэн предпочел отвести от него взгляд, делая вид, что не слышит. Слишком откровенным становился их разговор, а Стэн терпеть не мог психологию.
— Почему ты выбрал Летицию?
— Потому что она представляет надзор. И часто не давала Вам жизни, Вы сами говорили.
— Мне плевать на надзор, — Тинни выпустил руку дочери, и та безвольно упала на кушетку.
— В сущности — да, но он Вам всегда мешал.
— Не больше, чем назойливая муха. Я должен все узнать о Летиции: где она, с кем, что делает. Слышишь — все.
— Да, месье, — отозвался Стэн, радуясь возможности заняться хоть чем-нибудь.
— Я разберу ее на атомы, но верну Сашу.
— Я верну ее, — заплетающимся языком произнес подросток. Миша еще никогда не видел Тинни настолько пьяным. Это было так ему несвойственно, к тому же он опасался, как бы его самого не привлекла полиция за спаивание несовершеннолетних. В отличие от Тинни он не переживал по поводу Саши, а мог только радоваться, потому что все говорило в пользу того, что ее затея удалась. Единственное, что оказалось для него полной неожиданностью — это реакция ее отца, холодного и безразличного засранца большую часть своей жизни.
И рассказы Саши лишь убеждали его в последнем.
— Ты ведь разыскал ее только ради своих исследований, разве нет? И теперь так убиваешься, потому что потерял ценного кадра?
— Да, я создал и разыскал ее ради науки. Я притащил ее сюда, когда она чуть не вляпалась по уши в дерьмо, и научил всему, что знал сам, посвятил ее во все свои тайны, поделился с ней своими открытиями. Да, она стала моим самым ценным открытием и незаменимым сотрудником. Но я бы отдал всю свою лабораторию, лишь бы она вернулась.
— Я и говорю: твой бизнес под ударом из-за ее исчезновения?
— Нет, — выдохнул Тинни и перевернул еще рюмку.
— Эй, полегче, — Миша схватил его за руку, когда тот потянулся к бутылке за новой порцией.
— Ты знаешь, сколько мне лет? — криво усмехнулся подросток, и в его глазах сверкнуло что-то настолько старое и безумное, что Миша невольно разжал пальцы.
— Именно, — удовлетворенно произнес Тинни, наливая себе еще одну рюмку.
— Тогда что за все эти годы могло настолько выбить тебя из колеи?
— Тебе не понять: она — мое дитя, как ученого, так и реберфа. Она — лучшее, что у меня было.
— Что мешает тебе создать еще одну, две, три?
— Она уникальна.
— И что ты имеешь в виду, говоря, что создал ее, как ученый? Не хочешь же ты сказать, что вырастил ее в пробирке? Нет, постой, — Миша встряхнул Тинни, и усадил его ровно. — Ты что-то с ней сделал, что она стала такой? Ты ставил опыты над собственным ребенком?
— Ставил, ставлю и буду ставить… это моя жизнь.
— Больной ублюдок, — прошептал Миша и отодвинулся от него подальше. До сих пор он не осознавал, насколько ему повезло в сравнении с Сашей. Ей следовало бежать от Тинни с самого начала. Его любовь была еще страшнее, чем безразличие — она была фанатичной, целеустремленной и убийственной. Для него не существовало другой любви, он ее просто не знал.
— Что ты будешь делать? — спросил Миша.
— Найду ее.
— А если ее больше нет?
— Воскрешу ее.
Мишу передернуло от ужаса, и он лишь надеялся, что Саше хватит ума убраться как можно дальше отсюда, чтобы у Тинни не было ни малейшего шанса ее разыскать.