— Считай, что у меня склонность к жалобам от холерического характера, а не от испорченности славой.
У Алтунина было такое ощущение, что за несколько последних месяцев сам он поднялся и над всем мелочным, и над всем ничтожным, что разъедает душу, как кислота металл, стал более уравновешенным, спокойным. Так чувствуешь себя, когда одержишь крупную победу. Но какие победы одержал ты, Алтунин? Кира отвернулась от тебя. Скатерщиков порвал с тобой дружбу. Самарин снова водворил тебя на молот. Ну, хорошо, ты ни разу не покривил душой. Но разве это победа? Ты и раньше не вихлялся из стороны в сторону. Что, собственно, произошло?.. Не можешь дать ответа?.. Не можешь. И все-таки есть оно, ощущение, будто стал зрелее, окреп.
В ночные часы все чаще раздумываешь об отце. Как он жил, как погиб на войне. Вспомнил ли о тебе в последнюю свою минуту? Мог ли он тогда представить тебя таким, какой ты есть, каким видят тебя ежедневно другие у твоего молота — в брезентовом фартуке, прожженном окалиной, со сбитыми, черными от въевшегося металла толстыми пальцами, в каске; угловато очерченное, темное, будто обуглившееся лицо, из ушей торчит вата, глаза прикрыты фиолетовыми защитными очками.
Говорят, ты очень похож на своего отца. И внешностью и характером. В характере у вас то ли упорство, то ли упрямство, то ли неукротимость, почти исступленность, от нее иногда становится не по себе даже товарищам по бригаде... Думал ли твой отец, что ты, как и он, выберешь себе профессию кузнеца? Почему ты вообразил, будто отец хотел, чтобы его дело было продолжено вот таким образом? А может, ничего ты и не воображал, а попросту отдался обстоятельствам жизни?.. Что приковало тебя к молоту, к металлу, ко всем этим грубым вещам?.. Официально это называется особо тяжелыми условиями труда...
Ты совсем не помнишь своего отца, но он живет в тебе, и каждый день, каждую минуту хочет, кажется, проявить себя через тебя. Всегда ли правильно понимаешь ты его?
Он приходит к тебе во сне, всегда ласковый, добрый, прощающий все и понимающий все. Не осуждает, не упрекает, не подсказывает, как нужно жить. И просыпаешься ты с мокрыми глазами, не подозревая, что беззвучно плакал, согретый отцовской лаской, которой не знал наяву. Во сне мы часто переживаем то, что не исполнилось с самого начала, возвращаемся к своему истоку, даже если давно уже возмужали и словно покрылись, как слиток, окалиной.
Наяву же, Алтунин, тебе почему-то до сих пор представляется, что жизнь не имеет конца, что самое главное впереди... Жизнь прекрасна сама по себе, как тайга или река. Ты не делишь жизнь на этапы, на ступени, тратишь себя на любое дело без остатка и искренне удивляешься тем, кто проявляет повышенную заботу о своем здоровье, о своем жилище, одежде. Ты способен легкомысленно отказаться от самого блестящего будущего ради наполненного кипением, маленькими успехами настоящего, если это нужно для других, для завода, для твоих товарищей... Почему это так? Хорошо это или плохо?..
Ушедший в себя, глубоко сосредоточенный, Сергей не заметил, как кто-то еще появился в экспериментальном цехе и остановился возле радиоизотопной аппаратуры. Это была Кира. Она молча наблюдала за Алтуниным. Он был худ, бледен, изможден, сквозь белый халат выпирали лопатки. Может быть, она так и ушла бы, не осмелившись оторвать его от наблюдений, но он, по-видимому, что-то почувствовал и резко обернулся.
— Ты?!
— Я. Испугался?
— Не то слово, у меня сердце ушло сквозь пятки в пол. Видишь, руки дрожат.
Он вытянул руки, они в самом деле дрожали. Но Кира была спокойна. Как будто ничего не произошло.
— Ты мог бы просветить меня насчет всего этого? — Она указала на аппаратуру.
— Да хоть сейчас!
— Но я, наверное, помешала?
— Нисколечко. Даже наоборот.
— Ну, тогда объясняй!
В ее голосе не было ни смущения, ни вызова — спокойная обычность.
Сергей не знал, почему она пришла сюда. И не спрашивал. Не все ли равно, почему. Только бы подольше оставалась здесь... У него мигом исчезла усталость. Он был взбудоражен. Говорил сбивчиво, сам удивляясь своему косноязычию, и презирал себя за него.
— Что это за кольцо у тебя на пальце? — неожиданно спросила Кира.
— А бета-кольцо... Обручился с научно-техническим прогрессом.
— Сделай и мне такое. Я тоже хочу... — она запнулась, — иметь такое.
— Будет сделано. А теперь слушай дальше...
— Ладно, — сказала она, — завтра доскажешь. Побежим на последний автобус, а то опоздаем.
Он мельком взглянул на часы и обомлел: ровно двенадцать! А Кира появилась часов в восемь.
Когда подошли к подъезду ее дома, она сказала:
— Я хочу присоединиться к вашей исследовательской группе. Но для этого нужно кое-что знать. Ты мне поможешь?
— А разве ты в этом сомневалась? — горячо откликнулся Алтунин и тут же спохватился: —- А как с Москвой? Почему ты не поехала? Вызов-то получила?
— Я очень хорошо подготовилась к экзаменам и в последний момент испугалась: вдруг на этот раз все сдам и пройду по конкурсу?
Дальше полагались бы как будто уточнения:
« — Испугалась?»
« — Да, испугалась».
« — Так ты же рвалась в Институт стали?»
« —А тебе не кажется, Алтунин, что ты наподобие своего дружка Скатерщикова так ничего и не понял в жизни? Шесть лет — большой срок...»
« — Какие шесть лет?»
« — Те самые...»
Такого диалога не было. Уточнения не потребовались. Сергей и так все понял.
— Ты бы сдавала в наш институт, на факультет черных металлов и сплавов, — посоветовал он срывающимся от счастья голосом.
Она улыбнулась в темноте:
— Да я уже почти все сдала... на вечерний. Будем вместе, родной ты мой...
После этого для Сергея все исчезло. Все, кроме ее рук, ее губ и широко распахнутых глаз.
Из министерства приехала комиссия — три инженера. Разумеется, не ради электросигнализатора Скатерщикова. Были дела и поважнее: проанализировать состояние рационализаторской работы в целом, проверить, как осуществляется автоматизация и механизация трудоемких процессов, посоветовать кое-что руководству завода. Ну заодно, конечно, разобраться и с жалобой рабочего из кузнечного цеха.
Комиссия обосновалась в кабинете Шугаева. Туда вызывали рационализаторов и рацоргов цехов. Потом московские инженеры сами пришли в экспериментальный цех. Ничего ревизорского в их облике не было. Веселые молодые люди, обходительные, внимательные. Никого не тянули за душу занудливыми расспросами. Начали по-деловому:
— Покажите устройство Карзанова в действии.
Самого Андрея Дмитриевича в экспериментальном цехе не оказалось: его зачем-то вызвал главный инженер. Как всегда в отсутствие Карзанова, у стенда распоряжался Алтунин. Он и должен был заняться с членами комиссии — все показать, все объяснить им. Нельзя сказать, чтобы Сергей очень уж волновался, а все-таки чувствовал некоторую неловкость: вдруг объяснит что-нибудь не так или окажется не в состоянии ответить на какие-либо вопросы — подведет Карзанова?
Все, однако, шло хорошо. Стол круглошлифовального станка перемещался с заданной скоростью, в нужный момент срабатывал радиоизотопный блок. Комментарии Алтунина были четки и технически грамотны.
Инженеры из министерства многозначительно переглянулись.
— А вам не приходило в голову, что замена газоразрядных счетчиков на кристаллические позволит иметь более надежные приемники излучения? — спросил один из них, и Алтунин понял, что имеет дело с людьми, хорошо знающими радиоизотопную технику.
— Разумеется, приходило. Андрей Дмитриевич Карзанов недавно высказал точно такую же мысль. Он ведь до этого занимался кристаллическими приемниками.
Потом, незаметно как-то, беседа их чуть свернула в сторону, потекла в несколько ином направлении:
— Вот вы, товарищ Алтунин, кузнец, как вы относитесь к изобретению Скатерщикова; перспективно ли оно для кузнечных цехов?
— Не знаю... — замялся Сергей. — Если выбирать между контактными и бесконтактными средствами измерения и управления, я, конечно же, предпочту бесконтактные. Но, говорят, Скатерщиков придумал что-то новое, бесконтактное?
— Его новый способ в самом деле бесконтактный, основанный на использовании сельсино-датчиков и приемников.
— Так это же здорово! Почему бы не разрешить ему провести новые испытания? Может быть, изотопы вовсе и не потребуются. Ну хотя бы как частный случай, схема Скатерщикова имеет право на существование?
— Согласны. Только есть еще одно немаловажное «но»: товарищ Скатерщиков пошел по проторенному пути — индукционные следящие системы в разных вариантах уже применяются кое-где в промышленности, на них взяты патенты. По-видимому, Скатерщиков в спешке не учел этого обстоятельства или не смог ознакомиться с литературой: ведь он лежал в больнице! Остается только посочувствовать ему. Те системы намного совершеннее его системы.
— А радиоизотопный.метод? Никто не применяет? — спросил Алтунин.
Члены комиссии заулыбались.
— Подобные работы ведутся в Московском станкоинструментальном институте, — сказал молодой человек в очках с тяжелой черной оправой, — но вы идете на миллиметр впереди. Постарайтесь удержать первенство!
— Да разве в первенстве дело?!
— Ну-ну!.. Будем считать, что происходит свободное соревнование талантов. В научном поиске это не исключается...
Они ушли, а Сергей тяжело опустился на стул. «Опережаем всего на один миллиметр!.. Бессонные ночи, груды накопленного материала — и все может оказаться впустую, как у Скатерщикова. Поехать бы в Москву, в тот самый станкоинструментальный институт, поглядеть, что они там сделали?»
Он, как слепой, вышел в заводской сквер. Сидел здесь и наблюдал за толстой, носатой вороной, которая прыгала по цветнику.
Поднял голову. Перед ним — Карзанов.
— Почему приостановили работу на стенде?
Сергей нехотя ответил:
— Беседовал с товарищами из министерства.
— Ну и что ж?