Тора формулирует суть праздника следующим образом: «В шалашах живите семь дней, чтобы знали потомки ваши, что в шалашах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел Я их из Египта». Евреи вышли из Египта неподготовленные – без запасов еды, без шатров. Они вышли в пустыню, надеясь на Божественную поддержку, и Бог сделал им шалаши для проживания и кормил манной с неба. Эти шалаши не были настоящими домами: крыша их не была прочной, через нее проникало солнце и капал дождь. И также манна, которую евреи получали с неба, не была пищей, которую можно было бы запасти на будущее, – она быстро портилась, и ее нельзя было оставить даже на следующий день.
Бог дал евреям шалаши и манну, но почему Он не мог сделать большего: дать им настоящие прочные дома и запас нормальной еды? Ведь для Него не сложно совершить любое чудо!
Дело в том, что Божественное чудо является всегда строго отмеренным; его цель – не только в том, чтобы помочь евреям, но и в том, чтобы воспитать их. Дырявая крыша шалаша напоминает человеку, что он находится в Божественной власти. Манна, которую нельзя сохранить на следующий день, напоминает ему о непрочности земных богатств и невозможности существовать без постоянной Божественной поддержки.
Праздник Суккот называется в Торе «временем нашего веселья», потому что прочный дом, достаток и прочие богатства приносят радость лишь тогда, когда человек понимает, что они в жизни – не основное, что они – лишь инструмент для выполнения его человеческой задачи; и они становятся источником несчастья, если человек порабощается ими. Дырявая крыша шалаша учит еврея чувствовать свою связь с Богом и не порабощаться материальными потребностями; и это – источник радости.
Это – главный в череде еврейских праздников. Событие, которое отмечается этим праздником, не несет на первый взгляд чего-то откровенно героического – всего-навсего это выход евреев из Египта, где они пребывали в рабстве у фараона и были измучены непосильной работой. Ну понятно, что это счастливое событие. Однако вопрос остается – почему оно должно было впитаться в каждую душу на три тысячи лет? Почему до сих пор каждый еврей в этот праздник обязан задуматься: а вышел ли он сам из Египта?
Известно, что евреев в Египет никто не угонял. Они сами туда пришли – так было задумано свыше. Прежде чем стать народом, избранным Богом, евреи должны были пройти через века рабского состояния. И проблема рабства не в тяжелой работе, не в подчиненности кому-то другому, не в каких-то запретах. Во всяком случае, не только в этом и не столько в этом. И в наши времена известны личности, которых не могли сломить ни тюрьма, ни лагерь, которые и за решеткой или колючей проволокой оставались людьми – свободными и не сломленными.
Проблема рабства или неволи прежде всего в том, что они могут проникать в кровь и душу человека, становиться привычным образом жизни – привычным и даже желанным. И евреи должны были пройти через рабство именно для того, чтобы получить прививку против этого искуса – легко и с радостью подчиняться другой силе, чему-то или кому-то земному. Без преодоления этой тяги к рабскому подчинению нельзя было бы стать народом избранным, народом, несущим всем другим идею единого Бога.
А ведь как раз так в Египте и было. Однажды утром фараон объявил «коммунистический субботник». И показал евреям пример, выйдя на него сам, – ну просто как В.И. Ленин на исторической фотографии нашего первого субботника. И евреи, воодушевленные этим примером, на волне энтузиазма далеко перекрыли все предыдущие показатели изготовления кирпичей за день. И, счастливые, разошлись спать.
Завтрашний день оказался далеко не таким приятным. Наутро они уже не увидели во главе себя вчерашнего фараона. Зато стояли надсмотрщики с плетками, объявившие им, что количество кирпичей, выделанное ими вчера, отныне устанавливается как норма на каждый день – таков указ того самого фараона, столь вдохновившего их на трудовые подвиги.
Вот и урок рабства – рабского состояния души, когда нехитрыми приемами из раба можно вить веревки, а он еще будет восторгаться той силой, которая им правит.
К счастью для евреев в их среде было заложено некоторое противоядие – некая закваска, которая дала возможность народу в конце концов стряхнуть с себя рабское наваждение. И эта закваска была одним из колен израильского народа – колено Леви не пошло на этот субботник. Оно вообще не занималось материальным производством – его сферой была духовность. Это колено священническое – его уделом было изучать Тору и нести этот свет остальным коленам. И как раз из этого колена были Моше (Моисей – по-христиански) и Аарон, которые вывели евреев из рабства не только физического (египетского), но еще и духовного.
Впрочем, из физического рабства евреи как бы действительно были выведены. А вот из духовного им пришлось выходить самим – каждому самостоятельно. Здесь Моше с Аароном могли только побуждать, действовать примером. О том, как был сделан первый шаг в этом направлении, опять же прямо изложено в Торе, в книге Шмот (Исход), и напрямую имеет отношение к празднику Пейсах.
Известно, для того чтоб фараон добром отпустил евреев, на него и вообще на Египет пришлось насылать по очереди десять казней. Девять из них падали на египтян прямо от неба – Моше только предвещал их фараону. А все прочие евреи просто оставались в стороне. То есть Бог как бы действовал за народ Израиля, его самого никак не привлекая. Но так недолго и до потребительского отношения – а пусть всегда все делается за меня! И без меня! Ну и как можно ли при этом выйти из духовного рабства?
Положение изменилось, когда настало время десятой казни – гибели всех египетских первенцев. По-прежнему сама казнь осталась в руках высших сил. Но от евреев потребовали принести в пасхальную жертву ягненка и его кровью помазать притолоку двери со стороны улицы. Озвученный в Торе повод для этого действия был таков: когда ангел смерти пойдет по городам и селениям уничтожать египетских первенцев, на еврейских домах должен быть знак – куда ему заходить не надо. Кровь пасхальной жертвы и должна быть таким знаком.
Причина как бы на поверхности, однако, становится ясно, что она сама – поверхностная. Ну в самом деле – почему предыдущие казни не затрагивали еврейские дома без всяких знаков, а тут вдруг они понадобились? Ведь Бог или его посланец и так все видят насквозь – кому же нужны эти знаки? Оказывается, – самим евреям.
Ситуация-то была прежняя – рабство в душе. В быту это рабство проявлялось как старание евреев внешне не выделяться среди египтян, быть такими же, как они – зачем, мол, раздражать антисемитов, накликивать беды на свои головы? Мы-де будем, как нам положено, молиться единому Богу у себя дома, за закрытыми ставнями, а внешне пусть уж нас не смогут отличить от этих идолопоклонников.
Именно поэтому перед исходом из рабства физического каждый еврей должен был сделать шаг из духовного рабства. Помазать притолоку кровью священного для египтян животного, и помазать ее именно со стороны улицы – это значило открыто заявить: да, я другой, чем вы, я верю в единого Бога и не боюсь эту веру обнародовать!
Не все потомки Авраама на это решились. Кто не решился – из Египта не вышел, слился с идолопоклонниками. И незачем ему было уходить – он остался духовным рабом, перестал быть евреем…
Вот поэтому каждый еврей и должен спросить сам себя – вышел ли я из Египта или все еще там?
Это что касается внутреннего состояния души в этот праздник. А внешнее ее проявление – это замена хлеба на мацу во все восемь дней праздника. В спешке выходя из Египта, евреи унесли с собой тесто, не успевшее взойти. И пекли его таким на горячих камнях в пустыне, получая то, что сегодня и называется мацой. Одновременно с символом исхода это одновременно и символ уничтожения гордыни в душе. Евреи шутят: маца – это та же сдобная булка, только без вспухшего самомнения. Впрочем, тысячелетние привычки становятся потребностью – евреям маца просто нравится.
Это отблеск древних сражений грозных Маккавеев, осиливших непобедимые доселе греческие фаланги, память о восстановленном Храме и зажженном храмовом светильнике – меноре, чудесным образом найденном кувшинчике масла, которого по всем расчетам должно было хватить на один день, а хватило на восемь – пока не было приготовлено новое масло. Последний из праздников, учрежденный мудрецами Торы – духовными руководителями еврейского народа, – как «роза среди терниев» изгнания и рассеяния. Блик «с той стороны зеркала» для еврейских мистиков. И именно с этой таинственной частью связан древний спор мудрецов Торы о том, как зажигать свечи – увеличивая их число каждый день от одной до восьми, свидетельствуя о все большем раскрытии чуда в этом мире, или уменьшая количество свеч, говоря о единственном и едином источнике всех чудес?.
Детские песни, ханукальный волчок – «дрейдл», пончики и оладьи – «латкес», подарки детям, сентиментальный рассказ о девочке, которая очень хотела дожить до Хануки, но вот не смогла, и в местечке вдруг погасли свечи… Дополнительный почет и уважение женщинам все время Хануки и требование освобождать женщину от домашней работы на время, пока горят ханукальные свечи.
Ханукальные свечи
Ханука это еще и праздник общения со многими близкими друзьями. Еврейские праздники устроены так, что контакты между людьми ограничены – действует запрет на пользование транспортом. Но вот на Хануку и Пурим эти ограничения не распространяются. Даже если не все друзья смогут приехать сразу, на празднике будет все – и свечи, и ханукальные песни, и подарки детям, и молочная трапеза. В Хануке есть все это, но центральная весть ее – это то, что философ назвал противостоянием Иерусалима и Афин, или то, что комментаторы Торы рассматривают как благословения сыновьям Ноя (Ноаха) – Шему – предку Израиля и Яфету – предку греческой цивилизации. Шему даровано ощущение присутствия Создателя, Яфету же даруются красота и чувственность, стремление внести в мир гармонию. Но эти дарования должны использоваться, лишь чтобы служить во исполнение воли Того, Кто создал и взрастил их в сознании человека. Культура не имеет сама по себе абсолютной ценности, а обретает смысл, лишь когда помогает человеку обрести цель жизни, которую поставил перед ним Творец. Если же культура абсолютизируется, то из благословения она может стать проклятием. Нельзя долго хранить надежду, но память о надежде можно и нужно сохранять.