«переносе» столицы. Ведь сказано же: Константин — первый христианский (арианский) император. В этом и разгадка.
Единственное, что необъяснимо пока, так это смена названия. Неспроста ведь стали называть Иудею Византией. Логично думать, что сменой названия она была обязана этому самому «обновлению». Понятно, что, потерпев поражение, жрецы должны были чем-то поступиться в угоду победителям. Этим «чем-то» и стала отчая вера, от которой было сделано отступление в сторону арианства. Жрецы признали Христа в качестве пророка, сблизившись, таким образом, с латинским Римом.
Так «жрецы» стали «греками». Ведь слово Greece допускает оба этих прочтения[113]. (Я потом скажу, почему они еще и «византийцами» стали).
Эта «мелочь» не осталась без последствий. Платой за нее стал разрыв с теми из «перушим», которые не пожелали стать «греками», т. е. с наиболее консервативной частью жречества. Упрямцы потеряли свою несчастную переименованную родину, сохранившись лишь в рассеянии. Эти фарисеи, или евреи диаспоры, стали непосредственными пращурами современных евреев. От них берет свое начало полуподпольный раввинистический иудаизм, иудаизм синагог. Именно к ним перешли функции иудейских жрецов, позабытые «греками», что вытекает уже из самого названия обряда посвящения в еврейство. «Гиюр» — так он называется, а кандидат в евреи — «гер».
Даже не сомневайтесь: «гер», «гиюр» — это несколько искаженные «жрец», «жречество». Посвящение в еврейство есть, таким образом, посвящение в жрецы.
Кстати, о «герах». Неслучайно у немцев принято это обращение. Если оно само по себе не является доказательством их еврейского прошлого, то можно вспомнить еще вот о чем. «Страной Ашкеназ» называлась Германия в некоторых древних текстах, и здесь уже прямая аналогия с этнонимом восточноевропейских евреев. А еще одними из первых в Европе немцы приняли лютеранство, которое ближе к иудаизму, чем к христианству, в чем мы уже успели убедиться. Не объясняется ли это имманентной тягой к вере отцов[114]?
Однако и этот раскол — не последний. Сказание о Северном царстве явилось скрытым выражением еще одного, теперь уже средневекового, сюжета. Очередной раскол, на этот раз между Византией и латинянами, по-видимому — самый свежий из прототипов распада древнего Израиля, ознаменовался Крестовыми походами. Здесь опять аналогом «Северного царства» выступил латинский Рим. Но неожиданно в роли противоборствующей стороны вместо Византии обнаруживаются некие «турки» — дикие, грязные и злые осквернители христианских святынь. Кажется, наша версия рассыпается на глазах.
Но посмотрим, кто такие эти самые «турки» и какова их подлинная роль в этом деле.
19ТУРКИ — ДРУЗЬЯ-ВРАГИ«СТРАНЫ ЖРЕЦОВ»
Сейчас принято облагораживать цель Крестовых походов идеей защиты Гроба Господня от оскверняющих его диких азиатов-иноверцев. На самом деле не против сельджуков были направлены вылазки папистов. Против Византии. Сельджуки же оказались на линии огня лишь потому, что сами были византийцами. Точнее, византийскими наемниками. Для отвода глаз возложили на них ответственность за Крестовые походы, как и на монголов-халха — за «монгольское иго». Мол, если б не сельджуки, никто бы на тот Иерусалим, как и на Константинополь, не позарился. Эта версия стала господствующей даже в восточной историографии, несмотря на то, что имеет западные корни и вступает в противоречие с массой фактов, указывающих на явную антивизантийскую направленность Крестовых походов.
Пишут, например, что Иннокентий III пригрозил участникам IV Крестового похода отлучением от церкви в случае, если они предпримут наступление на Константинополь. Но с другой стороны, когда Симон де Монфор, узнав, что крестоносцы повернули на Константинополь, отказался продолжать поход, тот же папа пригрозил ему конфискацией земель.
О серьезных разногласиях в стане мнимых союзников говорит следующий факт. После захвата Иерусалима в Святом городе сразу прекратил существование патриархат восточного обряда. Что из этого следует? Хотя бы то, что при «нечестивцах»-сельджуках он вполне сносно существовал, а вот при братьях-христианах ему быстренько пришлось свернуть свою деятельность во избежание осложнений. В Иерусалим стали назначаться патриархи, подконтрольные папе, византийские же патриархи в целях безопасности перенесли свою резиденцию в Константинополь. Лишь с отвоеванием Иерусалима в 1187 году войсками «нечестивца» — Саладина — настоящий византийский патриарх смог вернуться в Святой город. «Этот факт тоже сам по себе замечательный, — пишет по этому поводу Смо-ленцев-Соболь. — Получается, что Саладин боролся с христианскими рыцарями и в конце концов ликвидировал их «латинский патриархат» в Иерусалиме. Но при этом дал возможность Константинополю восстановить исторический и канонический патриархат после того, как латиняне были выдавлены из Иерусалима. Дать хоть какое-то объяснение этому можно только в рамках византийского противостояния Риму»[115].
На антивизантийский характер Крестовых походов указывали многие византийские хронисты, что зафиксировал Ф. И. Успенский: «Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так: «Боэмунд имел старую вражду с императором и таил в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой; общим движением на Восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы и по преимуществу Боэмунд только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом же деле имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем».
То есть для вида говорили о походе на Иерусалим, для вида же говорили об освобождении Святой земли от ненавистных сельджуков. На деле же именно арианская (иудей-ствующая) Византия, не признавшая филиокве в 1054 году, была изначальной и единственной целью латинских поползновений. Проповедь Урбана II в Клермоне, прозвучавшая вскоре после возникновения данных разногласий, как раз и ознаменовала собой начало противостояния. Запад («Северное царство»), изменивший единому Богу, решил наказать строптивицу, и тут на его пути встали монотеисты-сельджуки.
Традиционная история изображает сельджуков скотоводами. Но иначе, как о солдатах, причем римских солдатах, говорить о них нельзя. Огузы из племени кынык, как называли их первую волну, предводительствуемые поначалу внуками Великого Сельджука — Тогрул-беком и Чагры-беком — и создавшие прекрасный плацдарм для нападения на Константинополь в виде Сельджукского, или Румского, султаната, были, как ни странно, одного происхождения с греками. Вовсе не случайно то, что основатель империи сельджуков воспитывался при дворе хазарского кагана, т. е. в непосредственной близости от Константинополя и даже в сфере его влияния. Ведь хазары были федератами Восточно-Римской империи.
Может, кто-то сочтет следующие соображения чересчур умозрительными, но и само название Византии является закамуфлированным обозначением Турции. Вовсе не от имени мифического старца Безанта оно произошло, а от одного из названий быка. Как Турция является страной «туров», «быков», так и Византия — это страна «бизонов», т. е. тех же «быков». Короче говоря, «Византия» (Бизония) — калька «Турции». Становится понятной в связи с этим смена названия у «страны жрецов». Отказавшись от многих условностей, связанных с почитанием Яхве, жрецы стали не только «греками», но и «турками». Тем более что, как и последние, они на первых порах были иконоборцами.
Слово taurus, явившееся обозначением быка, тура и одновременно таких «народов», как турки и тавры, применялось и по отношению к членам военных сообществ. В славянских языках его модификацией является слово «товарищ». «Товарищами», например, называли друг друга польские гусары — ответвление и продолжение тех же «хазар». Причем, именно taurus надо считать производным от «товарища», а не наоборот. И вот почему. Taurus не выводится из тюркских языков, тогда как «товарищ» из славянских — выводится. Прототипом «товарища» в русском языке выступает слово «собрат», а оно составлено по славянскому типу (со-брат). Невозможно отрицать также единство корневой основы обоих слов: с-б-р (собрат) и т-в-р (товарищ).
«Товарищами», т. е. членами воинских братств, были по происхождению еще одни «тюрки» — русские. «Та русси» — так под 765 г. их называл византийский хронист Феофано, и это почти в точности соответствует греческому taurus. А еще русских называли «урусами», что является редуцированной формой того же «тауруса».
В свою очередь с названием русских связано слово «рать». Неслучайно русских в Европе именовали «рутенами» (rutheni) — словом, почти в точности соответствующим терминам «ратный», «ратник». «Рать идет!» — восклицали при приближении войска (любого), и когда возглас этот стал звучать в форме «Русские идут!», это стало источником недоумения, ибо утратился его первоначальный смысл.
Возвращаясь к сельджукам и их воинским наклонностям, следует отметить широко известную и поражающую историков веротерпимость их правителей, пиетет к христианским ценностям. На самом деле все это — лишь кажущиеся вещи. Просто так называемое «греческое православие» тех времен мало чем отличалось от тюркского ислама, что и дало повод называть отношение к нему «веротерпимостью».
В качестве иллюстрации к этому можно использовать выдержку из книги Ф. Успенского «История Крестовых походов». Правда, касается она не сельджуков, а Данишмендидов, эмират которых возник в малоазийской Севастии одновременно с Никейским султанатом сельджуков после поражения Византии в битве при Манцикерте (1071 г.), но пример все равно показателен. Ведь тем и другим при всем том, что часто они выступают в оппозиции друг к другу, приписывают туркменское происхождение и общую конфессиональную принадлежность.
Послушаем же Успенского: «Несколько монет, сохранившихся от этого времени, дают нам весьма любопытный и в высшей степени драгоценный материал для уяснения положения дел в эту эпоху. Монеты принадлежат царству Данишмендов; на одной стороне изображен Иисус Христос, на другой стороне греческими литерами выбито: «Мелик-Гази, царь Романии и Анатолии» — явление в высшей степени знаменательное; оно прямо характеризует нам Мелика-Гази. Он не был похож на тех диких турецких завоевателей, которые жгли, опустошали и уничтожали все, что было вне ислама. Мелик-Гази